Раскаяние завоевателя

Там, где в живой воде проливали кровь,

Где русалки бледные пальцы жадно облизывали,

Там вода ныне тёмно-багровая, как вино,

И нечистые весело празднуют нашу тризну,

 

И в тумане слышится ржание лошадей,

Что, потеряные, преждевременно были погублены.

Госпожа Тишина украшает их гривы теперь,

Утешая их и хваля тех, что были обруганы.

 

Там — что дом. И мне место давно приготовлено.

И мой плащ — та багровая горе-река —

За мной тянется, намекая, что мне уготовано,

Что не скрыться мне от расплаты в конце декабря.

 

Но сейчас — тронный зал, где торжественно восседаю,

И мой плащ, пусть и тёмно-багровый, а просто ткань,

И своею чрезмерной длиной на весь свет оглашает,

Что в своих похожденьях рубил я всякую дрянь.

 

Там, где в рощах святых убивали друг друга для славы

И где боги с богинями, в ужасе лики прикрыв,

На жестокую битву своих сыновей оставили,

Там звучали убитых гласы на все лады —

 

Просят, плачут, лелеют надежду на покоение,

Разрешают гневу и боли живых донимать.

Там, единожды быв, я нашёл своё озарение:

Всё, что завоевал, не смогу с собой в Навь забрать.

 

Между тем, всяк и каждый, что был когда-то убитым

Моей твёрдой, но жадной до власти грубой рукой,

Тот найдёт меня там, за шею плащом увитым

И удушенным насмерть в тронном зале моём.