Жизнь поэта. 6-я книга. Начало. Стр.1-100. прод. 1 следует.

Это не ПОЭМА, а РОМАН. Но скорее, ПОЭТИЧЕСКИЙ РОМАН или РОМАНТИЧЕСКАЯ ПОЭМА из 11 книг. 12-я - пишется. Это лучший роман о ЛЮБВИ. ЛЮБОВЬ - ПРЕКРАСНА!

Пятая моя книга заканчивалась так:

И ветра! Только в них лишь свобода.

Улетают ветра; по желанью,

Не готовы они к состраданью,

Всё ломает напившийся Ветер,

Или вечером иль на рассвете.

В этом мире – не всё поэтично.

Жизнь – комедия. В ней всё - драматично.

Даже в лирике видятся слёзы,

Выжимают из глаз их - морозы.

На поляне цветы. Там их много.

Только рядом проходит дорога

И цветы бесконечно срывают,

И затем на дорогу бросают.

Знать не всё здесь, у нас поэтично!

Мы живём равнодушно, привычно,

И от этого часто страдаем,

С равнодушием мы умираем.

Приглашу я сегодня Пегаса,

И помчимся мы с ним на вершину,

Погляжу с высоты я, с Парнаса,

На печальную эту картину,

Где не всё, не совсем поэтично,

Где всё тускло, всё грязно, привычно,

Я включу пылесос всей планеты,

Чтоб восстали, запели поэты.

Красоту пусть они восхваляют,

То, что грязно – ругают, смывают,

И тогда станет всё поэтично,

И сердца станут биться – ритмично.

* * *

Мы сидели до трёх часов ночи. Пили водку, (коньяк уже кончился) и я читал Павлику свои стихи.

КОНЕЦ ПЯТОЙ КНИГИ.

6-я КНИГА.

ДНЕВНИК. I. ХУДОЖНИК.

У меня уже больше месяца не было мужчины. Написать объявление, что ли? И повесить на каждом столбу: «У одинокой сучки – течка! Нужен кобель. Красивый, высокий, цвет глаз и размер члена не имеет значения. Курносых и рыжих – не предлагать!» Висят же кругом такие же объявления! И дать телефон. Какая прелесть телефон! Он у меня уже три месяца. Представляю, сколько кобелей мне станут предлагать: овчарок, догов, такс, мопсов и даже карликов – чихуахуа. Нет, не надо ни хуа! Лучше я пойду в парк и там подцеплю морячка. Пусть даже – курсантика. Давно их у меня не было. Возьму с собой книгу. Буду сидеть, вроде бы читать, а сама шарить по сторонам. Когда ходишь, не так пристают. Взгляд сразу упал на мою любимую книгу, и в смысле произведения, и в смысле подарка от Ванечки. Нет, тащить такую бесценную книгу с собой – неразумно! Могу запачкать или потерять. Но я же, не стану трахаться в парке, как раньше, когда была глупой и молодой. К тому же у меня есть квартира. А, потом, я давно её не перечитывала, хотя помню, почти, наизусть. Ведь я, так похожа, на эту сучку - Эсмеральду! А, может, она на меня? А, может, это я ею, была в той, прошлой жизни? Ведь, говорят, что человек должен прожить двенадцать жизней!? Нет, скорее всего, я, в прошлой жизни, была собакой, сучкой, поэтому у меня и сейчас все замашки сучки. И жопой я виляю, как сучка хвостом, особенно, когда я знаю, что сзади идёт мужчина, самец. Когда последний раз виделись в Горловке, с Лариской, так удачно выскочившей замуж, после стольких лет бл****ства, она мне сказала:

-Люд, ты ни в школе, ни в техникуме так жопой не вертела, нет, вертела ты ею всегда, но, не виляла, при ходьбе, как сейчас, ну, точная уличная проститутка! Я, вначале, вроде, возмутилась. А, подумав, поняла, что она же, на сто процентов права. А разве я не уличная проститутка, раз бегу на улицу искать мужика? Неверно, проститутки дают за деньги, а я бесплатно. Значит, б....дь! Но разницы

нет! Всё равно – уличная!

Я взяла книгу, «Собор Парижской Богоматери», положила её в пластиковую обёртку для книг, какими пользуются школьники и пошла в парк. Всё равно – выходной.

Погода была отличной! Только-только отцвели сирень и каштаны, и зацвела белая акация или робиния. Красотища, неописуемая. Как хорошо, что я пораньше в этом году увезла сынулю к бабушке. Он уже давно ныл, что хочет к папуле. А папуля уже живёт с другой мамулей, пока у неё в квартире, оттуда близко к работе. Но он обещал, иногда забирать Сашу к себе. Встречалась с его дамой. Баба, вроде, хорошая. Взяла с меня обещания, не вмешиваться в их жизнь. Усрались они мне! лишь бы они, в мою, не вмешивались! А я взяла с неё обещание, не обижать Сашу. Скажу тебе по секрету, ответила она, Володька сказал, что если я, хоть раз обижу Саньку – прибьёт! Я хотела потом расцеловать его за это, но боялась, что потащит в постель, а, я ведь, пока его законная жена и хотела мужика. А почему не дать с презервативом? Но, вспомнив, нашу первую ночь и его грубое отношение к себе передумала и поехала к Лариске, с которой проболтали всю ночь. Пили вдвоём, с её мужем вино, а, она завистливо глядела на нас. Он уже накачал её жидкостью, от которой рождаются дети. Четыре месяца назад. Её животик уже округлялся. Прошлое вспоминали мало. Говорили, о малышах и я рассказывала ей, что нужно делать в первую очередь. Зато съездила в Енакиево, в техникум. Ведь, сколько я не при-езжала к матери, привозя Сашу, попадала, когда сирень уже отцветала, а здесь попала в самый раз. Сиреневые деревья, мои, с Флорином и Вано, бушевали цветами, поселив соловьёв, которые, своим сумасшедшим пением радовали красивых мальчиков и девочек – студентов, но это были уже не те студенты! Совершенно незнакомые лица. Но я, всё равно, искала среди них Вано, обходя аллеи сквера, но его нигде не было. Спросила у Самсона, который так и не разорвал пасть льву, не видел ли он Вано?

-Ты опоздала, девочка! Он только, недавно нюхал си-

рень и сидел на всех скамейках, на которых сидели вы, и всё ждал тебя, а затем сказал, что она уже не придёт и, уходя, передал тебе привет.

Об этом всём я думала, подходя к парку. Людей было не так много. В выходные многие стремились к морю. Начинался купальный сезон. Вода уже потеплела. Я не ездила к морю потому, что не умела плавать и потому, что там, вместе с волнами, катившими к берегу накатывали и воспоминания о Вано. Их приносил мой верный ласковый друг Ветер, который ласкал всё моё тело и просил впустить его туда, но не могла же, я, одна на весь пляж, совсем оголиться для него. Но любовники всегда как-то выкручиваются, чтобы встретиться и насладиться ласками. Я ложилась на спину, к морю ногами, укрывала нижнюю часть тела полотенцем и опускала трусики, оголяя свою девочку, а затем раздвигала ножки и тогда он, морской Ветерок, Бриз, начинал со мной развратничать, а волны на меня злились за Ветра и грозили утопить, поэтому я не старалась заходить в воду.

