5. Глоток свободы
5. ГЛОТОК СВОБОДЫ
1.
На улице падает медленный снег,
как будто из храма выносят ковчег
и манной его посыпают,
священники важно ступают.
Так мы, оставляя цепочку следов,
проносим горячую нашу любовь
куда-то за грань мирозданья.
В подъезде «Серёжа плюс Таня
равняется… хрен вам!» И свет желтоват
от лампочки в сорок сомнительных ватт.
Но весело двум идиотам,
и я говорю: — С Новым годом!..
О, время летит в темноту по кривой —
то хлопает крыльями над головой,
то сердце сжимает когтями:
— Смотрите, вы были гостями,
а стали травой полевой.
2.
Оле М-М.
Белый-белый, как перо,
снег ложится на сосну.
В чистых ангелов бюро
мы напишем по письму.
Мы попросим только то,
что положено святым:
слякоть, зябкое пальто,
из котельной горький дым.
В «Спартаке» билетов нет —
Пазолини там кино.
Ветер, Троицкий проспект,
хлеб и кислое вино.
И скучаем на скамье
поцелованные мы
то ли Музой, то ли кем
из неведомой страны.
3.
Ну вот, не спится каменному льву,
и призраки гуляют по Фонтанке.
По водам Леты питерской плывут
огни, воспоминания и банки.
А мы с тобой скучаем, чудаки,
солдатики из клея и картона.
И голуби, покинув чердаки,
слетаются на крошки от батона.
Проснуться бы, увериться: душа
отзывчива, как летняя прохлада,
где женщины с колясками спешат
к фонтану Александровского сада.
4.
«Делая добро, да не унываем; ибо в своё
время пожнём, если не ослабеем».
Гал. 6,9
О, нравы петербургские грубы.
Болото, Север — голодно, конечно.
Мы в августе бруснику и грибы
заготовляли на зиму в Кузнечном.
Грибы сушили, ягоды толкли.
В метро старушки ахали: — Откуда?!
Я говорил подруге: — Утоли
их любопытство — повезло, мол, чудо!..
О, нравы петербургские! Зима
шесть месяцев и смута в государстве.
Я говорил: — А если ты сама
не веришь в чудо, просто благодарствуй!
— За что? — За то, что живы. Подожди,
припомни, как там сказано галатам?..
А в сентябре всё залили дожди
и вылезли чудесные маслята.
5.
Крадётся дождик, осторожный, обложной,
в траве поникшей вдоль по просеке и через,
в сосновых иглах звонких путаясь и сеясь.
Шишигой хмурой околдован, слюдяной
лес пахнет белыми грибами, тишиной
и хвойной свежестью, настоянной на звёздах.
Он весь в рябиновых горящих ярко гроздьях,
он погружён в раздумья, в шорох камыша.
А под ногами восхитительно шуршат
сырые бабочки осеннего ненастья,
и боровик во мху — моей охоты счастье —
у валуна стоит, валежиной прижат.
Упругий корень я подрежу, постою,
держа в руках почти немыслимое диво.
Мгновенной лодочкой спускается красиво
багряный лист, кружась,
на голову
мою!
6.
Что же мне делать с такой оробелой,
птичьей душой, не пойму.
Сяду на пень гниловатый, замшелый,
слушаю тишину.
Сосен стоит баскетбольная лига,
вереск на ветер похож.
Сердце моё — голубиная книга:
знаешь, как дышится? Что ж,
так бы сидел бесконечно и думал
эту небесную синь.
Странно и холодно, больно и трудно —
милая девочка-жизнь.
7.
Снег засыпал ступени
к почерневшей Неве,
и крылатые тени
мельтешат в синеве.
И садится светило
за кирпичной трубой,
чтобы краски хватило
красной и голубой.
Тени ближе и чётче:
с неба — порх! — купола.
Бедным грешникам, Отче,
подари зеркала,
где бы — высшая милость —
правда выше, чем ложь,
и стекло не мутилось
в наползающий
дождь.
