Раскаяние завоевателя
Там, где в живой воде проливали кровь,
Где русалки бледные пальцы жадно облизывали,
Там вода ныне тёмно-багровая, как вино,
И нечистые весело празднуют нашу тризну,
И в тумане слышится ржание лошадей,
Что, потеряные, преждевременно были погублены.
Госпожа Тишина украшает их гривы теперь,
Утешая их и хваля тех, что были обруганы.
Там — что дом. И мне место давно приготовлено.
И мой плащ — та багровая горе-река —
За мной тянется, намекая, что мне уготовано,
Что не скрыться мне от расплаты в конце декабря.
Но сейчас — тронный зал, где торжественно восседаю,
И мой плащ, пусть и тёмно-багровый, а просто ткань,
И своею чрезмерной длиной на весь свет оглашает,
Что в своих похожденьях рубил я всякую дрянь.
Там, где в рощах святых убивали друг друга для славы
И где боги с богинями, в ужасе лики прикрыв,
На жестокую битву своих сыновей оставили,
Там звучали убитых гласы на все лады —
Просят, плачут, лелеют надежду на покоение,
Разрешают гневу и боли живых донимать.
Там, единожды быв, я нашёл своё озарение:
Всё, что завоевал, не смогу с собой в Навь забрать.
Между тем, всяк и каждый, что был когда-то убитым
Моей твёрдой, но жадной до власти грубой рукой,
Тот найдёт меня там, за шею плащом увитым
И удушенным насмерть в тронном зале моём.
