Крыша
Стёпка решил прыгнуть с крыши.
Танька бросила, из универа вот-вот попрут, мамка нашла нового хахаля, а батя, наверняка, имеет еще парочку семей в разных городах, как любой уважающий себя дальнобой… Гори оно все!
Под крепкое темное пиво, поглощенное для увеличения смелости, сухонький паренек самой обычной наружности залез на крышу высотки, куда обычно таскал Таньку на романтические свидания, и забрался на невысокое серое бетонное укрепление.
Стёпка повертел в руках старенький смартфон, который его бабка смешно называла "Хуявей", и решил записать для Таньки голосовуху, чтоб та поняла, кого потеряла. Для большего драматизма на память процитировал строки из полупопсововой песни:
– Я сейчас сижу на нашем месте... знаешь, ты всегда хотела, чтобы я был идеальным. Но идеал, Таня, это пустота. Ничто. И я стану для тебя этим идеалом. Прощай, любимая! - он кинул девчонке голосовое и засунул смартфон в карман джинсовки, наткнувшись в процессе на болтающуюся там пачку сигарет.
После отправленного сообщения себя стало жаль еще больше, потому что настигло осознание: а, ведь, Танька в его намерения не поверит, скажет, что он из себя королеву драмы корчит – побухает, мозг вынесет тупыми голосовыми и придет в универ, хвосты отрабатывать. Мать вообще не хватится, что Степки дома нет... а, может, правда, пошло оно всё, а? Плёвое дело – слететь вниз, и ни проблем тебе, ни одиночества.
Он чуть покачнулся, приласканный «легким» весенним ветерком, и поспешил сесть на холодный камень, свесив ноги вниз. Нет, можно, конечно, подбитым воробьём прямо сейчас полететь, но не раньше, чем Танька перезвонит. Перезвонит, хотя бы просто сказать, какой он козлина, и как ее задолбал. Да и покурить бы. Чего добру-то пропадать зря? Сиги сейчас стоят, как уши мамонта. Стёпка машинально похлопал себя по карманам полинявшей джинсовки и достал помятую пачку «Winston», почти пустую.
– Эй, парень! Сигаретки не найдется? – услышал он голос позади и вздрогнул: шагов не было! Стёпка едва не уронил зажигалку и сам не полетел за ней следом, но крепкая рука схватила его за шиворот, не давая спикировать вниз с высоты пятнадцатиэтажного дома. – Так есть сигаретка, а?
Стёпка обернулся и увидел практически своего ровесника: пацан как пацан, две руки, две ноги. Симпатичный, Танька бы запала. Все, как она любит: волосы светлые, глаза голубые, фигура спортивная, брючки модные… Аполлон! А Стёпка так – моль несчастная. Везет же людям, блин? И ведь не звонит, хотя сообщение прослушала...
– Ты чего подкрадываешься? – наехал он на парня. – Сигарета последняя, нет больше. Свои иметь надо, пугает людей тут!
– Жалко… – расстроился «аполлон», тоже залезая на бетонку и садясь рядом. – Ладно, не бухти. Курить хочу, сил нет. Пока на дежурстве – можно, а потом штрафанут…
– В смысле, штрафанут? Кто ты такой-то, чтоб тебя за это штрафовать? Спортсмен что ли? – хмыкнул Стёпка, протягивая сигарету. – Если не брезгливый, так затянись. Хреново, когда уши пухнут. Сам еле до конца пары досиживаю.
– Если скажу, что ангел, поверишь? – без всякого намека на шутку ответил внезапный собеседник. – Давай сюда, не побрезгую! – он взял до половины докуренную сигарету и с наслаждением затянулся. – Ка-а-айф... Уже больше семидесяти лет прошло, как помер, а отвыкнуть не могу. Старший постоянно штрафы лепит, выговоры рисует, а завязать – никак…
– Это у тебя юмор такой, или крыша, шифером шурша, поехала? – напрягся Стёпка. Если псих, возьмет и прибьет, а потом скажет, что так и было! Интересно, а в их районе из дурки никто ноги не делал?