В парке наслаждались природой мамы с детьми, с колясками и без колясок, и старики - вместе и поодиночке. Шныряли красавицы, сучки, парами или поодиночке, пришедшие, как и я, поймать кобеля. Шныряли курсантики кобели, парами, поодиночке и группами, чтобы поймать сучек, таких, как я. Но кобелей было меньше, чем сучек, и сучки, почти все были моложе меня. Шансов было мало. Нет, проблемы бы не было, если бы я хотела схватить просто кобеля! Но мне нужен был кобель, здоровый, как волкодав, красивый, как дог, и работоспособный, как овчарка. У нас, в заводоуправлении, работает женщина, Регина, жена моряка, штурмана рыболовецкого сейнера, который по полгода в море, Она держит дома овчарку, кобеля. Будто, она говорила, что доги – здоровые и красивые, волкодавы – здоровые и тоже красивые, а овчарки не такие здоровые и не такие красивые, но е ...ут лучше всех. Скорее, сплетня. Наговоры на красивую бабу, которую ни разу не видели с мужиком, кроме мужа. Кто знает?

Интересно, что болтают обо мне? Почему-то, при мне никогда меня не обсуждают. Только подхожу – замолкают, как и мы, когда обсуждаем, кого-то в перекурах, а как она подходит – тоже замолкаем.

Что же делать? Пройду в конец парка. Там людей меньше, вернее – сучек. Сяду на скамейку и буду ждать, читая, или читать, ожидая, когда в мою бухту зайдёт пиратская шхуна, в виде морячка, чтобы взять меня на абордаж. Ведь, у меня в трюме, то есть, под юбкой бесценный груз, дороже золота и алмазов.

Я, не спеша, усиленно виляя жопой, (увидел он, мой Ванечка, удивился бы), плыла шхуной в конец парка. Метров за сто, до конца, гуляющих совсем стало мало. Дура, зачем я сюда пришла? Красавиц-сучек, здесь совсем нет, разумеется, и кобелям-курсантикам здесь делать нечего! Зато здесь очень красиво, кругом цветёт белая акация. И стоит изумительный запах от её цветов. Правда, будут беспокоить пчёлы, всегда подлетающие к моим волосам, очевидно, думая, что пахнет полевыми цветами, но тут же - улетают.

Пройду ещё метров двадцать, мимо длинноволосого, здорового мужика, стоящего у мольберта и видимо рисующего или пишущего, как они говорят, белую акацию в цвету. Это не тот ли козёл, который, однажды, приставал ко мне пьяным в троллейбусе? С такими же длинными волосами до плеч. Хорошо, что тогда там были пассажиры, хотя было позднее время. Решила подойти и встать сзади, а когда он обернётся, если это тот козёл, сказать ему пару ласковых! Бить же меня днём, в парке, он не станет!

Я встала и стала смотреть на картину, забыв, для чего подошла. Картина меня заворожила. На холсте была акация, более живая, чем натуральная, а её цветы отдавали синевой. Наверно, все творческие люди, немного ненормальные! Я бы никогда не догадалась придать белым цветам акации – синеву! Значит, художник видит мир другими глазами. Сколько времени я смотрела на картину, не знаю!? Десять секунд или десять минут.

Вдруг он повернулся и я замерла. Меня парализовало. Я ничего не видела на его лице, кроме зелёных больших глаз. Они, словно загипнотизировали меня. Ослепили меня, как автомобильные фары прохожего, тёмной ночью. Выпустили на меня необъяснимые лучи, которые пронизали меня всю, с ног до головы. По телу пошли: нега и томление и внизу стало намокать, словно меня ласкали одновременно сотни мужских рук. Такого со мной ещё не было! Я не знаю, сколько он так на меня смотрел: десять секунд или десять минут, но мне показалось, что - целую вечность.

-Вы меня испугали! Так тихо подошли, что я не услышал, а слух у меня, вроде – хороший!

-Простите, но я не знала, что вы такой пугливый! Не буду мешать.

Между ним, с его мольбертом, метрах в десяти-двадцати, в каждую сторону от него, стояли скамейки. На одной сидела старушка с палочкой, а другая пустовала. Я села на пустую скамейку и открыла книгу. Но оттуда на меня смотрели его зелёные сатанинские глаза с сумасшедшим блеском. Лица я не могла вспомнить. Только глаза и глаза. И негу, что охватила меня и не отпускала до сих пор. Но постепенно я стала успокаиваться и понимать книжные фразы и предложения. Прочитала страниц двадцать. Я уже забыла, зачем приходила в парк. Старушка с палочкой встала и пошагала к выходу. На противоположной стороне, через цветочную клумбу, влюблённая пара целовалась. Больше в этой части парка никого не было. Я уже подумывала об уходе, но что-то удерживало меня.

Вдруг я боковым зрением заметила движение человека. А затем мельком посмотрела туда. Художник шёл в мою сторону, с листочком в руках. Я подумала, что он, сейчас, вновь поразит меня своим сатанинским взглядом из своих больших зелёных глаз. Но, он подошёл ко мне и, встав передо мной, сказал, протягивая мне листок:

-Узнаёте?

Я взяла листок, боясь глянуть в его глаза.

С небольшой белой картонки, размером, примерно 30 сантиметров в высоту и 20 в ширину, на меня глянуло моё лицо, написанное краской. На меня смотрела женщина с моим лицом, но другая. Первыми предлагали себя, её глаза, зеленоватые, с коричневым оттенком, как у меня, но, всё-таки, чуточку другие. Даже я, совершенный профан в искусстве, увидела в них, одновременно: удивление, страх, смятение, животную чувственность и огромную страсть. На портрете была я, и не я. Видимо, всё-таки я, настоящая, но, в тот, в определенный миг. Ведь, мы не видим своего лица во время испуга, или оргазма, или минутной ненависти, или минутной любви. А здесь художник поймал этот миг и запечатлел на картине-портрете. Но, как он мог так быстро и, не глядя на меня, написать мой портрет? А если и глядел, то видел меня сбоку и совершенно не видел моих глаз устремлённых в книгу.

-Нравится?

Я подняла голову и глянула на него, боясь снова почувствовать то, невероятное ощущение от его взгляда. Но в его глазах уже не было того сумасшедшего блеска, из них не исходили волны страстного желания, заставившие меня почувствовать негу и томление, моментальное желание отдаться ему. Обычные зеленоватые кошачьи глаза, почти, как у меня. Правильные черты лица. Чуть с горбинкой нос. Полные, чувственные губы. Таких губ, не было ни у кого, из моих хахалей. У глаз мелкие морщинки, а на лбу неглубокие морщины, даже немного украшавшие его. Но, в основном украшал лицо большой шрам во всю правую щеку. Я увидела лицо обычного человека, а не сатану, как в первый раз, когда он ко мне обернулся, и успокоилась.

-Сказать просто нравится, было бы нечестно с моей стороны. Этот рисунок – великолепен.

-Можно, я присяду? Немного посижу, отдохну. Больше трёх часов находиться в одном состоянии, стоя, без движения – утомительно!

-Конечно, садитесь! Как вы могли, так быстро и не, глядя на меня, нарисовать мой портрет акварелью?

-На курсах живописи первым делом нам объяснили, что:

«Слово "рисовать" пришло в русский язык только в XVIII в. из польского, где rysowac значит "рисовать", восходит к немецкому rei;en -- "чертить". Подозреваю, что "рейсшина" -- отсюда же. Создание же живописных изображений (икон, книжных миниатюр) ещё до появления этого слова называли словом "писать", которое восходит к праславянскому *pьs;;t;, а оно, в свою очередь, к праиндоевропейскому *peik' -- "пестрить". То есть, "писать", означало: "украшать", "раскрашивать". А, также писать, переписывать, составлять документ, обращаться к кому-либо в письме -- всё то же, что и сейчас».

Так, что художники изначально именно писали картины, а рисовали -- графику, эскизы, чертежи и т.п., да, и то, только, с XVIII века. Поэтому, более правильно сказать «написать». И писал я не акварелью, а темперными красками. По своим свойствам и составу темпера занимает промежуточное положение между клеевыми и масляными красками. Темперные краски можно разбавлять водой и писать на бумаге, картоне, а также, как маслом, по холсту, загрунтованному эмульсионным грунтом.

