Чёрное с серебром/18+

Чёрное и серебро — это сочетание всегда завораживало, и периодически она к нему возвращалась, особенно в это время, в начале поздней осени. Вот и сегодня попросила маникюршу изобразить на чёрном фоне скромно-сдержанных, заточенных под мягкий квадрат ногтей пару вычурных серебристых веточек неизвестного растения, напоминающего узколистную иву, пустившую виноградные усики… Зачем? А зачем-то. Захотелось. До последнего не знала, какой дизайн выберет, а из головы всё не шли узоры на увиденной по дороге замёрзшей по краям луже. Серебряный лёд и почерневший от влаги асфальт — примета ноября.

 

Дальше была парикмахерская, хотя сие заведение она не посещала лет сто, даже ни одного представителя профессии лично не знала с тех самых пор, как ей причёску свадебную делали. Что сегодня повлияло, бог знает: проходила мимо и зашла, уселась в кресло, распустила волосы.

 

— Режьте.

 

— Насколько коротко? — только и спросила девица лет двадцати с кольцом в носу и забитыми татуировками руками, подпоясанная чёрным фартуком с логотипом салона на подоле.

 

— Покороче… — бросила взгляд в зеркало. — Типа каре, что ли… не понимаю я в этом, — отмахнулась она. — И да: корни подкрасьте, а то седина опять лезет.

 

— Волосы заберёте? Тут много будет.

 

— Зачем? Выбросьте.

 

За процессом не наблюдала — читала в телефоне книжку, а когда взглянула в зеркало, то не узнала себя. Довольно ухмыльнулась. И чего раньше так не стриглась? Прикольно получилось, прямо десять лет долой вместе с тридцатью сантиметрами сечёной, сожжённой многократным окрашиванием перепутанной массы. И чёрный цвет, её любимый, так и заиграл. Серьги опять же серебряные…

 

Приложила карточку к терминалу, даже не спросив, сколько с неё, ввела пин-код. Парикмахерша с улыбкой протянула визитку, и она, поблагодарив девушку, машинально взглянула в окно, отметив, что там усилился ветер, да и дождь, похоже, собирается. Надо подумать, куда идти дальше и что делать, как в целом построить день, а думать лучше в тепле.

 

На другой стороне улицы, яркие на фоне серых поздне-осенних красок, горели, складываясь в название, буквы — «Милавица». Говорят, неплохая марка — самой удостовериться за сорок лет так и не пришлось. Накинула куртку и, не оглядываясь, шагнула в серый день, — только через него можно было попасть туда, к красным буквам и чему-то чёрно-серебряному, манящему даже на таком расстоянии.

 

Дальний переход через проспект, путь чуть ли ни в километр, и вот он, офигенный комплект, что бросился в глаза прямо издалека — чёрный с серебром, как она любила, совершенно такой, как представляла себе, манит уже ближе, из витрины. Манекен, одетый в такое потрясающее бельё, выглядит словно живой.

 

Рванувшись в нужном направлении, туда, вглубь магазина, неистово желая поскорее увидеть это ближе, зацепила какой-то провод и чуть не упала.

 

— Девушка, осторожнее! — услышала она.

 

— Извините.

 

Странно: показалось или голос был мужской? Да без разницы, когда манит такая красота!

 

Кажется, в магазине шёл ремонт: кто-то чем-то стучал, периодически мигал электрический свет, веяло сквозняком из-за открывающейся туда-сюда двери. Безостановочно сновали в различных направлениях расторопные продавщицы, кудахтали и щебетали потенциальные и уже состоявшиеся покупательницы, а она, как будто нечто отдельное от этого наполненного милотой и глупостью мира, всё стояла и смотрела на понравившийся комплект. Вот купила бы, честное слово!.. Если б ни крупно изображённая на ценнике и тоже издалека бросающаяся в глаза цифра — восемь-семьсот. За сумму втрое меньшую она уже который год в сети заказывала себе сразу по три бюстгальтера и целой охапке стрингов, и всего этого хватало надолго. Нет, такая покупка точно ей не по карману, надо валить отсюда просто…

 

— Девушка, а вот тот комплект есть большого размера? — брякнул глупый язык, в то время как рука, словно стрелка компаса, указала, куда смотреть.

