3. Слепая вода
3. СЛЕПАЯ ВОДА
1.
Над Мойкой угрюмой повисла слепая вода,
и сердце стучит у несчастья в бессонном плену.
Троллейбусы катят, искрят в темноте провода, —
куда я бреду по бульвару, и сам не пойму!
Не стало страны, и достойной работы, и нет
ни цели, ни смысла, но надо по-прежнему жить.
Надел кардиган в бутикЕ терракотовый свет,
и пёс хромоногий под мокрой скамейкой дрожит.
Зелёная вывеска «двадцать четыре часа»:
сарделек — зверюге, себе — в маринаде филе.
Кому-то же надо кормить и приблудного пса —
он, бедный, как мы, для надежды рождён на земле.
2.
На зомбопанели обычный бред —
в умах «мясорубка» больных идей.
Стучит наверху молотком сосед,
гоняет соседка внизу чертей.
А дождик в окошке всё кап да кап,
а стул подо мною всё скрип да скрип.
Бежит по бумаге к строке строка,
бессонная лампа в углу горит,
но льётся какой-то мертвящий свет.
А надо бы жить, да не знаю где.
Включил перфоратор маньяк-сосед.
В клозете завыла вода в трубе.
А может, дорога моя давно
туда, где пылает Полынь-звезда?
У жизни четыре огромных «но»:
но страшно, но больно, но нет, но да.
3.
Гноябрь. Электричка. Болотная мгла
клубится в окне. — А куда торопиться?
Эй, выпей-ка с нами! Непьющий? Ага-а-а…
Напротив попутчиков красные лица
уже перекошены: мол, самогон
забористый лучше дрянного агдама.
С горла раздавили соседи флакон —
культурная в джемпере ахнула дама!
За пыльными стёклами лес на корню
гниёт и кривые домишки, а поле
бурьян заглушил. «Погляди, — говорю, —
тоска! Это Русь беззаконная, что ли?
Вот эта вот речка в тумане? Вода
живая для сердца?.. Какая нелепость!
Уехать отсюда?.. Конечно, да-да.
Позвольте сегодня же, ваша свирепость».
— Эй, трезвый, куда ты? Иди-ка сюда!
4.
Идёшь по трезвости домой —
о, как свинцом туман
пропитан душный! Боже мой!
Вот-вот спрыгнЁшь с ума!
Вот-вот забьёшь на это всё,
напьёшься до чертей.
Вот мент внимательно пасёт
старушек и детей.
Ему достанется, увы,
сиротское лавэ.
Грязищей с ног до головы
окатит «BMW».
Заплачет бабка у метро:
— Сынок, родной, на хлеб!
И мелочь дашь. И всё старо.
И мир, как сон, нелеп.
Но правда, Пушкин дома есть
в «Педгиз» томах (все пять),
и значит, можно как-то жесть
вот этой жизни мять.
5.
На этой сомнительной, грустной земле
и банка гнилой баклажанной икры,
и спирта бутылка стоит на столе…
А есть во вселенной прекрасней миры?
Вот гость поднимается: — Выпьем за тех,
кто знает всегда назначенье своё!
— Ну что же, и выпить немного не грех…
Но так заунывно снаружи поёт
метель и снегами заносит страну,
что хочется лечь непременно в салат
лицом и сказать: «Протрезвею — начну
с каких-нибудь громких о счастье баллад».
“На этой сомнительной, грустной земле,
где спирта бутылка стоит на столе…”
6.
Два пузыря возьму «Перцовки»,
пойду к Володе или к Боре.
Быки из местной группировки —
ах, чёрт возьми, какое горе! —
меня убьют на остановке.
Не узрит брошенное тело,
что у Невы вдоль парапета
кутить плывёт, как каравелла,
сложив на дно «Любэ» пакета
сельдей из рыбного отдела,
моя подруга дворник Оля.
И будет тихим летний вечер.
Жестянку мятую футболя
и сожалея о невстрече,
моя душа, как шашка тола,
рванёт у Бога в кабинете.
— Гроза идёт! — вздохнёт Володя.
— Сейчас польёт! — Борис ответит.
— Нет, — скажет Оля, — это, вроде,
всё мимо. Ишь, как солнце светит!..
7.
А полюбить, ну знаешь, такую не дай-то бог:
всю в очагах болезни, в язвах и волдырях.
Взял бы, скорее лезвием выбрил наискосок,
вырезал рак, заштопал бы там, где была дыра.
Ох, почему-то жалко, жалко — в груди саднит!
Помню своё волнение в поезде на Восток:
степь без конца Уральскую и за стеклом огни —
мир, из окна заманчивый, более чем жесток.
Вот и люби, что дадено, кем неизвестно, там,
где выбирают родину — корюшку и сирень,
ночи почти полярные, иммунитет к слезам —
всё, что болит и мучает, падла, который день.
Вечером я на станции вновь загляну в ларёк
с надписью троебуквенной на голубых дверях.
Водку любить, как родину, знаю, не дай-то бог.
Сердце в рубцах и ссадинах, в язвах и волдырях.