-Я не художник и в этом не разбираюсь. А за портрет, спасибо! Моё лицо ещё никто не писал, и тем более не дарил портреты.

-А с чего вы взяли, что я вам его подарил? Я просто принёс показать и увидеть вашу реакцию, когда вы станете его рассматривать.

-Извините, возьмите! А я, то губу раскатала! Можно я ещё немного полюбуюсь собой, такой необыкновенной.

-А, что вы в нём увидели необыкновенного?

-Глаза. В них – страх и смятение.

-Значит, я – плохой художник! И надо забросить всю эту писанину. Не смог передать то, что тогда увидел в ваших глазах.

-А что ещё вы в них увидели?

-Кроме страха и смятения в них были удивление, чувственность,

огромная, мгновенная страсть, желание интимной близости с мужчиной, нега, томление. Но, наверно, это мои фантазии. Я давно мечтал написать такой портрет, искал и не мог найти натуру, а она, натура, появилась сама, неожиданно, я её скопировал, как обычный мазила, а передать полотну не смог, что увидел. Я хотел, с этого маленького полотна, если бы он мне удался, перенести на большое полотно. У меня в мастерской давно приготовлены два холста размерами: 60на80 и 80на90. Значит, им ещё долго пустовать!

-Не переживайте! Вы ещё так молоды! Напишите ещё свою картину и не одну!

-О чём вы говорите? Мне уже тридцать восемь, а я ещё ничего не создал! Пикассо создал свою первую картину в 8 лет, Микеланджело закончил свою великолепную картину "Мучения святого Антония", когда ему было только 12-13 лет, а "Вид на Рюэлль" — первая весомая картина Клода Моне, в которой чувствуется влияние пей-зажей Эжена Будена, написана им в возрасте 18 лет.

-Вы, знаете, эти картины мне ни о чём не говорят. Я их не видела. И, вообще, я мало, что понимаю в живописи, никогда не общалась с художниками, немного общалась с одним поэтом, начинающим, но это было давно, в далёкой юности.

-Я сейчас покажу копии названных мною картин. Ношу их в сумке с собой, чтобы они напоминали мне о себе и подталкивали меня. Посидите минуту.

-Возьмите свою картину!

-Пока внимательнее вглядитесь в неё, может, быть ещё что-то заметите?

-А я уже заметила. Хорошо. Несите ваши картинки, а я, пока, ещё посмотрю саму на себя.

-Козёл, волосатый! Жаль ему было подарить эту свою мазню! Хотя, портрет – великолепен! Показала бы девкам в отделе, обосались бы от зависти! Это не птичка вылетевшая из фотоаппарата. Это подлинное произведение искусства, вышедшее из под огромных рук настоящего худож-

ника. А, может, и знаменитого? Пусть подавится, говнюк! Даже не назвал своё имя! Да, он – импотент! Ему не баба нужна, а натура! Возвращается, козёл!

-Вот, посмотрите! Это ранняя картина Пикассо, называется «Пикадор». Надо же, написать в 8 лет!

А это – Клод Моне. "Вид на Рюэлль". Написал в 13.

Это - Микеланджело. "Мучения святого Антония".

-Простите, за мою ужасную безграмотность, в живописи! Но если бы я была бы на выставке и, где, рядом с этими картинами, подлинниками, что я держу в своих руках, висело и вот это, ваше, я бы отдала предпочтение вот этой картине, но не потому, что здесь изображено моё лицо, а потому, что она – настоящее искусство.

-Он засмеялся, нежно положив, свою руку на мою, держащую копии картин, знаменитых художников. Меня, словно, поразило током. Волна блаженства исходила на меня через его руку и с каждой секундой нарастала. Внизу стало намокать, как всегда, когда я сильно хочу мужчину.

-Вы, милая, заблуждаетесь! Моя мазня и ломаного гроша не стоит по сравнению с этими картинами! Я – плохой, нет, совсем никудышный художник! Сравните ещё раз их более тщательно, а я, если позволите, посмотрю вашу книгу.

-Пожалуйста, смотрите!

-Виктор Гюго. Собор Парижской Богоматери. Закладка только на 22 странице. Значит, вам предстоит испытать огромное удовольствие от взаимоотношений горбуна Квазимодо и распутной девки Эсмеральды.

-Не рассказывайте! Неинтересно будет читать.

-А книга красивая! Такую, редко встретишь в магазине.

-Подарок. Двойной.

-Почему двойной? Одну и ту же книгу подарили два раза?

-Нет! Книгу и надпись в книге.

-Делать надписи в книге – аморально! Считайте, что книга сразу испорчена. И все эти надписи однотипны: «дорогой Кате, Нине, Тоне, Марине, или любимой и опять имя, на долгую память от любящего Васи, Пети, Коли! Храни и помни! Почему вы улыбаетесь? Нет, постойте, улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь, а я буду вас фотографировать. Вот, что я упустил, создавая ваш портрет – ямочки на щёчках!

-Они там как раз есть.

-Да, они есть. Но я их изобразил не так! Вы же тогда не улыбались! Но теперь я всё сделаю иначе.

-Вы хотите ещё раз написать мой портрет?

-Попробую, но не знаю!

-А насчёт надписи в книги, вы – не правы! Можете прочитать!

-Некрасиво заглядывать в чужие секреты.

-Я разрешаю. Книга в ваших руках.

-Тогда, посмотрю. Хотя я редко ошибаюсь.

Он открыл книгу, где была надпись Вано, а я смотрела в лицо художника, но не потому, чтобы увидеть реакцию художника, на красивые строки Вано, меня это уже совсем не интересовало. Меня интересовало лицо художника, которое всё больше и больше начинало нравиться. Не влюбиться бы!

Только книги и любовь – никогда не умирают! Той, которая - дороже всех! Дата и подпись.

Он раза три перечитывал надпись на книге, а затем задумчиво сказал:

-Это тот поэт подарил вам эту книгу, о котором вы говорили, что знакомы?

-Здесь же не стихами подписано? Прозой!

-Да, нет, если эти строчки – поэзия, то его стихи и подавно! Видимо он – хороший поэт. Знаете, после такой красивой надписи хочется сделать свою, не менее красивую.

-Вы хотите добавить к этой - свою? Но зачем? Я не хочу!

-Значит, вы уже не хотите, чтобы я подарил вам, написанный мною ваш портрет?

И он, снова положил свою руку на мою. И снова волна желания близости с ним накрыла меня.

-Ой, хочу, хочу, хочу, хочу! Искренне завопила я, не столько желая его портрета, как его самого.

-Давайте, я сделаю надпись.

Он перевернул картонку с моим портретом, достал из кармана тонкую кисточку и закрытую баночку с краской и красивым почерком надписал:

Той, которая вмиг выплёскивает море страсти!

Затем расписался, поставил дату и отдал мне.

-Берите! Теперь это ваш портрет.

-Но вы не написали от кого!

-В книге тоже не сказано от кого. Только роспись и дата.

-Зато я знаю, как его зовут!

-А зовут меня – Даниилом. Но близкие люди называют Данька, или Даня.

-А меня Людмила. Надо же!? Больше часа знакомились.

-Почему больше часа? Я уже был знаком с вами в тот миг, как увидел вас и ваш взгляд пронизал меня всего. Мне показалось, что знаю вас, целую вечность. Видимо, мы, встречались в прошлой жизни. Кем вы в ней были?

-Собакой, сучкой!

-Надо же? И я собакой, кобелём. В Африке. В Сомали.

-А я, в Латинской Америке, в Аргентине.

Мы оба засмеялись. Он взял мою руку, перевернул ладошкой вверх, затем взял со скамейки кисточку, мокнул в баночку с краской и написал свой номер телефона.

-Данечка, почему на руке? Я бы записала в записную книжку.