 

— Такой только один, эксклюзивный: бюстик обхватом сто, чашечка D, трусики — сорок второй немецкий, — дежурно улыбнулась девушка. Интерес во взгляде. — Прямо вот на вас, мне кажется! — добавила она.

 

«Примеряю, никто ж за это платить не заставит». И вот уже в примерочной кабине.

 

Долой одежда, здравствуй, бельё, которое никогда не было ни по карману, ни по бюджету, ни по статусу — ну что за прелесть! Как здорово в этом выглядит её не слишком юное и не слишком спортивное тело — о да, так и хочется сказать: «Да ты ещё повоюешь, красотка, ты ещё очень и очень!» Ткань приятная, ничего нигде не трёт и не жмёт, грудь приподнята бюстгальтером, приведена в правильное положение — словно выложена на витрину, и смотрится прямо как у молодой. Животик прижат трусиками и почти не заметен. Она ни разу в жизни не носила такого удобного и красивого, сшитого словно по ней же белья… Ну что, правда, купить, что ли, и хрен с ними, с деньгами? Нет, в самом деле, а на что ещё тратить? Ведь не на что давно: сын уже сам себя содержит, а им с мужем хватает; экономия много лет не более, чем привычка, необходимости в такой уж прижимистости нет… Купить? Ей ведь давно, множество проклятых лет, так сильно ничего не хотелось.

 

— Можно вас? — громко окликнула она того, кто проходил мимо кабинки.

 

Занавеска колыхнулась, и вместо девушки-консультанта, нежданный и негаданный, на глаза явился мужчина. Был он лет тридцати от силы, невзрачный такой, среднего роста, зеленоглазый, рыжий, с бородкой, как сейчас модно, одетый в синий рабочий комбинезон; в левой он руке держал пассатижи и отвёртку. «Электрик, вариант классический», — отметило сознание.

 

Наверное, надо было быстро и нервно прикрыться, бросить что-то раздражённое и неприятное, выгнать его, но она была не такова — и в молодости-то так не делала. Лишь бровями дёрнула, выражая лёгкое удивление. И пару мгновений его разглядывала. А он её.

 

— Раз уж вы здесь, скажите — как вам? — зачем-то спросила она.

 

— Прекрасно, — не раздумывая ответил электрик. — Жаль, что можно только смотреть, — и слегка улыбнулся.

 

Она подавилась смешком.

 

— Я про бельё: хорошо мне в нём? Стоит купить?

 

— Непременно, — серьёзно ответил парень. Голос у него был низкий и глуховатый, очень приятный.

 

— Так дорого: восемь семьсот, — возразила она, думая уже совсем не о белье: что-то было и в нём самом, и в этой внезапно возникшей ситуации, что-то, что вызвало неожиданную, но крайне приятную, какую-то долгожданную внутреннюю дрожь.

 

— Совсем недорого, — проговорил рыжий, и, опомнившись вдруг, опустил глаза, словно не зная теперь, куда себя деть. — Вы извините. Я пойду, надо работать. — Миг — и исчез за занавеской.

 

Что изменилось за эти несколько секунд, она бы никогда не смогла ответить, но отчего-то протянула понравившееся бельё подошедшей следом продавщице, просунув руку за разделяющую их штору и, предупреждая вопрос, проговорила:

 

— Я беру. Отнесите на кассу, пожалуйста.

 

Было время подумать ещё, но она этого делать больше не собиралась: всю жизнь думала, как заработать побольше и потратить поменьше. Соответственно, отказывала себе всегда и во всём, а комплименты если и получала, то только двух видов: унылые либо пьяные, других не перепало ни разу. А вот теперь…

 

Очереди почти не было, лишь пара человек, и вот она оказалась у кассы. Достала кошелёк (эх, тоже новый пора купить!), извлекла единственную карту, ту, на которую зарплата приходит, другой у неё никогда не было, — вроде должно хватить того, что там осталось оплатить покупку и дотянуть до… Без разницы! Где у них этот терминал, где? Не передумать бы в последний момент... Однако приснопамятная девушка уже с улыбкой протягивала фирменный пакет, одновременно жестом руки словно отказываясь от чего-то.

