9. Ненужные книги
9. НЕНУЖНЫЕ КНИГИ
1.
Компьютерный стол и микроволновка.
О да, я — житель земли.
Плывут облака далеко-далёко
в моём окне, а вдали
над городом солнце кровавит небо.
Уже готов черновик:
«О, небо, ты навсегда ослепло!»
Я это знаю — привык
и вещи земли называю честно,
а жизнь уходит на слом.
Но лучшее в мире, я знаю, место
моё — за этим столом.
2.
Ох, Бориса до ручки доведшая,
а меня до палаты на Пряжке,
как в землянке солдат, угоревшая,
чумовая, скажу без натяжки,
эта жизнь с кулаками недобрыми
всё же нежной была и ранимой —
там, в груди, находила под рёбрами
орган столпника и серафима.
И тогда выступала солёная
из глазного безумия влага —
трепетала душа воспалённая:
вспоминалась любовь и общага,
вспоминался Невзоров и «Новости»,
коммунальная кухня с тазами,
наши споры о смысле и совести,
новогодняя ночь со слезами.
3.
Как хорошо скончаться в кинозале!
Уже нам всё на свете показали:
как человек съедает человека —
сначала перепиливает руку,
а там и ногу отгрызает… Эко
нам повезло! Спасибо за науку!
Но кончен фильм. У тёмного экрана
полно достоинств — спать ложишься рано,
и время есть для сочиненья песен
о том хотя бы, что… что вне искусства
нормален мир и даже интересен.
В нём жить не страшно, а, скорее, грустно.
4.
Подумаешь, музычка! Эко!
Бабло, верещание звёзд,
наивная зверопись века,
томление плоти, компост.
5.
Ложь теперь называется «имидж», «реклама», «пиар».
Человек — это то, что о нём говорят в интернете,
чтобы знали на каждом углу, на любом континенте:
имя — это не доблесть: оно превратилось в товар.
Страшно жить потому, что ползёт по экрану курсор,
и стихи всё дешевле, и, кажется, вовсе исчезли.
Телевизор кричит, что кого-то купили для «Челси».
Тролль на сайте мне пишет, что я «исписался — позор!»
Ну, позор и позор… Постою на балконе. Туман
предосенний клубится и виснет, как ночь, на деревьях.
И припомнится ясно о чести, о римлянах древних:
«В грудь мечом императора… да, за подобный обман...»
6.
Мой друг, мы проживаем на Голгофе
в стране снегов и пьём фальшивый кофе
на отсыревшей кухне по утрам.
А если потечёт горячий кран,
намучившись до слёз с ведром и тряпкой,
вооружившись впрок улыбкой гадкой,
сантехнику доплачиваем за…
Но жизнь неисчерпаема — глаза
едва прикрыв, мы улетаем в некий
небесный город, где и человеки,
и ангелы свободны от вины,
от боли, от свихнувшейся страны,
от церкви, где священник многогрешен…
Но сплю нечасто я и наболевшим
вопросом раздражаю дураков:
наш грустный мир всегда ли был таков?
7.
Мешок из-под сахара, полный вчерашних бумаг,
бензином облил и поджёг в обезлюдевшем парке.
Дул северный ветер, и сыпались искры. И так
стихи исчезали. И только какой-то овчарки
заливистый лай тишину нарушал. А вокруг
стояли деревья в серебряном, лёгком убранстве,
и вот разлохмаченный дым уносился на юг.
О, как хорошо человеку в его окаянстве!
Потом ещё будет так много печальных потерь
и строчек других для почти безупречного смысла.
Я долго стоял на ветру: «Ну и славно. А всё-таки дверь
открыта ли в небо?» А снег всё летел и летел —
на сутулые плечи ложился.
8.
Нормальные, в общем-то, люди. Сказали: «Ты кто?
Не Кушнер, не Пурин, а конь дурковатый в пальто.
Стихи твои — мусор, и сам ты, приятель, как тара
пустая, на мусорке сгинешь…». Ну да, без базара —
я сгину, конечно. Никто не бессмертен. Никто.
Ну да, например, от катара.
И понял я, что человек на земле одинок,
и боль провернула зазубренный ржавый клинок
в груди у меня. И тогда я подумал: «Всё ясно.
Я жизнь просвистал, и теперь до последнего спазма
лишь ты у меня и слова, без которых не смог».
Шумит океан протоплазмы…
9.
Больными набиты больницы,
и каждая — маленький Ад.
Машины густой вереницей
в продымленный город летят.
А там калькулирует каждый.
Как ноль, опустела душа.
И сердце страдает от жажды,
постылые рёбра круша.
Сверкают витрины, реклама
сулит за гроши красоту.
На грубой скамье у фонтана
какие-то рифмы плету.
Меня, старика и безумца,
печалят любые слова.
Разбухшие тучи несутся,
и клонят ветра дерева...