-Людочка, записные книжки не всегда открываешь, или открываешь не в том месте. Через два дня краска смоется, если через два дня не позвоните, значит, этой встречи не было.

-Как не было, а портрет?

-Портрет мог написать кто угодно! Вы ещё долго будете здесь?

-Пора уходить!

-А я ещё поработаю часа два-три. Сегодня у меня – вдохновение.

Он пошёл к мольберту, а я шла к выходу и думала:

-До чего же ты дура, Людка? Куда тебе пора? Ты же, сучка, пришла ловить хахаля! Нашла. Какой мужчина!

Сидела бы и три, и пять часов и ждала его! А, потом он положил бы свою руку на твою, и ты сразу улетела бы в небеса. Не говоря уже о том, чтобы лежать с ним в постели обнажённой.

Зашла в магазин, купила бутылку крымского вина (грузинского, как всегда, в последнее время не было) и пошла пешочком домой, думая о нём.

После душа, поставила свой, такой очаровательный портрет на стол, прислонив к вазе с веткой белой акации, которую сорвал Даня, по моей просьбе, рядом бутылку вина и бокал, сидела пила вино и смотрела на себя, но видела его. Если бы я могла рисовать нарисовала его портрет. Хотя художники пишут, а не рисуют портреты. Какие у него большие, но нежные руки. Обратила внимание на мизерную грязь под двумя ногтями, чёрную, похожую на мазут. Наверно, чёрная краска, ведь он художник. Когда он писал мне кисточкой свой телефон, было немного щекотно.

-Даня, а что это за мех на кисточке, такой мягкий?

-Это не мех! Это волос из хвоста колонка, а колонок зверёк, который, по генетическим признакам относится к роду хорьков и ласок семейства куньих.

Нет, надо этого колонка; закадрить! Чем меньше оставалось вина в бутылке, тем чаще я смотрела, на ладонный справочник и тем больше появлялось желания позвонить ему. Допив вино, я созрела и набрала номер. Трубка долго молчала. Сволочь, она! Так и не захотела со мной разговаривать. А, затем, я прилегла на пять минут, с намерением позвонить позже и провалилась в глубокий сон. Проснулась уже под утро.

Сегодня воскресенье. Когда Сашенька дома, два выходных пролетают за пять минут. Ходим с ним, то в кафе жрать мороженое, которое любим оба. Я беру ему лимонад или ситро, а себе стаканчик белого вина. Нет, конечно я люблю красное и грузинское, даже уже научилась от-

личать его от крымского или молдавского. Но при ребёнке, который стал уже что-то соображать и у которого по утрам уже стоит, как у настоящего мужика, я не рисковала брать красное, чтобы цветом сильно не отличалось. Но, однажды, или случайно, или он это сделал сознательно, я только принесла поднос с мороженым и напитками в стаканах, он, сидя на стуле и болтая ногами, попросил, чтобы я купила ему ещё и любимую конфетку «Мишка на севере». Пока я сходила за конфетой, он уже свой стакан с лимонадом, на одну треть опустошил.

-Мам, ты сегодня взяла какой-то кислый лимонад! Не вкусный.

Я попробовала у себя, и до меня дошло, что он пил мой «рислинг». Взяла его стакан и сказала,

-Сынок, в этот стакан они налили испорченный, а в мой - нормальный. На, пей из моего, а твой я поменяю!

Допила стакан у стойки и заказала ещё один. Думала, он опьянеет, а он показывал язык девочкам с косичками и хохотал. Нет, растёт настоящий мужик!

Лежать одной бабе, в выходной, долго в постели – опасно! Лезут всякие нехорошие мысли. О мужиках. Минут пять поглаживала свою красавицу, пока она не начала пускать слёзы, прося запустить туда пальчики, а затем резко встала и пошла в душ.

Было ещё рано. После душа сняла медицинскую перчатку с руки, которую надевала, чтобы не намочить руку, на которой был записан его телефон и не знала, что дела-ть? Звонить или не звонить? Но затем, когда мысли совсем просветлели, а когда баба хочет мужика, они темнеют, решила не звонить. Ни через час и ни сегодня. Мужики не любят, когда к ним навязываются. Хорошо, что вчера его не было дома, когда я звонила. Хорошо бы я выглядела в его глазах, когда приглашала бы его приехать, поваляться в постели, а у меня, пьяненькой, наглости бы хватило. Нет, это не наглость, это глупость! Переписала его телефон в записную книжку, на всякий случай, ведь, может так случится, что он мне никогда не понадобится!

Решила поехать на море, чтобы исключить соблазн – позвонить ему. А, как мне хочется к нему прижаться! Так было только с Вано. Даже Глебушку, царство ему небесное, я так не желала. А может, съездить к нему на могилку? Нет, он тогда запретил! Зачем ворошить прошлое и беспокоить усопшего? Море, море, море. Когда пару недель, в перерыве, болтали с коллегами, Зинаида Петровна, Зинка, сказала:

-Вот, бля...дь, мой дурачок прикапался, к трусам. Купила забугорный купальник на Привозе, в Одессе. Он с секретом. У него впереди, на трусиках, прям на мандушке, клапан, как у морячков. А выше, по краю трусиков, лента, такого же цвета, шириной в 13 сантиметров. Если её расстегнуть и развернуть, то получается юбочка в сорок сантиметров. Сидишь на берегу или лежишь, опустил клапан и опоясывающую ленту и впускай туда ветерок. Ничего не видно, ничего не слышно.! А я плавать не умею, побарахтаюсь в воде и лежу, развратничаю с Бризом. А мой из воды не вылезает. Плавает, как тюлень. В прошлый раз вылез из воды и устроился у меня под мандой, а я в это время улетела с ветром и ничего не замечала. Ну, он и увидел мою голую манду. И что, гад, подсматривал, как будто я ему дома запрещаю смотреть?

Мы хохотали, а Наталья Владимировна, мымра, моралистка, сказала:

-Зинаида Петровна, совести у вас совсем нет! От мужа гуляете, с любовниками, да ещё с ветром блудничаете!

Тут уж мы не хохотали, ржали так, что, наверно, директор на третьем этаже слышал.

Мымра, повернулась и ушла.

-И что было дальше, Зин?

-Витька, сказал:

-Курва, ты, поэтому и не идёшь в воду, чтобы свою манду показывать мужикам! Ещё раз наденешь, стащу с тебя при всех, эту гниль зарубежную!

-Витенька, зачем откладывать на потом? Начинай стаскивать, пусть мужики посмотрят, какая она у меня красивая. – Он встал,

плюнул на песок, и полез в воду. -Что делать, не знаю? И надевать нельзя и выбрасывать жаль!

-Зин, -скала Виктория, - отдай Людке, она тоже плавать не умеет, а трахаться любит!

Мы снова стали хохотать.

А на следующий день, Зинка принесла мне в пакете этот красивый купальник.

Людей было много на пляже, хотя вода была ещё холодная и море бурлящее, тёмно-серого цвета, с полуметровыми волнами, на вершинах которых была белая пена. Но было жарко и с моря дул приятный Бриз, мой дружок. Сделала, как рассказала Зинка. Легла на горячий песок и впустила туда Ветра. Но вначале мне было неуютно, каза-лось, что все соседи и, особенно, прохожие, заглядывают мне туда. А ведь, манда-то – голая! А, затем, он, Ветерок, прошептал мне в уши:

-Людочка, давай плюнем на всех и будем заниматься своим делом!

-Давай, милый, начинай! Только я наброшу на свою морду косынку, чтобы не видели мою счастливую улыбку до оргазма и мимические гримасы на лице, во время оргазма.

Затем, я, утомлённая, позволяла Ветру ласкать только лицо и тело, не впуская его туда. Ходила по краю воды, собирала камушки, строила песочные замки, закапывала себя в песок и позволяла солнечным лучам, красить себя в шоколадный цвет, который, так нравится мужчинам. В три часа, пообедав, пошла на автобусную остановку.

