Thomas Stearns Eliot. Preludes. Томас Стернз Элиот. Прелюдии.
I
The winter evening settles down
With smell of steaks in passageways.
Six o'clock.
The burnt-out ends of smoky days.
And now a gusty shower wraps
The grimy scraps
Of withered leaves about your feet
And newspapers from vacant lots;
The showers beat
On broken blinds and chimney-pots,
And at the corner of the street
A lonely cab-horse steams and stamps.
And then the lighting of the lamps.
II
The morning comes to consciousness
Of faint stale smells of beer
From the sawdust-trampled street
With all its muddy feet that press
To early coffee-stands.
With the other masquerades
That time resumes,
One thinks of all the hands
That are raising dingy shades
In a thousand furnished rooms.
III
You tossed a blanket from the bed,
You lay upon your back, and waited;
You dozed, and watched the night revealing
The thousand sordid images
Of which your soul was constituted;
They flickered against the ceiling.
And when all the world came back
And the light crept up between the shutters,
And you heard the sparrows in the gutters,
You had such a vision of the street
As the street hardly understands;
Sitting along the bed's edge, where
You curled the papers from your hair,
Or clasped the yellow soles of feet
In the palms of both soiled hands.
IV
His soul stretched tight across the skies
That fade behind a city block,
Or trampled by insistent feet
At four and five and six o'clock;
And short square fingers stuffing pipes,
And evening newspapers, and eyes
Assured of certain certainties,
The conscience of a blackened street
Impatient to assume the world.
I am moved by fancies that are curled
Around these images, and cling:
The notion of some infinitely gentle
Infinitely suffering thing.
Wipe your hand across your mouth, and laugh;
The worlds revolve like ancient women
Gathering fuel in vacant lots.
I
Располагался зимний вечер
С запахом стейков в галереях.
Шесть.
Окурки дымных гаснут дней.
И дождь порывистый объемлет
Унылый тлен
Засохших листьев у ног твоих
Пошлых газет из пустырей;
И хлещет лихо
На трубы, обломки жалюзи,
А на перекрёстке улиц пустых
Лошадь копытами бьёт, пар пускает.
А после зажгутся лампы.
II
Утро приходит к осознанию
Немного прокисшего запаха пива
От втоптанных в мостовую опилок
И грязью ног, что утаптывают
Путь к стойкам с утренним кофе.
С притворством между прочим
Что время ещё можно восполнить,
Кто-то о руках думает
Что пыльные шторы у окон мутных
Поднимут в тысяче меблированных комнат.
III
С постели сбросив одеяло
И лёжа на спине ждала,
Узрев в дремоте: ночь раскрылась
Тысячей образов отвратных
Твоей души то ткани нити;
Под потолком они мерцают.
И когда мир повернулся
И свет сквозь шторы просочился,
И воробьиный гам разлился,
Твой взгляд на улицу таков был,
Что улица едва воспримет;
И на краю кровати сидя,
Там, где коклюшки раскидала
Иль обняла свои подошвы
Парой засаленных ладоней.
IV
Его душа струной тянется в небесах,
Что блекнут за спинами домов
Иль ковром раскинуты для наглых ног
В четыре, пять или шесть часов;
Короткие пальцы приминают табак,
Листая вечерние газеты; в глазах
Уверенность и убежденность в том,
Что совесть чернеющих улиц и стоков
Нетерпеливо мир покоряет.
Я движим фантазией, что завивается
Вокруг этих образов, к ним прилипая:
Идея какой-то безбрежной нежности
И бесконечного страдания.
Оботри губы рукой и улыбнись;
Вращение мира подобно древней старухе,
Что на пустыре топливо собирает.
