поэзия умерла
всяк говорил мне,
поэзия — музыка,
но, видно,
нельзя преждевременно согласиться,
видимо,
все точки зрения
слишком различны,
поэзия —
лингвистическая
мелодия голоса; лучше
сказать
сием образом,
не нарушив её концепцию:
поэзия является слёзно
на плаху,
как антагонисты в мифологии древнегреческой;
если ребёнка приносит аист
или находят в капусте,
стих же приносят раздумья, переплетённые
шестерёнками фонетическими...
лишь некоторые
семена Господа
имеют способность
размышлять
о грустном
и неизбежно соединяться
с метафизической
дикостью;
омут, жилище Бесов,
не тих —
он полон
предельно звенящим, обычным простолюдином,
замкнувшемся
на девятом круге
страданий
на миг,
в то время
поэт уже достигает
конечной точки десятого лаконично;
если создали
Небо и Землю в начале,
после — свет,
разделив его ото тьмы,
тогда кто,
собственно, был решим
породить язык?
это всё равно,
что стоять
с близорукостью на причале, пожимая плечами
окостенелыми, думать
и долго не прыгать вниз...
поэзия призвана
находить, разбирать эти тайны, проверяя
их механизм,
но поэтическая
экспансия —
желание каждого
вдруг
сотворить стих —
оскверняет и замедляет
истинный смысл
существования
единицы языковой;
теперь
проживает она в нелепости, соприкасаясь с концом красивейшего
собственной гранью!
поэзия — музыка,
но, видно,
нельзя преждевременно согласиться,
видимо,
все точки зрения
слишком различны,
поэзия —
лингвистическая
мелодия голоса; лучше
сказать
сием образом,
не нарушив её концепцию:
поэзия является слёзно
на плаху,
как антагонисты в мифологии древнегреческой;
если ребёнка приносит аист
или находят в капусте,
стих же приносят раздумья, переплетённые
шестерёнками фонетическими...
лишь некоторые
семена Господа
имеют способность
размышлять
о грустном
и неизбежно соединяться
с метафизической
дикостью;
омут, жилище Бесов,
не тих —
он полон
предельно звенящим, обычным простолюдином,
замкнувшемся
на девятом круге
страданий
на миг,
в то время
поэт уже достигает
конечной точки десятого лаконично;
если создали
Небо и Землю в начале,
после — свет,
разделив его ото тьмы,
тогда кто,
собственно, был решим
породить язык?
это всё равно,
что стоять
с близорукостью на причале, пожимая плечами
окостенелыми, думать
и долго не прыгать вниз...
поэзия призвана
находить, разбирать эти тайны, проверяя
их механизм,
но поэтическая
экспансия —
желание каждого
вдруг
сотворить стих —
оскверняет и замедляет
истинный смысл
существования
единицы языковой;
теперь
проживает она в нелепости, соприкасаясь с концом красивейшего
собственной гранью!