«Однажды в конце апреля»

 

I. L'autrier, a l'issida d'abriu,

En uns pasturaus lonc un riu,

Et ab lo comens d'un chantiu

Que fant l'auzeill per alegrar,

Auzi la votz d'un pastoriu

Ab una mancipa chantar.

 

Marcabrú, Pastorella, BdT 293.29, XII *)

 

I. Однажды в конце апреля

Весна у ручья шумела,

Пастушьи луга зеленели,

И радость царила вокруг…

Я слышал, пастушка пела,

И ей подпевал юный друг.

 

Маркабрю, постарела BdT 293.29, XII

 

«Однажды в конце апреля» — вторая из трёх известных пасторалей, написанных знаменитым трубадуром Маркабрю. Пастораль намерено начинается с описания благодати, что принёс тот апрель природе – пастбища зеленеют, птички поют, ручей журчит – и самому сеньору: он впитывает это состояние весны, а слух его ласкает нежный голос молодой девушки-пастушки и её юного друга пастушка. Но вскоре ситуация меняется. Высокое столкнулось с деревенской простотой:

 

I. L'autrier, a l'issida d'abriu,

En uns pasturaus lonc un riu,

Et ab lo comens d'un chantiu

Que fant l'auzeill per alegrar,

Auzi la votz d'un pastoriu

Ab una mancipa chantar.

 

II. Trobei la sotz un fau ombriu:

— "Bella, fich m'ieu, pois Jois reviu

. . . . . . . . . . . .-iu

Ben nos devem apareillar.

— non devem, don, que d'als pensiu

Ai mon coratg' e mon affar.

 

III. — Digatz, bella, del pens cum vai

On vostre coratges estai

— A ma fe, don, ieu vos dirai,

S'aisi es vers cum aug comtar,

Pretz e Jovens e Jois dechai

C'om en autre no·is pot fiar.

 

IV. D'autra manieira cogossos,

Hi a rics homes e baros

Qui las enserron dinz maios

Qu'estrains non i posca intrar

E tenon guirbautz als tisos

Cui las comandon a gardar.

 

V. E segon que ditz Salamos,

Non podon cill pejors lairos

Acuillir d'aquels compaignos

Qui fant la noirim cogular,

Et aplanon los guirbaudos

E cujon lor fills piadar.

 

 

Литературный перевод оригинального текста старинной пасторали Маркабрю (BdT 293.29):

 

I. Однажды в конце апреля

Весна у ручья шумела,

Пастушьи луга зеленели,

И радость царила вокруг.

Я слушал пастушка пела,

И ей подпевал юный друг.

 

II. Под буком тенистым сидели.

— Красавица», - я ей – «Вы пели –

Как птички по парам в аллеях…

И нам бы всё как у пичуг.

— Сеньор, нет и нет. Неужели

Не видите, мне недосуг?

 

III. — Скажи мне красотка скорее –

А что твоим сердцем владеет?»

— Сеньор, я отвечу Вам смело –

Немало запомнил мой слух –

Любовь, Добродетель тускнеют,

А молодость – не для хапуг.

 

IV. Бароны-мужья свозят в дом,

И дабы не вышло урон,

Ей плен под замком отведён.

А чтобы не смел даже друг

Чужих добиваться жён –

Злых слуг нанимают гуртом.

 

V. Но, мудро учил Соломон:

Кто первой руки в доме вор?

Да тот, кому сам барон

Жену поручил из слуг.

Заботой, детьми окружён…

Лаская чужих пичуг».

 

Ритмический строй пасторали: I. – III. AAABAB; IV. – V. CCCBCB. Написана по традиции ямбом.

 

Эта пастораль не так прямолинейна и проста, как может показаться. Сеньор встречает среди ранней весны молодую парочку и нарушает их уединение, проявляя излишнюю навязчивость. Девушка отвечает и ставит сеньора в тупик. Ему ничего не остаётся другого, как пристыженно удалиться и удивляться развитости речи простой пастушки.

 

Вся эта пасторель и для искушённого читателя, и для неискушённого выглядит несколько искусственной, а само обязательное приставание завершается, едва начавшись, уже во второй строфе. Тем не менее это пастораль.

 

Начинается она описанием проснувшейся природы после зимы в преддверии настоящего майского буйства (точное указание, что в конце апреля – «L'autrier, a l'issida d'abriu»). Природа проснулась: журчит ручеёк, птички в парах друг другу поют свои любовные песни, луга зеленеют новыми травами… слышно нежное пение молодой пастушки и мальчика пастушонка. Для чего введёно упоминание пастушонка? Да для того, чтобы подчеркнуть чистоту и невинность девушки-пастушки. Это не свидание двух влюблённых, это их обычный день. В дальнейшем сеньор и вовсе забывает о нём и сразу же переходит к делу во второй строфе.

 

Совершенно недвусмысленно делается намёк на их естественное единение: птички в парах поют, и мы могли бы взять с них пример. Предложение звучит непристойно. Вероятно, поэтому Маркабрю «вымарал» целую строку. Девушка воспринимает его слова спокойно и без доли возмущения. Она просто отвечает «нет» и говорит, что ей совсем не до Сеньора в этот день. И самого сеньора её отказ видимо не огорчает, скорее вызывает любопытство к образу мыслей юной особы. Он спрашивает её о том, что она хранит в своём сердце, надеясь услышать что-то о женихе. Но слышит речь (три последующие строфы), которая больше присуща клирику, но никак не юной крестьянке.

 

Оказывается, что девушку волнует явление «бастертизации» высшего общества. Она не хотела бы оказаться в вечном заточении, согласившись на близость с сеньором (хотя сам сеньор не делал ей таких далеко идущих предложений). Собственно, вся речь девушки — это подводка к последней строфе и ссылка на мудрого Соломона, которая и раскрывает секрет появления на свет «бастардов».

 

В данном случае пастораль, как форма литературного произведения, используется для высказывания своего отношения к этому явлению, но не только. Маркабрю был не поэтом по основной профессии, а наёмным воином, меняя одного феодала на другого. Не исключено, что он пересказывает не чьи-то досужие сплетни, а устами пастушки (устами «младенца») открывает чужой или даже свой секрет. Не этим ли объяснялась частая смена дворов и суверенов? Выходец из самых низких слоёв общества, воспитанный в понятиях правильности, получил возможность, став рыцарем, пользоваться плодами своего положения. Но принял ли он их? Ответ очевиден – нет, не принял. И этот факт подтверждается тем, что именно Маркабрю ввёл в обиход термин «куртуазность» в отношениях с дамами, принадлежащими к любому общественному сословию. Что в этом было больше – возмущение от чужих секретов, своих? Переживание о своём происхождении – ведь стал же он рыцарем? Тема бастардов будет волновать Прованс и Италию до завершения Эпохи Возрождение, но пока ещё до неё было очень далеко.

 

Трудно утверждать определённо, но по слогу, по нарочитой откровенности, вероятно именно перу Маркабрю принадлежит самая грязная из всех известных пасторалей – «Mentre per una ribiera» («По бережку гуляя как-то»). О ней речь пойдёт в следующей части рассказа.