 

— Это вам!

 

— А платить? — не поняла она.

 

— Уже оплачено, просили передать, — всё шире улыбалась девушка. — Там носочки идут в подарок и карта клиента нашего магазина! Я в пакетик всё положила. — Много слов! Из которых главного понять она так и не сумела.

 

— Подождите! А кто оплатил-то вместо меня?

 

— Молодой человек… — осеклась продавщица, тоже вдруг немало удивившись, — электрик, вызвали с утра, светильники на складе заменить…

 

— Где он?

 

— Уехал уже... закончил работу и уехал.

 

***

 

В полном недоумении, часа три ещё, не меньше, бродила она по городу, разглядывая витрины и не обращая больше внимания ни на ветер, ни на порой начинающийся дождь, ни даже на то, что сама уже порядком замёрзла. Иногда заходила в магазины, делала вид, что выбирает что-то, а на самом деле только думала… Думала. Размышляла, что это произошло такое, почему вдруг незнакомый человек так поступил? Зачем выкинул кучу денег на её прихоть и почему сразу исчез? Ответа не было и не могло быть. А ей… кажется, пора было домой.

 

Да, пора. Пора, пора порадоваться сегодняшним приобретениям и вернуться в свою жизнь. С маникюром от лучшего в городе мастера, с новой причёской, с комплектом эксклюзивного нижнего белья… С вопросом, ответа на который уже никогда не получит.

 

Сегодня она до утра одна, и голову ломать ей долго, в одиночестве, ибо поговорить по душам много лет уже как не с кем, даже по телефону, а значит… Значит, и хватит её ломать. Нужно купить с собой бутылку вина в ближайшем супермаркете — надо же обновки обмыть, отметить, — а затем, вызвать такси и ехать. И на ужин можно съесть что-то такое, что обычно никогда не приобретается, потому что дорого и потому что муж такое не любит… Ага, вот и заведение подходящее: «Сушилка» — ну просто мегаоригинальное название! Что ж, будем надеяться, что суши-роллы здесь готовят достойные, с другими в центре города маленькой забегаловке было бы нечего ловить.

 

«В период пандемии работаем только на вынос. Клиентов без масок не обслуживаем!» — гласило объявление. Она и не собиралась это оспаривать: всегда была законопослушной. Тем более, такие объявления болтались повсюду, уже давно не вызывая удивления. Она просто привычно подняла повыше маску, которую в городе никогда и не снимала.

 

В заведении не было ни одного гостя, и заказ у неё приняли сразу, разрешив подождать прямо там. Пока паренёк далеко не восточной внешности, одетый в чёрно-красную униформу, готовил заказанное, она расплатилась и от нечего делать присела у окошка за пустой столик. Уставилась на улицу…

 

Машины и автобусы медленно ползли в пробке — о да, тут волшебное место, вечный нескончаемый транспортный затор. Сюда и такси вызывать нет смысла, лучше перейти дорогу вон по тому переходу, свернуть за угол и там уже вызвать, иначе и до утра можно прождать.

 

Она откинулась на спинку стула… Там, за окном, шумел город. Люди шли и ехали по своим делам. Сгущались сумерки, такие ранние в это самое отвратительное время года — начало ноября. Становилось всё темнее и печальнее, огни же, наоборот, на этом фоне казались всё ярче, но, словно зимнее солнце, совсем не грели. Вот и вечер уже, вот так и прошёл её единственный за весь месяц выходной. Приобретения — это всё отлично, но как она замёрзла, да ещё и, неизвестно от чего, ужасно устала. И за окном почти стемнело, хотя и полпятого всего. Но пасмурно же, как должно быть ещё? Пока она доберётся домой, наступит настоящая ночь. Ещё одна одинокая ночь из тысяч и тысяч таких же.

 

Скорей бы уже завтра, скорее на работу. Там, по крайней мере, всё понятно и там она точно нужна.

 

— Всё, готово, проверьте, — услышала она за спиной и вздрогнула, мгновенно сообразив, что речь не о роллах, да и обращаются вовсе не к ней. А вот голос был ей знаком. Однако, обернувшись, успела увидеть лишь синий комбинезон того, кто нырнул обратно в подсобку. Один из парней проследовал туда же, а через пару минут оба вернулись.

