Лес
Страх и крики выставлены за дверь.
Ты скажи мне, и что теперь?
Ты мне лучше скажи как есть,
чья и за что совершилась месть?
Куда уводят следы по грязи?
Куда позвали обрывки связи?
Чего хотели от нас майоры,
загнавши в Лес и не давши форы?
Ты точно знаешь больше, чем скажешь.
И смотришь прямо, спокойно, грустно.
Стволы деревьев чернее сажи.
Приказы письменно. Маты устно.
Куда идти мы с тобой не знаем,
у генералов своих спроси.
Ведь мы растаем, в туман растаем!..
Такой наш долг, да хватило б сил.
Старого пункта косая будка
на ночь приют нам дала в себе.
А нам не спится, до дрожи жутко,
снаружи лазит какой-то бес.
На утро силы совсем исчезли.
Зачем нам рваться сквозь этот ад?
Зачем вообще мы сюда полезли?
В этот уж точно не райский сад.
И как теперь нам отсюда выйти?
Ты слышал звуки? Нам не прорваться.
Тут никому не хватило прыти.
Никто не вышел, как ни старался.
Остаться здесь, не прощаясь с Лесом.
За этой сумеречной завесой.
В окно глядит откровенный хищник,
зверь этот явно сочтёт нас пищей.
А зверь такой, как сказали дети —
опасный, дикий, почти бессмертный.
Когтями рвёт он любые сети.
В стальную колкую шерсть одетый.
Так ополчилась на нас природа.
Долго травили её мы ядом.
Она восстала над всем народом,
сразила новым своим нарядом.
Страны легли, города, посёлки,
и полпланеты покрыто Лесом,
в котором против людей все ёлки,
все травы, звери и вся окрестность.
Зверей невиданных, диких, грозных,
голодных, ждущих ослабших жертв,
способных с неба сорвать все звёзды,
куда бы ни глянули — след и шерсть.
Куда бы ни глянули — нет и тени.
Искусно в природе своей скрываются.
Мы вычисляем из направлений,
на опыт с расчётами полагаемся.
Уже выходим из дома в ельник,
всё дальше вылазки раз за разом.
Поуспокоились от безделья,
решились действовать по приказу.
Лес тихо шумит, иногда замолкает,
за нами следит, темноты выжидает.
Пыльцой усыпает наш маленький дом.
Когда же мы выйдем и тихо уйдём?
Когда поглотит нас ожившая чаща…
Сердце стучит с каждым шагом всё чаще.
С тобою вдвоём тут, конечно, не страшно.
Если и страшно — то это неважно.
Ты капитан, и не даром тут старший,
я за тобой хоть в геенну и маршем.
Ты говорил, что пройдём эту землю,
если природе внимательно внемлим.
Чистому духом — простая дорога.
Хотя тут, наверно, ни чёрта, ни бога.
Но есть справедливая кара за зло,
злым и жестоким тут не повезло.
Так мы и шли на одной его вере.
Без пуль и винтовок и без остановок.
Через усталость и голод и через
заросли тёрна, дурмана и ёлок.
Даст ли нам выйти отсюда и выжить?
Как же тревожно идти безоружным.
Морально задавлен, физически выжат.
И если умрём — значит так было нужно.
Когда впереди показались просветы,
ещё не успел я отдаться надежде,
и ни к чему оказалось всё это,
под лапами зверя не хрустнул валежник.
Он встал перед нами, огромный и дикий,
и в горле застряли молитвы и крики.
И я огляделся — бежать или лезть мне
на дерево, да с капитаном чтоб вместе…
А он на колени упал перед зверем,
сказал, что природе мы жизни доверим,
как нам доверяла она, а мы, черти,
ей принесли только травмы и смерти.
И я опустился, и всё равно стало.
Я сделал не много, и прожил я мало.
И так я устал, что хоть заживо съешьте.
Пусть будет честно, как не было прежде.
Пусть всё рассудит большая природа,
ей лучше видней в человеке урода,
да пусть справедливо и быстро рассудит.
Что было, то было. И будь же, что будет.
Зверь посмотрел на коленопреклонных,
и долго рассматривал нас, измождённых.
И в жёлтых глазах его солнце горело.
А капитан извинялся за дело.
Просил он прощенья за всё, что свершили
люди на свете, за то, как мы жили,
за то, что с природой и миром творили.
И долго мы с ним вперебой говорили.
За все поколенья грехи вспоминали,
вспомнили всё, что могли, и что знали.
Просили прощения так, как ни разу,
раскаянье рвалось сквозь каждую фразу.
Зверь нас дослушал, сошёл с возвышенья,
к нам потянул свою серую шею,
взгляд укоризненный бросил на память
и скрылся в лесу. И закатное пламя
горело меж чёрных колючих деревьев.
Мы вышли из Леса, ещё не поверив,
и долго ещё не могли наглядеться
на чистый простор, распирающий сердце.
