Изгой
Дом страшней подвала,
сырость и гнильё,
затхлость пропитала
нищее жильё.
Плесень тёмных окон,
мусор на полу,
чайник с мятым боком,
ржавый таз в углу.
Кислый смрад жилища,
пыльный серпантин,
всюду грязь, вонища,
сети паутин.
Тень лежит дугою
поперёк тиши,
здесь - приют изгоя,
склеп живой души.
Он сидит с бутылкой,
на коленях - кот
и кривит ухмылка
гнилозубый рот.
Ни живой, ни мёртвый,
бед и горя смесь,
весь какой-то стёртый,
неуютный весь.
Съели лоб морщины,
рот в провале губ,
торжество кручины,
грустноглазый труп.
Кашляет простудно,
слизью зло плюёт,
и с захлёбом, трудно
из стакана пьёт.
Кто ты, бедолага,
поделись виной:
что сидишь, бедняга,
жалкий и больной?
Пустота вопросов
и ответов глушь,
не разрыть заносов
омертвелых душ.
Вид немой печали,
как судьбы ответ:
в ней его встречали
только сотни бед.
Не имеет фальши
жизненный излёт:
то, что сеял раньше,
он сегодня жнёт.
Потому пустыней
и иссушен взгляд,
что не помнит ныне,
а сажал ли сад.
Превратил дорогу
в каторгу и боль,
позабытый Богом
перекатный голь.
Ночь пургой кружится,
жизнь не сон, не быль,
смерть петлёй ложится
в человечью пыль...
сырость и гнильё,
затхлость пропитала
нищее жильё.
Плесень тёмных окон,
мусор на полу,
чайник с мятым боком,
ржавый таз в углу.
Кислый смрад жилища,
пыльный серпантин,
всюду грязь, вонища,
сети паутин.
Тень лежит дугою
поперёк тиши,
здесь - приют изгоя,
склеп живой души.
Он сидит с бутылкой,
на коленях - кот
и кривит ухмылка
гнилозубый рот.
Ни живой, ни мёртвый,
бед и горя смесь,
весь какой-то стёртый,
неуютный весь.
Съели лоб морщины,
рот в провале губ,
торжество кручины,
грустноглазый труп.
Кашляет простудно,
слизью зло плюёт,
и с захлёбом, трудно
из стакана пьёт.
Кто ты, бедолага,
поделись виной:
что сидишь, бедняга,
жалкий и больной?
Пустота вопросов
и ответов глушь,
не разрыть заносов
омертвелых душ.
Вид немой печали,
как судьбы ответ:
в ней его встречали
только сотни бед.
Не имеет фальши
жизненный излёт:
то, что сеял раньше,
он сегодня жнёт.
Потому пустыней
и иссушен взгляд,
что не помнит ныне,
а сажал ли сад.
Превратил дорогу
в каторгу и боль,
позабытый Богом
перекатный голь.
Ночь пургой кружится,
жизнь не сон, не быль,
смерть петлёй ложится
в человечью пыль...