Дедушкины сокровища
Не люблю я на жизнь жаловаться, оттого и говорят что скуп я. А что рассказывать? Зачем раны бередить?
Шестилетком пережил разорение семьи: корову свели со двора, нас малых детей без кормилицы оставив. Выжили. Лес кормил да руки. Родителей почитай не видели мы, работали они от зари до зари, а мы с братом Васьком да сёстрами Уляшкой, да Маняшкой по хозяйству стало быть управлялись.
Земля, Егор, заботливые и крепкие руки любит. Вскопать её надо правильно. Под дерево плодовое – на полштыка, а под огород – на штык. Дерево, его под осень сажать лучше, примется легче, земле роднее станет. А если морозная зима случится, покрыть малые деревца дерюжками, а большие дерева сеном окуривать, чтоб не помёрзли. Вот и не сплю ночами. Сад берегу. Для внуков сажал. Ты же знаешь, браток.
А самые большие сокровища в этой жизни внуки и есть. Дышу я ими. Вот какая штука. Баллончик кислородный всегда под рукой, он спасает. А без внуков то совсем воздуха нет. Вот и посуди. Врачи твердят помру я здесь на чужбине, на родную землю возвращаться надо. А какая ж она мне чужая? Я здесь первороходец. Ты же знаешь, братка, я первые вышки нефтяные ставил, пока астма не задушила меня, а всё война с её окопами, полными ледяной воды. А когда не смог тампонажником работать, я там же в родной конторе в саду яблоневом трудился: и сторожем, и садовником... я про землю всё понимаю, и про яблони, и груши... А вишни? Ты видел какие вишни я с родного села привёз? Красавицы мои не одно ведро чёрных сладких ягод с косточкой дают. И черешня, и персик, и груши, и виноград – всё у меня приживётся, не будь я Семён Максимович. Выведу морозоустойчивые. Род мой садами славился и не только.
Но ты сам посуди. Ну куда я от внуков поеду? Смерть мне без них. Приедут они на лето, так лето ж короткое, а зиму зимовать как без них?
Пятеро их у меня, Егорушка. Как пальцев на ладони. Вот он кулак то мой и сила в нём моя. А ты твердишь за врачами: "Ехать надо, Семён"...
¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤¤
Мой скупой на слова дед изливал свою душу фронтовому другу и товарищу, побратиму своему Егору, жившему на соседней улице. Врачебный консилиум предписал возвращение в родные земли. Нет другого решения, астма прогрессировала, фронтовые раны не давали ни сна, ни покоя.
Деда уехал. Родной воздух и ежегодная оккупация дедова дома нами внуками на летние каникулы продлили его жизнь на семь лет. Ехали мы к нему через всю страну из Татарстана в Белгородскую область поездом двое суток с ночной пересадкой. Он оживал, как сады посаженные его заботливыми руками оживают по весне. А потом были долгие девять месяцев ожидания писем от нас сорванцов, он зачитывал их до дыр и держал под подушкой. Мой суровый дед, прошедший испытание войной и послевоенной разрухой, носивший в теле два осколка, четырнадцать пулевых ранений и астму, не согнувшийся под тяжёлой жизненной ношей, плакал от разлуки с нами – своими сокровищами.
С годами это ощущается острее и ценится сильнее.