Номер телефона немного стёрся от воды, но ещё хорошо держался на руке. Так хотелось его набрать, но я большим усилием воли удержала себя.

На работу взяла свой портрет, чтобы похвастаться.

В обеденное время, когда мы, толпой, пошли в столовую, мымра сказала:

-Людмила Павловна, зря вы даже во время обеденного перерыва собираетесь читать! Дайте, глазам отдохнуть, а иначе наденете, очки, как я.

Я промолчала.

Когда вышли, свернули в маленький скверик заводоуправления. Оставалось ещё тридцать пять минут. Да, ещё пять минут, которые мы прихватывали. Начальство на это закрывало глаза, потому, что когда было нужно, задерживались и на двадцать и на тридцать минут, а за работу в выходные дни, давали двойной отгул.

-Девчонки, я вам что-то покажу, - и я вытащила из журнала свой портрет.

Они смотрели, хихикали, охали, а затем Лида сказала:

-Люд, не пойму! Вроде твоя, а вроде не твоя морда? Здесь ты и похожа на себя и не похожа.

-Лид, а мне показалось, что у неё страх в глазах. – сказала Зина.

-Зин, конечно страх в глазах! Она испугалась, что художник истратит все силы на её морду, а на манду, чтобы трахать, сил не останется. – прокомментировала Вика.

Все стали хохотать, а я сильнее всех.

-Люд, поверни рисунок вправо на 90 градусов.

-Зачем?

-Поверни, поверни!

-Ну, на!

-Я что-то не пойму! Он тебя, Люд, рисовал, когда ты сидела или лежала. Вот так, уж очень похоже, что ты достигла верха блаженства! –сказала Зина.

-Дурочки, вы! Я даже не видела, как он меня рисовал.

-Значит, он рисовал тебя заочно? –сказала Вика, -подружка, а, трахает он тебя тоже заочно?

Все снова заржали.

Тогда я рассказала, как мы с Даней познакомились. Только имя я назвала им другое.

-Девки, я Людку знаю лучше вас. Несколько раз на бл****ках были вместе. Она жуткая фантазёрка. И, сейчас, она нагло врёт! Приведи доказательства. Покажи ладонь,

куда он записал свой телефон?

-На, смотри!

-И, правда! Дай-ка, поближе гляну?!

-Дудки! Этого художника, я никому не отдам!

-Влюбилась, что ли?

-Влюбилась, девки, точно влюбилась!

-Люд, он тебя оттрахает и на второй день бросит! У всех этих творческих людей и у спортсменов баб, хоть отбавляй!

-Пусть он меня оттрахает, и тут же бросит. Я буду счастлива.

-Девки, значит, эта дурочка, правда, влюбилась! – сделала заключительный вывод Вика. Она, правда, знала меня лучше других, хоть была и не с нашего отдела.

Через час, Зинка подошла ко мне, пока, шеф был на совещании и мы стали шептаться.

-Ну, что, Люд, была на море?

-Вчера.

-В моих плавках?

-Да. Было здорово!

-Ветер ласкал манду?

-Спрашиваешь, а, то!?

-Не скромный вопрос, ты оргазм получаешь от этого?

-А ты?

-Не получала, не спрашивала бы? Иногда даже лучше, чем от мужика!

-Зинаида Петровна, совести у вас совсем нет! От мужа гуляете, с любовниками, да ещё с ветром блудничаете! –сказала я, голосом «мымры» и мы стали хохотать.

-Вы совершенно бессовестные! Начальник только за порог, а вы сразу бросаете работу и начинаете сплетничать, да ещё хохочете, мешая работать другим.

-Наталья Владимировна, мы прошлый заказ ещё в четверг сделали, выполняем следующий, а вы свой лист уже на пару дней задержали, ещё на день задержите и всех нас из-за вас – лишат премии, помолчали бы уж лучше!

-У меня зрение не важное!

-Следить надо меньше за другими!

Все захохотали. Эту мымру никто не любил!

В каждом загоне есть своя паршивая овца.

-Люд, покажи, ещё раз этот портрет?!

Зинка долго рассматривала его, а затем сказала:

-Знаешь, Люд, этот художник уловил в тебе самую главную твою черту, ****ские, зовущие к совокуплению глаза. И не спорь со мной! Я, то тебя, ****ищу, знаю, хо-ть и не ходила, как Вика, с тобой на бл****ки. Здесь у тебя глаза – Ведьмы! Ведь это ты погубила Глеба. В первый же вечер, тогда у меня на празднике, заарканила и увела его от законной жены. Ты и этого мужика погубишь!

-Ты, что, Зин, охерела?! Какая связь между мной и смертью Глеба? Там же был несчастный случай!

-Люд, не обижайся, сердце подсказывает.

-Дура, я! На хера вам всё рассказала? Впредь буду умнее. Давай работать!

А на четвёртый день я не выдержала! Позвонила. После работы.

Трубку тут же сняли. Но молчали, хотя слышно было дыхание.

-Алло, вы меня слышите?

-Милая, Людочка, слышу, конечно!

-А почему молчали, не узнали сразу? Много поклонниц?

-Полгорода. Но я ждал вашего, твоего звонка. А сразу не мог ответить, заклинило от волнения. И, если честно, сильно ждал звонка пару дней, а затем решил, что вода смыла и унесла с твоей нежной ладони мой номер телефона и ты уже никогда не позвонишь. Особенно ждал тебя в воскресенье. Знаю много красивых мест. Хотел показать.

-Почему замолчал? Говори и говори! Мне так приятно слушать твой голос!

-Я могу говорить до утра, если ты будешь меня слушать! А я думал, ты позвонила, хочешь меня увидеть, хочешь?

-А ты, хочешь?

-Спрашиваешь!

-Когда?

-Через минуту.

-За минуту я не успею доехать или дойти, даже если наши дома рядом! Говори адрес. Я через десять минут выйду! Но с условием! Если даже я тебе не понравлюсь, как женщина, ты, до утра меня не выгонишь!

-Я никогда не выгоню тебя из своей жизни! Я уже поместил твой образ в своём сердце! Я втюрился в тебя, как мальчишка, с той минуты, как ты выплеснула в меня море страсти из своих зелёных глаз.

-У тебя они тоже зелёные. Дьявольские! А я – Ведьма! Мне сегодня сказали об этом. А союз Ведьмы и Дьявола – пагубен! Ты не боишься?

-Ведьмочка, приезжай быстрее к своему Дьяволу! Я полез в душ, а потом, приготовлю тебе волшебную ванну из трав.

-Не надо! Я только из душа.

-Ты, наверняка, ни разу не принимала травяную ванну. А я специалист по травам. Ты будешь сидеть в ванне, а я буду сидеть рядом и любоваться твоими глазами и ямочками.

-И только всего? Тогда, может, мне не стоит ехать?

-Всё остальное у нас будет в постели и на полу, на шкуре белого медведя. Мне её привезли с Севера.

-Всё, всё, всё! Побежала, а то у меня уже внизу всё намокло!

-Ты, поедешь на деревню к дедушке? А адрес?

-Давай пишу! Записала! Целую, милый! До встречи!

Теперь не нужно делать прическу! Чёрт с ней! Всё равно там буду сидеть в ванной, и она подпортится. А в постели будет не до причёски. Сделаю ему сюрприз! Надену Зинкин купальник, а затем расстегну клапан и откроется моя пещерка. И напишу на ляжке, возле паха, номер его телефона. А вдруг он не, как Ванечка, не понимает юмор?

Через час я позвонила в дверь. Но он уже стоял на по-

21.

роге и, взяв меня на руки, понёс в ванну.

-Ты, ты что, милый посадишь меня в ванну вместе с сумкой?

