8. Между сосной и звездой

8. МЕЖДУ СОСНОЙ И ЗВЕЗДОЙ

 

1.

Как плевел, я вырос на этой печальной земле,

любовью слепой не согретый, забытый, ненужный.

Здесь дятел стучит, как безумный, на рыжем стволе,

когда над болотом туман повисает недужный.

 

Я в нём заблудился, я имя своё потерял.

Покрыты лишайником, спят валуны у распадка,

но ветер в сосновых вершинах — церковный хорал.

Как пахнет багульник унылый тревожно, как сладко!

 

Таинственный лес, как библейская правда, велик.

Корнями могучими почвы насквозь перевиты.

— Ты жив! — закричит за ручьём длинноногий кулик,

и в яркой траве закачается вёх ядовитый.

 

2.

Орган — полночный бор,

высокая звезда,

костёр и разговор

о том, что счастье… «да,

 

не каждому дано».

А жизнь, как марафон,

как старое кино,

как треснувший плафон.

 

Ещё чуть-чуть и вдруг

одни осколки, где

вчера надёжный друг…

— Уйди! — ворчишь звезде.

 

Попробуешь глоток,

в огонь живой глядишь.

Пузатый котелок

побулькивает:

— Слышь,

зачем всё это, Бог?..

В ответ лесная тишь…

 

3.

Кто я такой? Преступник?

Ангел? Но где же кротость?

Хлеб я надел на прутик,

мелкий подбросил хворост.

 

Пляшет на жарких углях

гибкая саламандра.

Небо в далёких гулах

облачного театра.

 

Хлынет на землю влага,

хвойный промоет воздух.

Ровно четыре шага

до тишины на звёздах,

 

до тишины за краем

всей внеземной мороки.

«Дай совладать с раздраем,

Господи светлоокий!

 

Разве твоей мартышкой

стану?..» Над гулким бором

ночь поперхнулась вспышкой,

черная, точно ворон.

 

4.

Пляшет на рыжих сучьях алый божок огня,

тени, как великаны, ходят вокруг меня,

ищут кого-то, машут страшно руками, вдруг

ухают, словно совы, древо о древо трут.

 

Так и сижу, смущённый, хлеба надев ломоть

на обгорелый прутик — грубая смертна плоть,

жаждет чего-то вечно… Вдруг понимаю: да,

над головой усталой близкое, где звезда,

 

чёрное ухо неба… Точно ли мир ничей?

Мир — это много больше суммы его вещей,

больше меня и солнца. Кто через час-другой

морок прольёт рассветный над голубой тайгой?

 

5.

Совиный крик. И огненный цветок

пророс в густую тьму и закачался,

а в котелке забулькал, заплескался,

хвоинками приправлен, кипяток.

 

Добавив соли добрую щепоть,

вокруг стояли, молча, как друиды,

мы, позабыв про боль, тоску, обиды.

И тут явился огненный Господь!

 

Он, как стихия был и как стихи,

и встал среди нетоптанной стоянки.

Мы пали ниц: — На ужин дай овсянки,

о Господи!.. А он в ответ: — Апчхи!..

 

6.

Мы вышли к замшелой заимке

и здесь, благодарны за снедь,

решили: не будет заминки,

останемся — выбора нет.

 

Шуршали под нарами мыши,

трещали поленья в печи,

и тени летели над крышей,

как нежить на шабаш в ночи.

 

Казалось, мы — первые люди

задолго до грубых машин.

Вершины шумели, как судьи,

в грибной промысловой глуши.

 

И если свобода — наш принцип,

я между сосной и звездой

в таинственном божьем зверинце,

как волк выживаю седой.

 

7.

Где плывут старпомы-облака,

где звезда венозная горит,

где шумит фартовый перекат,

я срываю ногти о гранит.

 

Я — топор на узком оселке.

Я — полузатопленный челнок.

Бог меня сплавляет по реке,

выправляет душу оселок.

 

Был я отмороженный солдат —

сделался воистину балбес.

Светлая приснится благодать,

солнечная музыка Небес.

 

Всё одно: в заимке угореть

ночью по-над Керетью-рекой.

Я сосны торжественную медь

трогаю щетинистой щекой!

 

Я — байдарка ходкая «таймень».

Я — к руке притёртое весло.

Бог кресалом рубит о кремень,

у Него лопарское лицо.

 

8.

Я стоял на склоне горы Нин-Чурт —

по-лопарски Женская Грудь.

Куропатки спали в камнях, ничуть

не боясь голодных причуд.

 

А внизу простёрлась тайга вокруг,

и река блестела светло.

Города припомнились, как недуг,

как бетон, железо, стекло.

 

И тогда открылось мне, кто я сам,

для чего на горькой земле,

словно призрак, шастаю по лесам,

раздуваю угли в золе.

 

Чуть кружилась бедная голова,

отползала зверем тоска.

И клубилось облако там, где два

упирались в небо соска.

 

9.

Выше травы луговой — золотая сосна.

Выше сосны смоляной — голубая звезда.

Выше звезды — безграничные области сна.

На перегонах ночные гремят поезда.

 

Выйдешь на станции богом забытой Чупа,

спросишь рабочего (красный жилет, молоток):

— Тут, извините, какая-то где-то судьба?..

Слух резанёт, как ножом, тепловозный гудок.

 

Точно ли гибель прекрасная — ах! — впереди?

Новая жизнь, новогодье, огни на Неве?

Ну, и пойдёшь. А куда? Да неважно! Иди.

В сердце любовь — это главное. Сны в голове.