 

— Спасибо, я сейчас позвоню ему, деньги, он сказал, вам на карту скинет, — на ходу тараторил юный работник бара, а электрик лишь кивал с полуулыбкой, словно одобряя старательного паренька:

 

— Да всё хорошо, разберёмся. Звоните, если что.

 

— Девушка, ваш заказ! — услышала она тут уже в свой адрес, но ей было теперь не до сета «Калифорния». Поднявшись из-за столика, она решительно заступила рыжему дорогу.

 

— Добрый вечер.

 

— Добрый, — улыбнулся он глазами так, словно ожидал увидеть её именно здесь и сейчас. — Очень рад снова видеть вас.

 

— Вы… — начала она и осеклась. Она понятия не имела, зачем всё это! Зачем встала и подошла? Что хочет ему сказать? Почему так сердце заколотилось, что аж дышать тяжело стало?.. Что это вообще за чертовщина такая?!

 

— Андрей, — проговорил он, протягивая ей руку и обезоруживающе улыбаясь.

 

— Яна…

 

О, боги, да для чего нам знать имена друг друга?

 

***

 

Один звонок, и Андрей запросто уговорил хозяина заведения пустить их в вип-кабинку — вместо оплаты за то, что отремонтировал до этого. То, что было уже заказано, она попросила поставить им на стол, пока будет готовиться что-то ещё, что-то, что мужчина попросил приготовить уже сам… Им даже вино открыли, то самое, что было у неё с собой в пакете, принесли бокалы. Новый знакомый без всяких уговоров взял палочки и принялся за еду, пригубил вина, и она отметила, что ей нравится вот такое отношение к делу: предложили — ешь и пей, раз голоден, а не ломайся, наворачивай, ты не в высший свет попал, чтобы разводить церемонии. Да не извиняйся за внешний вид — давно понятно, что ты с работы только что! Легко с такими людьми, вот легко и приятно, честное слово.

 

Да и вообще, мужчина вызывал всё больше симпатии, всем, от облика до простоты общения с ним. Никакой он оказался не невзрачный — необычный, экзотичный, она бы сказала, и даже не рыжий, а скорее, светло-каштановый, с того же цвета бровями и ресницами. Глаза красивые, очень выразительная улыбка, — вернее, множество улыбок, разных, для различных жизненных ситуаций. Веснушки опять же присутствовали, и на лице, и на сильных, явно рабочих руках — о да, ей всегда нравились такие руки, видно, зов крови: работягам и должны нравится только работяги. И голос… ей нравился его голос, мягкий, низкий, глуховатый, с толикой неизжитого южного выговора. При этом, правильная речь, без злоупотребления обсценной лексикой. А вот о чём он рассказывал, она никак не могла уловить: засматривалась и теряла нить. Впервые у неё вышло такое общение с мужчиной: сама она почти всё время молчала и слушала. И словно не слышала ничего. И про фактор времени совсем забыла, — впрочем, её карета сто лет как превратилась в тыкву, бояться было нечего.

 

Чуть шевелилась от сквозняка чёрная с серебряным драконом занавеска вип-кабины, два бра на стенах давали неяркий, тёплый и уютный свет, стол был заставлен обожаемыми ею кушаньями, напротив сидел тот, кто понравился с первого взгляда, и сама она сегодня чувствовала себя невозможно, нечеловечески красивой… Ей было… хорошо? Слишком плоско и просто обзывать этим словом такой вечер. Хорошо ей в обычной жизни, а вот такое она раньше обозначала простым термином «отрыв». Уйти в отрыв — да, вот так она выражалась лет пятнадцать назад, когда не нужно было ни стрижки, ни маникюра, ни дорогого белья, чтоб мгновенно свести с ума кого угодно. Вообще ничего не было нужно — ничего, кроме желания жить.

 

— Ну что… могу я пригласить вас в гости? — спросил он наконец, и были в этом вопросе и тайна, и скромность и… вожделение.