Он отложил сумку в сторону. И я уже двумя руками ухватилась ему за шею.

-Ты меня задушишь!

-А я и шла с таким намерением задушить тебя!

-За что? Разве есть повод?

-Чтобы ты не достался другим. Потому, что я в тебя влюбилась!

-Тогда напишут новую книгу, где Дездемона душит своего Отелло.

-Тогда напишут книгу, где Людмила душит своего Данечку. Тебе не тяжело меня держать?

-Любимые женщины, всегда легки, как пушинки!

-А не любимые?

-Я не любимую на руки не брал. Но, думаю, если бы попытался взять, не поднял бы! Она бы весила тонны!

-Ты уже полчаса целуешь мне лицо? Тебе хорошо?

-Это тебе показалось, что полчаса, а мне – две секунды.

-Почему ты не лапаешь меня, не лезешь под платье?

-Ты этого хочешь?

-Очень!

-Ты же у меня на руках, Вернее вся в моих руках, зачем торопиться? Мне достаточно видеть твои глаза и целовать их, ощущать рядом твоё дыхание, чувствовать, как взволновано, бьётся твоё сердце.

-Ты приверженец платонической, а не физической любви?

-Они по отдельности обе красивы. Как вино и бокал. Но только их слияние даёт истинное наслаждение.

-Кстати, я принесла три бутылки грузинского вина. Хванчкара. Ты любишь грузинское вино?

-Милая, это не по моей части. Я ни какое вино не люблю! Я не употребляю спиртного.

-Совсем, совсем?

-Что ты там ищешь у меня за спиной?

-Крылышки! Ты не ангел ли? Впервые в жизни вижу не пьющего мужчину! А со мной ты выпьешь вина?

-Нет! Если ты даже станешь умолять меня на коленях! Если ты даже станешь грозить уходом!

-Тебе противопоказано? Или ты болен чем-то?

-Разве я похож на больного?

-Да, в том смысле, что не пьёшь вино!

Мы захохотали, и я опять стала целовать его. Удивительно, но у меня не намокало внизу. Не хотела физической близости, как всегда рядом с самцом. А для чего? Разве, сейчас мы не близки? Ведь я принцессой, этой Золушкой из сказки, лежу у своего принца на руках и мы целуемся. Надо попросить у него хрустальные туфельки.

-Данечка, я так и лежу у тебя на руках в своих туфлях, а у тебя есть....

-Тапочки?

-Фу, как вульгарно? Хрустальные туфельки, потому, что я, сейчас, у тебя на руках, чувствую себя Золушкой! А какая я Золушка без хрустальных туфелек? Но если их у тебя нет, то получай наказание – раздевай меня, а затем начинай топить меня в своей травяной ванне!

Он поставил меня на пол и стал снимать лёгкое ситцевое платье, но также неумело, как все мужики, как тогда, Ванечка, когда не пустил меня, больную, на занятия и укладывал в постель.

Когда он снимал с меня купальник, заметил цифры на моей ляжке недалеко от девочки и улыбнулся. Видимо, что-то хотел сказать, но боялся меня обидеть.

-Данечка, я поняла, почему ты улыбнулся. Ты увидел там цифры?

-Да, милая! Ты ведёшь учёт, сколько раз к твоей подружке приходили гости?

Я упала ему на грудь и стала хохотать.

-Чем я так тебя рассмешил?

Я протянула ему ладонь, где ещё довольно чётко был виден номер его телефона.

-Видишь!

-Вижу! Номер телефона, который я тебе записал. Значит, одни тебе пишут номера телефонов на ладошках, а другие там?

-Дурачок, наклонись и прочитай. Наклонись, наклонись!

-Это же мой номер! А зачем ты его туда записала?

-Подружка ныла. Ей так хотелось твоего дружка, что она не отставала, тогда я написала номер телефона рядом с ней и сказала «-Звони сама»! Но она, видимо, не дозвонилась?

И мы начали хохотать.

-Ты такой медлительный! Наверно, никогда меня не разденешь?! Тебе осталось снять с меня трусики и бюстгальтер. Поторопись, а то вода в ванне, наверно, уже холодная?!

-Это не беда! Добавим горячей.

Он снял с меня всё и взял за руку, чтобы усадить в ванну.

-Почему ты не говоришь, что она у меня красивая?

-Для меня, художника, важнее всего лицо, а не то, что внизу! А лицо у тебя божественное, если бы я писал иконы, то только с тебя!

-Господь Бог не допустил бы этого!

-Почему?

-Потому, что я слишком грешна! И я – Ведьма! А, ведь, с Ведьм – иконы не пишут!

-Сейчас, ты для меня – Ангел!

-Только без крылышек. Но когда ты начнёшь меня брать, то они сразу вырастут и я тут, же улечу в Рай! Но ты не волнуйся, милый, после оргазма я снова к тебе вернусь, в постель.

Я поцеловала его и стала садиться в ванну. Вода была немного мутноватой, серо-буро-малино-какого-то непонятного цвета, но запахи, были непередаваемые. Было чувство, что, кто-то поставил ванну на лугу, среди множества цветов и трав и я уселась туда.

Я блаженствовала.

-Данечка, а почему ты сразу уходишь? Посиди рядом со мной!

-Такие ванны нужно принимать в тишине и в одиночестве, только тогда твоё тело сольётся с природой, впитает в себя природные силы здоровья и бодрости. А я, сейчас, приготовлю тебе чай из трав.

-Лучше принеси мне бокал вина, а лучше бутылку! Я буду набираться сил снаружи и изнутри.

-Только бокал! Не больше. Если бы это было не вино, произведённое из живительного винограда, а другие напитки, я бы тебе не принёс.

Не знаю, сколько времени я просидела в ванне, и бокал мой опустел, когда он принёс чай, заваренный на травах, хотя это не чай, а настой.

-Данечка, ты думаешь после вина, мне понравиться твоя бурда?

-Ты её ещё не пробовала, попробуешь, поймёшь.

-Я её буду пить только из-за того, что это сделано твоими руками. Давай, буду хлебать и корчиться.

-Но эта бурда, была настолько приятной, приятнее вина, был бы там ещё хмель, чтобы тело становилось лёгким.

-Через десять минут, надо будет выходить. Я принесу тебе свой халат. Женского халата - у меня нет!

Через десять минут я вылезла из ванны.

-Ну, и как твоё тело, лёгкое?

-Ты, волшебник! Ты лишил меня тела! Оно – не лёгкое. Оно – воздушное! Я превратилась в семнадцатилетнюю. Неужели это от трав?

-От всего вместе.

-Если мне сейчас так хорошо, как же мне будет хорошо, когда мы окажемся в постели?!

-Я, сейчас, туда тебя отнесу.

-Зачем же я тогда надевала халат?

-Он был вместо полотенца. А полотенце на кровати. Я им тебя оботру.

-Ты превратил меня в ребёнка, в свою маленькую покорную девочку.

Он поднял меня на руки и отнёс в постель. А там я сразу улетела и летала в облаках, где и сколько времени не знаю.

Потом, когда мы лежали утомлённые, я спросила:

-Данечка, извини за нескромный вопрос, ты воевал, раз у тебя три шрама, один видимый, на лице, а два невидимых, на ноге и спине.

-Да, Людочка, воевал! С Сириусом.

-Это кто, главарь какой-то банды, или отряд, спецназ другого государства?

-Это мой верный, любимый конь.

-Ты занимаешься верховой ездой и у тебя есть своя лошадь?

-Он - не лошадь! Он – конь! Железный. Мотоцикл.

-С коляской?

-Без коляски.

-Жаль, а то бы ты меня покатал.

-А я тебя - обязательно покатаю!

