Жалко аистов!
Ночь. Морг. Посредине пустой темной комнаты на двух стоящих рядом каталках лежат трупы двух голых мужчин. Один седой, в шрамах, татуировках, без пальца на правой руке и с серебряным кольцом на левой. Второй гладкий чистый с прической и тонкими пальцами.
Холодно. Фонарь за окном бросает квадрат света на кафельный пол. Тихо. За стеной нежно похрапывает дежурный патологоанатом.
– Привет. Эй! Ку-ку! Ау! Привет, говорю! – седой сел, свесив волосатые ноги с каталки, и пихнул беспалой ладонью дебелое плечо сотоварища. Тот медленно приподнял редкие ровные ресницы:
– Что Вам надо?
– Мне?! – беспалый задумался. И правда, что же ему надо? А хрен его знает, чего-то надо. Есть-пить не хочет, странно. Обратный процесс тоже молчит. Может секса?
Седой печально посмотрел на поблескивающее в фонарном свете обручальное колечко. «Было бы золотое, поди бы уже без второго пальца был», – эта мысль так развеселила седого, что он захихикал и снова толкнул соседа.
– Эй, ты как сюда попал? Сам загнулся, или помог кто?
– Сам.
– Обидно, наверное?
– Да, не ожидал, – второй, кряхтя, присел напротив первого, привычно поправил ладонью прическу. – Рак легких вовремя не зафиксировали.
– Курил, небось?
– Что Вы?! Никогда!
– Тогда вдвойне обидно.
– Да.
Повисла мертвая тишина. Другой в морге не бывает. Два трупа сидели на высоких каталках друг напротив друга, чуть покачивая босыми ногами с бирочками.
– А меня током шарахнуло. Смотри! – беспалый наклонился и показал собеседнику обугленный затылок и белесые кости шейных позвонков в черном месиве. Второй брезгливо отстранился.
– Где это Вас так?
– Да там. У нас в поселке аисты живут. Гнездо себе на церкви разрушенной каждый год складывали. У нее еще с войны луковички не было, вот они и использовали этот высокий плацдарм. Да… Тебя как зовут-то?
– Леонидом звали.
– Так вот, Лёня. Церковь эту отреставрировали за зиму. Аисты весной прилетели, а места и нет уже. Надо другое искать. А поскольку у нас как раз ЛЭП стали вести к новым дачам, то самым удобным местом для птиц показался столб. Меня Вася зовут. Звали.
– Очень приятно.
Василий, улыбнулся и поскреб затылок, от чего на белую простыню посыпался черный пепел.
– Ну вот. Мы-то думали, что эта стройка, как всегда, надолго, успеют птички отстреляться. А оно, вишь как, обернулось. Сейчас всё быстро делают. Короче, у птичек яйца в гнезде, а тут ток уже решили пустить. Пока я место на крыше обустраивал, чтоб туда яйца перенести, все уже и подключили. Полез я на столб за яйцами, уже вынул, слезать хотел…
Голос Василия задрожал, подбородок горестно уперся в татуировку на груди:
– Представляешь, Лёня, я одно яйцо в карман положил, а второе уже проклюнутое было. Куда ж его совать-то? Вот в руке и держал. Качнулся неловко и головой в провода. Разбились аистята. Эх, если бы двумя руками держался, не качнулся б, хоть одного бы спас.
Василий замолчал, и в морге снова повисла тишина.
– Даааа, – выдохнул Леонид. Ему захотелось рассказать тоже что-нибудь этакое, яркое и героическое, но на память приходили только Зоя Космодемьянская, Гагарин и Штирлиц. Самое интересное в его жизни – это была поездка на море с мамой пятьдесят лет назад. Он тогда чуть не утонул в соленой большой воде. Простудился и заболел. С тех пор Леонид боится плавать. А еще он боится летать. Поэтому никогда не покидает свой город. Не покидал. После смерти мамы хотел завести собаку, но боялся, что не сможет за ней ухаживать правильно, и та умрет. Нет, если честно, то не поэтому. Не хотел выгуливать, кормить, пылесосить шерсть с паласа. Любая любовь накладывает обязательства и дополнительные телодвижения.
– А я марки собирал.
– Зачем?
Леонид задумался: и правда, зачем? Просто надо было иметь какое-то хобби. Вот он и имел. Добросовестно заполнив три кляссера купленными на почте марками, он показал их маме и надолго забыл в ящике письменного стола. Зато в разговоре с девушками было о чем говорить.
– Я смотрю, Вы женаты, – показал он пальцем на Васино кольцо. – На левой руке, значит в разводе?
– Это значит, Лёня, что она была, а я ее помню и люблю. Ты не женатый?
– Нет.
– Почему?
– Н-не знаю. Насмотрелся на других. Не хочу лишних проблем, наверное. Не хотел. Это же поначалу только рай и удовольствие. А потом начинается такое, что хоть вешайся.