– Да если бы юмор, – пожал плечами «ангел». – А ты чего напрягся-то? Все равно же прыгать собирался. Тогда какая разница: сам или помогут? Хотя, если подумать, разница есть. Если сам – то в ад, но там конторка так себе. А если не сам, то, как мученик, в рай без очереди… на первый взгляд, скучновато, но потеплее, чем в аду. Только баб, опять же, нет. Все ангелы исключительно мужского полу, прикинь? А у обычных душ – раздельное проживание. Видимо, чтоб не грешили в святом месте! – рассмеялся ненормальный, а Стёпку стало окончательно отпускать. Да, Танька проигнорила его крик души, и что, конец света? Вон, красавчик совсем мозгами поплыл: ангелы у него, рай, ад, вынужденное воздержание, штрафы за курение… а у него-то какие проблемы? Подумаешь, телка бросила? Так сколько их еще! Спасибо, проживание не раздельное! Универ – тоже полбеды. Он и не хотел пахать менеджером в каком-нибудь средней руки офисе... В автосервис можно пойти работать, в техникум заочно поступить... а этот тупой порыв с крышей – просто от нервов. Психанул, с кем не бывает? – Ну, что? Сам или помочь?
– Ты же ангел? – с сомнением прищурился Стёпка. – Вроде, отговаривать должен, проповедовать там… душу мою грешную спасать, в конце концов! И вообще: где крылья, где нимб? Дух святой, тоже мне! – искренне возмутился парень, потихоньку слезая с укрепления, чтобы потом отойти от края крыши подальше. Ну его нахрен. Мало ли, что на уме у этих психов? – Как звать-то тебя, ангел? Гавриил? Рафаил? – Стёпка из курса психологии, половину которого проспал, помнил, что с людьми, находящимися в измененном состоянии сознания, лучше соглашаться, и решил отвлечь "ангела" непринужденной беседой. А там и до выхода на чердак добежит...
– А-а-а, я не сказал что ли? – снова рассмеялся парень, бросая вниз бычок и тоже перелезая с бетонного парапета назад. Стёпка попятился к двери, стараясь не бежать. "Ангел" был явно более силен физически – схватит за воротник джинсовки, как его бабка в детстве, когда он по кухне носился и мешал ей стряпать вкусные пирожки, а потом подтащит к самому краешку и столкнет нафиг. Блин, а умирать перехотелось уже точно – бабушку жалко, не переживет, старенькая... да и мобильник ожил: по смешному звуку поцелуев, который Стёпка установил на Танин контакт, она прямо сейчас что-то ему пишет!
"Ангел" же расправил плечи, и за его спиной раскрылись два огромных пушистых крыла. Черных.
– Я не Гавриил, конечно. Это шеф мой. Нимба нет, не положен. Разреши представиться: Ангел Смерти. А звать меня Гришей. Ты, это, прыгай давай. У тебя две минуты осталось. Мне по тебе еще наряд закрывать, бумаг кучу оформлять… за папиросу спасибо, выручил, но время не резиновое. У меня таких, как ты, по десять штук за смену!
– Да пошел ты, ангел! – Стёпка машинально перекрестился, а потом решился и припустил к двери с кроличьей скоростью, вылетел на лестницу, ведущую с крыши, и со всех ног ломанулся вниз. За ним никто не погнался, и парень решил, что стресс во время сессии и расставание с любимой до добра не доводят. И пиво какое-то странное было на вкус... Иначе откуда такие глюки? «Ангел Смерти!» Вштырит же с пьяных глаз…
***
Григорий с тоской посмотрел на пустую пачку, которую ветер гонял по грязной крыше. Жаль, ни одной сигареты ни осталось...
– Ты же понимаешь, что это был твой последний шанс? – услышал он голос шефа. Представительный мужчина в модном костюмчике, с кожаным портфельчиком материализовался рядом. Вот так увидишь – решишь, что депутат или, может, предприниматель... – Ты же прекрасно знаешь, что он все равно умрет? Шею свернет, навернувшись с лестницы, или под машину вылетит на кураже? Это его час. Степан Козлов сегодня должен умереть. А за каждую лишнюю минуту тонну макулатуры заполнять!
– Да не могу я больше, понимаешь ты? Не могу больше! – прошипел Григорий. – Он же молодой совсем. Жить хочет. И что – столкнуть его надо было, чтобы наряд пораньше закрыть? Я же все-таки не чёрт – на самоубийство человека уговаривать! Или с крыши его пихать, чтоб время гибели с предназначением сошлось!