-Ни разу не ездила на мотоциклах. Со мной, в техникуме, училась Нинка, и у неё один из хахалей был с мотоциклом. Однажды, она пришла возбуждённая и сказала:

-Девки, вот это хахаля я себе нашла?! Катал с ветерком.

А другая девка из комнаты, Нелка, спросила:

-Нин, что так хорошо трахал, с ветерком?

-Нел, лучше бы он трахал меня так, как катал.

Мы засмеялись. А потом, уже Даня сказал:

-Люд, значит, я только потом узнаю, что я делаю лучше, трахаю или катаю на мотоцикле?

-Данечка, ты, конечно, меня прости, но у меня, грешной, было достаточно мужчин, ведь я одинокая женщина, а не монашка из монастыря, лучшего мужчины, как ты у меня не было! И люблю я говорила, только одному парню, после долгих наших встреч, а тебе сказала сразу, даже раньше, чем ты посадил меня голенькую в ванну.

-Выходит и тот парень в постели с тобой был хуже, чем я?

-Данечка, если бы у нас с ним дошло до постели, то мы, с тобой - никогда не были бы вместе!

-Ты его так сильно любила?

-Только ты затмил его и то через столько лет! Не бросай меня, милый!

-Людочка, милая, не бросай меня, даже если встретишь вновь того парня!

-Бросить тебя? О чём ты говоришь? Ты же мне подарил не только мой портрет и себя, ты мне подарил весь мир! Видишь ожерелье из звёзд на моей шее? Это твой подарок. Видишь, лунные лучи заглянули к нам в окошко? Это они, минуту назад, прошептали мне, что, теперь, луна моя, это ты подарил её мне. Разве я смогу тебя бросить?

-Мне сейчас, заскочила мысль, если бы я в тот день не пошёл в парк, чтобы написать картину с акацией, ведь цветущие акации на каждом шагу, одна из них стоит напротив, хороший обзор из окна, а меня кто-то выгнал туда, в парк. Не пойди я туда, и мы бы - не встретились!

-Это судьба, Данечка, судьба! Давай не будем терять друг друга. Все горести и радости станем делить пополам. Но только, наверно – не получится! У тебя была жена?

-Почему была? Она и, сейчас, есть!

Я чуть не упала с кровати. Настроение тут же улетучилось и вся лёгкость, воздушность тела исчезла, а оно, тело, сразу стало тяжёлым, налилось свинцом.

-Значит, ты меня обманул, не сказав, что женат?

-Ты же у меня не спрашивала!

-Если бы я у тебя спросила, когда мы разговаривали по телефону и я у тебя спросила: «-милый, а у тебя жена есть?», ты бы ответил: «-да, есть, но приходи трахаться!

-Я бы не так ответил.

-А дети тоже есть?

-Сын, Саша.

-Как и у меня. То же – сын. И - тоже Саша. У тебя – взрослый?

-Четырнадцать. Пятнадцатый пошёл.

-А моему Саше - уже семь. В сентябре пойдёт в первый класс. Они, твои, жена и сын, что уехали к бабушке в деревню?

-Нет, здесь, в Херсоне.

-И что, ушли в гости? Могут с минуты на минуту прийти?

-Людочка, жаль, что я, всё это время, как ты стала вертеться, как уж на сковородке, не видел твоего лица! Вернее видел, но в темноте трудно разобрать нюансы.

-Я вертелась, как уж на сковородке, когда находилась под тобой! А потом уже я не вертелась. Я – страдала! Да, да, страдала из-за твоего подлого обмана! Ты вначале вывернул мою душу наизнанку, пригрел её, а потом, а потом,

-Что, а потом?

-А потом сказал, что женат! А сейчас, мне плохо! Очень плохо! Принеси сюда бутылку с вином и бокал! А себе – свой противный чай.

-А, теперь, слушай и не перебивай! Мы с Фаиной, женой, прожили, как сейчас говорят, в гражданском браке, не расписываясь три года, но у нас полная несовместимость. Как мужчина и женщина мы друг друга удовлетворяли. Но она терпеть не могла мою мазню, а её технократство. У неё на уме только машины, машины, машины, в общем техника. Однажды она пришла с мужчиной и познакомила нас. Они пили своё вино за столом, а я чай. Я пил чай, глядел на них и думал, что вот сидят два идиота и болтают о различной технике, забыв о моём существовании. Он стал часто приходить. Я его, как мужика в расчёт не брал. Только, как машину. Но однажды, после своей основной работы, поехал за травами, а когда, приехав, полез под кровать, расстелить привезённую травку, чтобы сушилась, нашёл недавно использовавшийся презерватив.

Через полчаса появилась и она. Но, я, как художник,

подмечаю многие нюансы и оттенки лица и читаю по глазам. Её глазки бегали. Она никогда мне не изменяла. Я понял, что баба влюбилась, это её мужик. И он, похоже, был к ней неравнодушен. Мы поговорили. Она во всём мне призналась, что уже два месяца у них половые контакты. Мы решили, что она уходит к нему, а если у неё там не сложится, вернётся ко мне. Сашке было тогда три года. А сейчас он и его и меня зовёт папа. Но я чувствую, что того он больше любит. Такой же технократ, как и они. Они живут дружно. У них ещё и свой ребёнок – девочка. И мы дружим. Праздники, не все, отмечаем вместе. И я, даже наедине с ней, никогда не позволял себе потрогать её за задницу. А баба она – красивая. Ты успокоилась?

-Я не успокоюсь до тех пор, пока ты не потрогаешь меня за задницу!

Мы захохотали, и я сама накинулась на него, как тигрица, на большую, но, бедную, несчастную антилопу Гну. У меня определённо началась истерика, и всё это выплеснулось в бешеную страсть. Я ему отдавалась так, словно, последний раз в жизни.

А потом мы спали, и мне снился сон, будто я с моим Ванечкой брожу по лугам, где тысячи цветов и говорю ему, почему ты не хочешь понюхать мои волосы, ведь они так хорошо пахнут всеми полевыми цветами? А он отвечает, что они уже пахнут не цветами, а мутной серо-буро-грязной мутью, которой ты вчера мыла голову у этого мордописца Дани. И тут появился мой Данечка с огромной охапкой травы, и сказал мне, Людочка, брось болтать с этим глупым стихоплётом, наш Сириус уже заждался нас. Мы сели на мотоцикл, Данечка за руль, а я сзади, обхватив его за талию. Сириус рванул с места, и мы умчались в предрассветную даль.

-Милая, Людочка, вставай, чтобы не опоздать на работу. Тебе нужно ещё, как минимум десять минут, посидеть в травяной ванне. Тогда твоё тело весь день будет лёгким, воздушным.

-Данечка, я лучше ещё посплю эти десять мину!

Он взял меня голенькую и как, маленькую девочку, принёс в ванную комнату и посадил в ванну.

-Данечка, а голову надо мыть, как и вчера?

-Волосы, желательно мыть на ночь. И то, не каждый день.

-Они у меня после одного мытья стали мягкими и шелковистыми.

-Травы ведь питают корни волос и укрепляют их. У тебя красивые волосы!

-А ещё они пахнут всеми полевыми цветами.

-Полевыми травами они станут пахнуть только тогда, когда ты длительное время станешь мыть их в нашей травяной ванне.

-Ничего ты не понимаешь в волосах, мордописец! – тихо прошептал Вано. Значит, он не отстал от меня и по-прежнему шпионит за мной.

-Люд, вот тебе вторые ключи. До вечера!

-Если я приду пораньше, то приготовлю поесть и приберусь в квартире.

-Милая, пожалуйста, не трогай травы! Ты можешь их перемешать, а они не все выносят друг друга. Разберём вместе. Я стану тебя учить, разбираться в них. И ещё не трогай краски. Договорились?

-Договорились. А на кухне всё можно трогать?

-Кухня полностью в твоём распоряжении.

