На марше.
Целый день идут колонны,
Без привала.
Слева, с юга,
Слышен боя гуд.
Там Сталинград,
И там, передовая.
Бойцы устали,
Строй, рассыпался, погнут.
И Кузнецов идёт,
Взвод, растянулся.
В орудия, две тройки, впряжены.
Колонны хвост,
За лес уже загнулся.
Орудия, пока зачехлены.
Вот спуск крутой,
Команда: «Сдерживай!»
Повисли на орудиях расчёты.
Вдруг падает конь коренной,
Он стержневый.
Ломает ногу, скрылся в перемёте.
Дроздовский, тут как тут,
Сидит на лошади.
И начинает он кричать и выговаривать.
Звучит это фальшиво,
И, так дёшево.
Как чай с соломы, что нельзя заваривать.
Молчат бойцы,
И лейтенант молчит.
Они работают, у них, в глазах рябит.
У Кузнецова сердце,
Рвётся и стучит.
Сжал молча зубы он, не говорит.
Пришлось пристрелить лошадь,
Что б не мучилась.
Теперь орудие, лишь двое волокут.
А слева, гул стоит,
Не хочешь, слушаешь.
А где – то дома: тишина, покой, уют.
Но вот команда, наконец:
«Привал!»
Кто где стоял, тот там же и упал.
Конечно, снег, мороз,
Не дома, сеновал.
Но каждый знает, коль не ляжет, то пропал.
Но вот опять команда на подъём,
И строиться в колонны и пойдём.
А кухни нет, голодны побредём.
Но это же война, не отчий дом.
Всю ночь шагали,
В смерть уставшие бойцы.
И кухни не было, отстали, наглецы.
Куда ни глянь,
Всё степь, во все концы.
И ждут в конце, не розы, не венцы.
