Закодировал

Сижу, значит, возле печки, курю. Тут моя старуха кричит из кухни:

 

– Дед, что делается-то! Внучка наша в эти, как их, в готы подалась! Которые все в черном ходят и на кладбищах ночуют!

 

– Да ладно тебе смуту наводить! – говорю. – Будто я по молодости на кладбище не ночевал!

 

Тут уже внучка из своей комнаты выглядывает, даже рок свой убавила:

 

– Ночевал? Правда? И не страшно было?

 

– Живых бояться надо, – отвечаю, потушив папироску.

 

– Дед! – опять старуха не умолкает. Да что еще-то? – Слыхал, говорят, Андрюху Угарова закодировали. А то запился совсем, – это она о соседе нашем: алкаше, который вечно ищет собутыльников и какую-нибудь подработку.

 

– Да я сам, кого хошь, закодирую, – смеюсь.

 

А внучка не отстает:

 

– Деда, а расскажи, как ты на кладбище ночевал?

 

Точно не успокоится, пока не выспросит, егоза мелкая. Пришлось за историю приниматься:

 

– Ты же помнишь, внуча, что я раньше шофером был? Во-о-т! И было время, водил я в колхозе нашем казенный уазик. А уазик этот был старее французской революции. На ходу так дребезжал, что уши закладывало. И даже когда на месте стоял – все равно, зараза, дребезжал. И вот на этом чуде техники я и еще два мужика, работяги из колхоза, поехали в соседний район летом. Велено нам было какую-то документацию отвезти да так еще кой-чего по мелочи. Выехали утром, по дороге пару раз сломались, дотянули еле-еле до нужного поселка. Там нас встретили, как водится: напоили, накормили и еще в дорожку выдали бутыль самогонки. Поехали мы обратно. А дело-то уже к вечеру, хоть и темнеет летом поздно. Опять сломались, через часок завели кое-как колымагу эту: уазик весь дребезжит, и сквозь этот противный звук слыхать, как самогонка в бутыле булькает. В общем, раздражает, так бы всю и выпил. Дороги, как таковой, тогда не было, так – колея проселочная, накатанная. На ней не встанешь. Стали глядеть, куда бы съехать, чтоб бутылочку приговорить. Я-то за рулем был, почти и не пил за столом, а товарищи и без того уже поддать успели. Едем, глядь: старое кладбище в стороне. Ну, и решили к нему свернуть, остановиться под каким-нибудь деревом, выпить, покемарить до раннего утра, а там и до родной деревни часа полтора езды. А председателю скажем, дескать, сломались, он не удивится. И не страшно оказалось. Во-первых, уже подшофе были, а во-вторых - советский народ не суеверный особо. Ну, могилы и могилы, не плясать же мы на них удумали.

 

Выпили, закусили, легли спать. Проснулся я под утро от противного скрежета. Оказалось, что поднялся ветер, и скрип этот издают венки на старых могилах. Это сейчас они из пластика, а тогда их делали из железа. Да ты и сама, поди, такие у нас на могилках видала. В общем, звук противный. Вылез я из машины, потянулся, ноги размял. Следом мой товарищ, Мишка, встал. А Вовка, второй попутчик, дрыхнет без задних ног, зараза! Мы с Михой покурили, глядел я на эти венки, глядел, да и придумал одну шутейку.

 

– Помогай, – говорю, – Миха. Щас мы нашу спящую красавицу разбудим!

 

Набрали мы венков с окрестных могил: один на Вовку положили, остальными обложили кабину уазика. Его тихое дребезжание со скрежетом венков в резонанс вошло. На редкость противный звук получился, хуже только пенопластом по стеклу... А мы за памятником спрятались и еще подвывать давай.

 

Вовка глаза продрал от этих адских звуков, а на улице-то еще темновато. Глядь, нас с Михой нет, на нем венок, кругом – венки, скрипит все, и воет кто-то! Слышим из кабины жалобное:

 

– Мужики… мужики-и-и-и-и! Вы где? Я помер что ли? Эй?

 

И тут мы как заорем во все горло!

 

Вовка, как был, босой, в рубахе и портках, вылетел из уазика с венком в руках, да как припустит к проселку! Мы ему давай вслед орать, что пошутили, а он с похмелья так ничего не понял, и в ответ орет:

 

– Чур меня, нечисть! Врешь, не возьмешь! – и улепетывает, будто за ним все черти преисподней гонятся.

 

Мы скорее в машину – догонять Володьку, а уазик не заводится! Минут двадцать мучились, прежде чем поехали и беглеца нагнали. Посадили в машину, опохмелили, много, конечно, ласковых о себе выслушали. Вот только с той поры Вовка больше не пил. Видала, как закодировали! Вот тебе и ночевка на кладбище, – закачиваю я историю, потрепав внучку по крашенным в черный цвет волосам. – Так что я тоже этот, как его… гот!