 

Кажется, не так уж долго они и просидели за столом на тот момент — не рано ли уже вот так? Она прислушалась к себе: нет, не рано. Ничуть не рано. Десять тысяч лет уже как пора.

 

— Да… Вызвать такси? — предложила она.

 

— Нет необходимости: нам в соседний подъезд. — Он помолчал. — Извините, если я слишком тороплюсь, — добавил он, а на лице читалось: «Но перестать торопиться не могу и не хочу».

 

Она понимающие ухмыльнулась.

 

— Извиню, но прекрати называть меня на вы. Мне и так слишком много чёртовых лет.

 

Он промолчал в ответ, не стал спорить, и ей это снова понравилось: без грубой завуалированной лести — оно лучше всего.

 

Дверь, слегка скрипнув, закрылась за спиной. Холодный, тёмный и шумный, каким ему и положено быть, город нереально засеребрился огнями, стоило ей увидеть его теперь. Отчего вдруг? От выпитого ли вина, от осознания предстоящего, или всё от того, что тёплая и сильная рука коснулась её ладони, чтобы в следующий момент крепко и нежно сжать? Ей было неважно, отчего: снова завораживало сочетание чёрного и серебряного. И она шла, покорно шла туда, куда её вели.

 

Не хотелось пошлости типа поцелуйчиков у подъезда или в лифте с поднятием одной ножки, что пристало только юной, неискушённой особе, очень не хотелось. Не хотелось взглядов замешательства, когда не знаешь, куда себя деть, когда вроде всё решено, но надо выждать, ведь ещё не на месте. Хотелось пережить здоровое стеснение молча и быстро, так, чтобы никто этого словно бы и не видел. И повезло: этаж оказался первым, подъезд освещённым и открытым, и путь до положенного пункта закончился, почти не начавшись. И мужчина вёл себя так, как ей того хотелось — так, как она себе представляла: молча, не отвлекаясь, следовал вместе с ней в своё логово.

 

Ключ в замочную скважину, дверь от себя… Он шагнул в квартиру первым, увлекая её за собой в темноту. За спиной закрылась ещё одна дверь, и отступать стало некуда. Да она и не стала бы, потому что суховатые, жёсткие, настойчивые губы, на ощупь нашли её в этой темноте и тут же лишили воли.

 

А потом… потом было много, много, много-много-много всего того, чего можно и чего нельзя представить, потому что у каждого это по-разному — и по-разному с каждым. Полночная тьма и свет из соседней комнаты. Гаснущий до срока экран мобильного с чьим-то, наверное, совсем неважным пропущенным. Разбросанная по полу одежда, как классический штрих. Тёплые ласкающие струи воды. Дрожь от прикосновения — такая же сильная и нестерпимая, как в юности, когда хочется вскрикнуть, но не отстраниться. Скрип кровати и стоны, учащённое дыхание. Сердцебиение, отдающееся шумом в ушах, счастье на грани реального. Тишина и огонёк сигареты, невозможность подобрать слова, чтобы занять паузу… И всё сначала. А потом, как итог — усталость, тот самый предел, положенный смертным, чтобы таки не умереть от злоупотребления удовольствием.

 

Помнила, как засыпала, уронив голову ему на грудь и приобняв его обессиленной рукой. Помнила, как он в ответ прижимал её к себе, чувствовала, сколько в этом истины, такой желанной, ожидаемой всю жизнь и так и не найденной истины… Помнила, как сожалела, что почти не чувствует запахов, только их отдалённые отголоски — а как хотелось бы запомнить запахи этой ночи. Помнила, что всё равно придётся забыть всё, что запомнила.

 

***

 

Глаза пришлось открыть от нестерпимо яркого света — и сразу подскочить, озираясь.

 

— Ну ты даёшь, — буркнула она, обнаружив себя совершенно голой посреди чужой квартиры. Хотелось прикрыться, но быстро поняла, что в этом нет нужды: она была здесь совершенно одна. Тот, с кем она провела эту ночь, видимо, ушёл на работу — эх, куда в наше время без работы?

 

Вспомнила, что и самой ей пора, огляделась в поисках сумки, быстро нашла её на вешалке в прихожей, нащупала телефон, включила его. Часы показывали половину девятого. И не было ни одного пропущенного, ни одного сообщения — никто и нигде не потерял её за весь вчерашний день и за всю ночь. Что ж, не проспала, по крайней мере.