– А тогда убивал… – усмехнулся Гавриил. – Убивал ведь таких же, как он, и не раскаивался!
– На войне, – прервал начальника неудачливый ангел смерти. – Врагов убивал. Не смотрел на возраст, на звание. Родину защищал. Мать защищал. А сейчас я что защищаю? Если должен вот таких юнцов забирать, детей? Не понимаю я!
– Мироздание ты защищаешь. Ми-ро-зда-ни-е! – отчеканил начальник. – И тебе напомнить, как ты сам умер, Григорий? Пулю себе в лоб пустил. Но раз не понимаешь, не по тебе эта должность. Придется тебя распределить, как положено. А положено тебе в ад. Потому что ты, Григорий, у-би-вал. И не только врагов убивал, это у нас приветствуется, как раз. Но и себя прикончил. А, помнишь, почему? Самый страшный грех, Гриша... две невинных души забрал!
– В ад, так в ад. Дай покурить напоследок, а? – попросил Гавриила разжалованный ангел. И, получив самокрутку, такую же, какую в свой последний день курил под Сталинградом, подумал, что об убитых фашистах никогда не пожалеет. Но будет жалеть о рыжей веснушчатой девчонке, которая выскочила перед ним, замерзшая и испуганная, из подвала дома, что фашисты сравняли с землей... как он сам, больше суток не спавший, среагировал машинально – выстрелил точно, в легкое, а потом неверяще смотрел, как своя, русская, еще толком не жившая, заливает кровью серый от копоти снег, как выбегает ее мать с таким громким ревом, что тот глушит на несколько мгновений зычные разрывы снарядов.
– Будь ты проклят, фашист! – прохрипела женщина, падая у тела дочери, а Григорий выдавил:
– Простите... она выскочила, я подумал, фрицы из подвала полезли... я...
– Господи, так ты наш? Что ж ты наделал, защитник? Будь ты проклят... Маша, доченька-а-а...
Руки, сжимающие ППД, опустились, на ватных ногах Гриша отошел к полураздробленной стене и оперся на нее, затыкая уши, чтобы не слышать плач убитой горем матери.
– Где Скворцов? – услышал он голос своего командира где-то на подходе и понял: не сможет. В глаза ему посмотреть не сможет. И женщине этой. Какой он защитник теперь? Убийца. Ничем не лучше фашиста.
Он вытянул из кармана самокрутку, затянулся, выдыхая сигаретный дым в небо, затянутое черным дымом от пожарищ, докурил и приставил дуло к подбородку.
– Ты что удумал? – провыла женщина, подняв на него глаза, когда он крикнул:
– Фрицев нет, командир, тут наши, мирные! – и нажал на курок, под зычный окрик своего лейтенанта:
– Скворцов, мля, отставить дезертировать на тот свет!
Как оказалось, в небесной канцелярии бюрократия разрослась неимоверно, и рассмотрения своего дела Гриша ждал долго. Дольше, чем жил на земле. А когда дождался, выяснилось, что для спасения своей души придется собирать чужие. Так, чтобы время смерти с Предназначением сошлось. Дескать, если не сойдется, это повлечет за собой нехорошие последствия для Мироздания и увеличение объёма отчётности. Гриша худо-бедно пытался выполнять работу, забирая больных, старых, таких же самоубийц, как он, но когда дело доходило то таких, как этот парень, в глубине души мечтающих жить долго, у него крылья опускались. Руки не поднимались. Неделями потом объяснительные писал и слушал от шефа проповеди в форме выговоров...
Он не жалел об убитых фашистах. Он не жалел о себе. Он никогда не расплатится за отнятую жизнь Маши.
Вот и о веснушчатом несуразном Стёпке жалел бы всю свою вечную жизнь.
Гриша увидел сверху, как парня сбила машина. Гавриил прав, тот все равно умер, как все, кто был до него, – это было предопределено.
Но не Григорий его толкнул. Не будет больше на его руках невинной крови. И это, наверняка, стоит вечности в аду.
– Там хоть бабы есть! – грустно улыбнулся он, скидывая второй окурок с крыши.
