Где-то за дальней далью
Где-то за дальней далью, за хмарной хмарью, там, где Сон-камень лижет Покой-трава,
где из земли отчёртово тянет гарью, старый лешак Трофимыч качал права.
Был у него в заку́те мешок с махоркой. Бабка его, кикимора, схрон нашла,
ну и давай чертяку пехотить в горку. Ей только повод, старой, – пошла, пошла.
– Лучше с таким усердством молись за сына. Молвят, что бабий плач летит до небес.
Глядь, и печаль с сердечка его отхлынет, и перестанет душу копытить бес.
Бабка притихла разом, как будто сдулась. Тихо в избе, лишь в печке трещат дрова.
И домовой, опёршись на спинку стула, хмуро роняет на пол угрюм-слова...
***
Утром наладил баню, отпарил бабку. Дышит уже на ладан, а всё скрипит.
На-ко, отведай корня вороньей лапки, мигом всю желчь в нутре твоём усмирит...
— Ты бы, Лексей, сходил на Оленью балку. Там уж, поди, медведко тебя заждал.
Тёплых оладьев с мёдом снесёшь, — не жалко. Скажешь, мол, трошки слёг, мол, недуг пристал,
дескать, насела бабка, — сиди, мол, дома, грей свои кости дряхлые на печи.
А оклемался, токмо прошла истома, так и пошёл, Иваныч, тебя почтить…
Так и кружляли с полной любви сумою. Так и кормили всяку лесную чудь.
Пискнет из норки мышь, али волк завоет, — тут же в сусеки, — сыщем чего-нибудь...
***
Третьего дня деревня справляла пасху. Поп благодушным басом читал псалтырь.
Справа налево справно крестилась паства. Где-то в тиши погоста бродил упырь...
Выскоблен дом до блеска, кулич томится. Праздником пахнет, звонко щебечет высь.
Тень протоптала тропки морщин на лицах. Ждали сегодня сына... Не дождались...
Так и сидели утро, весь день, и вечер, плавя тоскою милый его портрет.
Змейкой ползла печаль по вискам на плечи, жалась к груди, под сердцем тушила свет...
— Да баламошные-от, — что дед, что бабка! Всякую тварь животную к ним влечёт.
Носит им старый в лес пироги охапкой, кажет Христа икону, мол, наш-то вот…
***
Только не дал им Бог ни сынка, ни дочки. А по земле молва-золова неслась,
мол в головах гнездятся дурман-грибочки, те, что мозги сплетают в дурную вязь.
— Держат Христа за сына, — совсем сдурели! Знамо за то их Бог и лишил ума.
Так-то они не злобны. Чего имеют, — всё отдадут, была б не худа сума…
Так каждый год, — на Пасху и на Крещенье грезится им, — приедет сынок домой.
Чудится-мнится, — скрипнет порог за дверью, — матушка, батя, примете ль на постой?..
Жили они любя. Без замков и ставен. Верили в Бога, в чёрта, в дела, в слова.
Если, случись, придавит Кручина-камень, так на него найдется Терпень-трава.