 

А этот-то где? Чего ей делать? Квартиру открытой бросить нельзя, так не поступают, и не уйти она тоже не может. Прикол такой, что ли, способ не дать сбежать? Остроумно.

 

Однако объяснение всего нашлось быстро: на кухонном столе, на вырванном из тетради в клетку листке ждало несколько строк.

 

«Доброе утро. Будить тебя не стал, раз ты не просила. Отдыхай, я вернусь в пять вечера. Еда в холодильнике, чай в шкафчике. Пароль от вай-фая восемь нулей. Мой телефон 89-20-41*-43-37, звони, если понадоблюсь. Если тебе нужно уйти, дверь просто захлопывается. Но ключ на столе, захочешь — возвращайся.

 

Надеюсь, до встречи. Андрей».

 

Со вздохом побрела она прочь. Нужно было идти.

 

Её одежда обнаружилась в кресле, аккуратно сложенная, и от этого сердце сжала тисками тоска. Ну откуда он такой на её голову, правильный, всё верно понимающий? Почему так ужасно хочется прямо сейчас набрать его номер или вообще не уходить отсюда? Может, выйдет из этого что путное?..

 

Порывисто выдохнув, одёрнула себя: не выйдет. Ничего не выйдет. Ни с одним не вышло.

 

Ей пора.

 

Телефон парня, конечно, трудно будет забыть — проклятая зрительная память сфотографировала его, но ничего, через некоторое время и смысла звонить не будет: люди забывают других людей быстро, забудет и этот. Случайно встретиться вероятность невелика — она редко бывает здесь, в центре города, раз в несколько месяцев, не чаще. Ключ от его квартиры она естественно не собирается брать. Сейчас оденется… нет, сначала всё-таки, в душ, а то работать до десяти вечера, это необходимость… А потом одеваться и прочь отсюда. И никакого чая-кофе, всё это есть там, куда она идёт. Как хорошо, что он уехал — долгие проводы, лишние слёзы, ещё не смогла бы проститься.

 

На улице опять потемнело: утреннее солнце вышло совсем ненадолго, а теперь наползли тучи. И уже не дождь они несли — первый, лёгкий снежок начинал падать на грешную землю. Проспект снова был запружен машинами, и она таки пошла тем, вчера намеченным маршрутом, через подземный переход, на угол другой улицы. Там и автобус нужный останавливается…

 

Дверь действительно захлопывалась — она проверила это сразу, и закрыла без проблем. Фирменный пакет из «Милавицы» кое-как запихала в сумку: не смогла всё же изобразить гордый жест и оставить его подарок в квартире, — очень хотелось владеть такой вещью. Да и вряд ли бы Андрей такому обрадовался — судя по тому, что она поняла о нём, это хороший человек, если дарит, то от души, и обиделся бы, поступи она так. Да, он хороший… он будет хорошим мужем какой-нибудь другой женщине, красивой, молодой, способной и желающей создать что-то похожее на отношения. Или прям даже семью. Так дай им бог, чтоб всё получилось!

 

А она вернётся в свою жизнь, в своё осознанное одиночество вдвоём, в вечера, за которые, случается, ни она, ни муж не произносят друг с другом и десятка слов, в суточные несовпадающие смены, когда даже не видишься неделями, в редкие визиты сына и тихие семейные посиделки. Она вернётся туда и постарается забыть сегодняшнюю сумасшедшую ночь… Да, она забудет, сразу, как только пройдёт эта предательская, чисто соматическая эйфория.

 

Кофе у киоска «Русский аппетит», крепкий и чёрный, но почти ничем не пахнущий — да, спасибо перенесённому три месяца назад ковиду, запахов для неё в этом мире почти не осталось. Сигарета — тоже безвкусная, тоже по привычке. Автобус номер десять «А» — ну а что, без пересадки всё равно не добраться. И даже ни взгляда назад, ни вздоха — забыть. Выбросить. Стереть. Ничего не было.

 

Чёрный с серебром — нескоро же она снова позволит себе это сочетание.