– Кхе, если не состоял, откуда знаешь?
– Вижу и слышу. У одного соседа жена любовников домой приводит. Весь дом, кроме мужа, знает. Второй на трех работах пашет, чтобы трех сопляков кормить. Третий пьет и гоняет всех. Теща его сажает, жена прощает и домой ведет. Это жизнь?
– А ты?
– Что я?
– Ты что делаешь?
Строгий, почти сердитый взгляд Василия смутил и опять заставил задуматься: «Мне это надо? Не надо! Заводить семью, детей, чтобы потом всю жизнь мечтать от них избавиться хотя бы на день?! Делать так только потому, что все так делают? Зачем? Секс? Его можно иметь без оформления отношений».
– Ничего не делаю. Просто спокойно живу… Жил.
– Так может ты гений? Изобрел чего, книжку написал или этот, пылиглот?
– Да ну, что Вы! – Леон застенчиво махнул ручкой. Пожевал губу и признался. – Я в музее краеведческом работал. Сторожем.
– Да ну?! И что там сторожил?
– Экспонаты.
– Ну-ну. Выходит, ничего ты, ни ручками, ни головой, ни другим местом путного не сделал. Выходит, зря жил. Ноль ты.
– В смысле?
– По нулям жил. Как будто и не было тебя. Совсем ничего не сделал, не оставил, не совершил, даже собаку не завел. Ты зачем жил? Может ты убил кого-нибудь?
– Что Вы себе позволяете?! Знаете что! – прическа Леонида растрепалась, обвислые щеки дрожали от сдерживаемого возмущения.
– Что?
– А ничего! – крикнул он. Потом вдруг уперся ногами в каталку собеседника и с силой толкнул ее. Каталки рязъехались в противоположные стороны. Сам не веря в то, что он сейчас сделал, и ужасно гордясь собой, Лёня вернул свое ложе на прежнее место, лег и закрыл глаза: «Вот это да! Вот это я дал! Могу же! Да, я такой. Со мной лучше не связываться. Каак дам! А что он, в самом деле. По нулям. Сам он по нулям. Да!..»
Откатившись к окну, Василий долго смотрел на больничный двор в желтых пятнах света. Было очень жаль разбившихся аистят. Еще жальче их родителей. Себя? А чего себя жалеть-то? Вот он Вася, сидит и в ус не дует.
Память плавно перенесла его в далекое прошлое. Золотое поле под горячим пыльным солнцем. Стайка девчонок-студенток. Стоят на большаке, чирикают. И он на верном разухабистом «газончики». Все в кузов забрались. Одна только самая смелая к нему в кабину села.
Так они познакомились. Первый поцелуй, первая близость, счастье каждую минуту думать об этом, вспоминать. Трепетать и возбуждаться от воспоминания. Невозможность быть не вместе, страх потерять и неуверенность. Если откажет – не выживу. Её «да». Потом уже появилось другое счастье: гараж, рыбалка, футбол. Но и его бы не было, если бы не она. Потом прибавилось счастье в ползунках и с пустышкой. Радость от повышения в звании «Отец!» компенсировалась бессонными ночами и тещиными упреками. Потом… Потом он ошалел от приближения старости. Горные лыжи, мотогонки, дайвинг, две любовницы. Все, чтобы доказать себе, что ты еще ого-го! Она не смогла этого пережить, переждать. Умерла. Врачи сказали: осложнение после гриппа.
Храп за стенкой прервался на взлете. Раздалось невнятное бормотание, скрип кроватных пружин и снова ночной морг погрузился в тишину. Вася дотолкал каталку до прежнего места, поправил сбившуюся простыню, залез с трудом, кряхтя и вздыхая.
– Лёнька, а у меня два внука и внучечка Машенька. Она меня «дедикой» называет.
Он понимал, что это было нечестно, но правоту надо было доказать! Скоро утро, больше не встретятся. Так и будет дальше мужик жить недоумком. Тьфу! Не жить уже.
– Знаете что, дедик, – Леонид приподнялся над каталкой. – А не пошли бы Вы со своими отпрысками куда подальше.
Умом Лёня понимал, что ведет себя неправильно. Мама бы не одобрила. Да, он раньше никогда такое не позволял себе:
– Василий, я не знаю вашу жизнь, но я предполагаю, что людям от нее было не сладко. И внуки ваши, и дети хватили от вас не только добра. Сами-то вы получили чего больше, горя или радостей? Вон сколько шрамов на теле, голова вся седая, пальца нет. Где оно, счастье Ваше?! Да Вы – такой же нуль, как и я! Нет! Вы еще хуже! Вы нуль в квадрате!
Серело июньское небо за окном. Летние короткие ночи заканчиваются быстро. В коридоре уже слышались шаги. Кого-то привезли. Два трупа лежали в холодном морге на каталках. Два нуля. Но какие разные!