-Поняла. Значит, травы мне можно будет трогать, когда стану разбираться в них, а краски, когда научусь, как ты – писать картины!

-Ты станешь писать картины лучше, чем я, как художники: Веласкес, Рембрандт и Тициан, но при одном условии, если будешь ежедневно, по полчаса, сидеть в травяной ванне и любить меня!

-Тоже по полчаса?

-Нет, всеми ночами и всю жизнь. Бегу, а то опоздаю. Целую, милая.

Я не шла на работу, а летела. Так хотелось поделиться своим счастьем с девками. Нет, не стану им ничего говорить., сучкам. Ну, их к чёрту, балаболок!

В десятом часу, когда шефа вызвали к главному инженеру, я подошла к Зинке.

-Зин, не поверишь! Я вчера вечером, перед траханьем сидела в травяной ванне. И сегодня утром. Моё тело стало лёгким и воздушным.

-Что, манду отмачивала, чтобы эластичней стала? У тебя, Люд, новый хахаль, аптекарь?

-Какой к чёрту, аптекарь! Художник, который написал мой портрет.

-Ты его закадрила?

Если, даже, на женские рты ставить замки, бабы всё равно, найдут отмычки, чтобы выболтать все свои и чужие секреты. А на манду, ещё с древних лет пытались ставить заслоны, но это бесполезно! Женский рот и женскую манду, никогда не закрыть никакой затычкой! Они вечно – ненасытны!

Через полчаса зашла Вика, с пакетом в руках и показала, наше, а не забугорное, постельное бельё: простынь, пододеяльник и наволочку не обычные белые, как в больничных палатах, а в цветочек. Все бросились смотреть. Даже мымра прискочила и чмокала губами.

-Зин, вот бы мне такое постелить моему художнику!

-Вик, а в каком магазине выбросили такую красоту?

-В следующем квартале, за углом возле аптеки. И людей, пока мало, не прочухали. Плохо, что дают по паре комплектов на руки!

-Людка, вали, я прикрою! Что нибудь наплету шефу. Комплект тебе, комплект мне. Деньги есть?

-Есть, потом отдашь.

-На, возьми, на всякий случай! Вдруг четыре купишь? Бельё такое же красивое, как забугорное, на Привозе, но в пять раз дешевле.

Я взяла деньги и рванула, боясь, встретится с начальником. У самого входа в магазин столкнулась с Надюхой, с Алкиного отдела.

-Людка быстрей! Ничему не удивляйся! Деньги есть?

-Есть. Бегу за бельём.

-Граждане, я предупреждала, что за мной женщина, побежала за деньгами, вот она подошла. Гражданка, вставайте вот здесь, после вас занимала вот эта женщина, которая, сейчас, берёт, верно, гражданочка? Той уже было наплевать, кто будет покупать за ней, главное досталось ей. Сзади заорали. Но я уже не обращала внимания. Мне тоже досталось два комплекта.

Одна из женщин сказала:

-Говорят, что такие же, даже красивее, дают возле 14 школы, но мне сюда было ближе.

А, вдруг, правда? –подумала я, -это же прямо у моего дома. Получится, куплю и Алке. Заодно, проверю квартиру и посмотрю Ванечку, не хочет ли он пить? Так я назвала кактус, который мне принесла Алка и я сразу об него укололась.

-Ой, маленький, а колючий!

-Как твой, Ванечка, он тоже был маленьким.

-Но не колючим!

-Зато, говнистым.

Алка до сих пор его ненавидит. Ванечку, а не кактус. А кактус уже вымахал. Ну, просто красавец! Мексиканский мачо! Однажды, входная дверь была приоткрыта и забежал, красивый, серый, большой, пушистый соседский котяра – Тимка. Он побегал по комнате и запрыгнул на окно, где стоял Ванечка. Кот стал протискиваться между окном и горшком, в котором жил Ванечка. Он зашатался, а у меня, чуть сердце не выскочило. Боялась, что этот старый ****ун, любитель крыш и молоденьких кошечек, свалит моего Ванечку. Но обошлось. И кот протиснулся, и Ванечка не упал.

В магазине, правда, давали, бельё, но уже другой расцветки. Ещё красивее. Но зелёном поле – синие Анютины глазки.

-Передавайте входящим, пусть больше очередь не занимают. Бельё кончается. – предупредила продавец.

-А кто уже занял очередь – достанется? – спросила я

-Достанется. Но больше пусть не занимают!

Я купила ещё два комплекта белья.

Ванечка сразу предъявил претензию:

-Где ты шлялась всю ночь, шлюха! Мне без тебя было одиноко и тоскливо!

-Ванечка, прости! Я влюбилась! Вот купила такое красивое постельное бельё и сегодня мы с Данечкой будем на нём спать.

Ванечка, замолчал. Разозлился. Интересно, чтобы сказал настоящий Ванечка, если бы я отсутствовала всю ночь и заявилась домой днём, в обед. Зарезал бы! Даже не дал бы постелить перед смертью такое красивое бельё.

Телефон долго не отвечал. Минут через двадцать позвонила ещё раз. Взяла Валентина Николаевна.

-Что вы хотели?

Валентина Николаевна, пригласите, пожалуйста, если не затруднит, Зинаиду Петровну?!

-Я, слушаю, Люд.

-Зинк, порядок. Купила пару комплектов. Сказали, что у 14 школы, рядом с моим домом тоже продают такое бельё. Рванула туда, но опоздала. Как начальник? Что ты ему сказала?

-Ничего! Не, сы! Его не было и, скорее всего не будет. Они с главным уехали на строящийся дом, там упал подъездный козырёк. Разбираются.

-А мне, что теперь делать?

-Дура, не знаешь что делать? Езжай и стели своему художнику новое постельное бельё с цветочками. Завтра расскажешь, на каком лучше трахается. – и она заржала.

Я так и сделала. Забрала из холодильника продукты, кое-какие свои вещи: платья, кофточки, юбочки (интимные принадлежности), и с большой сумкой устремилась к Данечке. Хотела взять дневник, последнюю тетрадку, но там, пару эпизодов с разными любовниками, где я, для одного, становлюсь на четвереньки, а другому бросаю ножки на плечи. Не дай бог прочтёт. Хотя, я, вчера, и ему бросала, но это же, мой Данечка! Ему – можно! А ещё хотела взять портрет, который он нарисовал.

Но лучше, пусть останется дома. Ну, а новый я заставлю его нарисовать, точнее – написать. Нет, не принуждением, а лаской. Вот бы он написал мой портрет, во весь рост – обнажённой. Как Гойя свою маху. Я бы тогда прославилась на весь мир. Обнажённая Людка. Нет, лучше – обнажённая Люда, а ещё лучше – обнажённая красавица. Потому, что Людок много и каждая станет приписывать этот образ себе! А я – самая красивая из всех Людок! И – бл****овитая!

Дура, я! Иду, мечтаю, а сейчас, зайду в квартиру, а там, его бывшая или настоящая жена и сын. И сам - Даня. Скажут, какого хера, ты, идиотка, припёрлась с такой большой сумкой? Тебя сюда никто не звал! Повернут меня к двери и дадут пинка под задницу.

Я на всякий случай позвонила, но никто не ответил. Открыла дверь и вошла. Ко мне сразу ворвались запахи полей, лугов и лесов. Разве могут сравниться запахи любых духов с этими запахами? Я стояла ошеломлённая. Вчера, я, почему-то не почувствовала их, вернее, почувствовала, но не так обострённо. Вчера я всё внимание сосредоточила на нём, на его красивых зелёных, горящих, страстных глазах, на его пухлых и нежных губах, на его шраме, во всю длину щеки. А запахи, витавшие вокруг, были второстепенными. Минут пять я стояла наслаждаясь. А затем вытащила всё из сумки и, хозяйкой стала подыскивать им место. Быстро разобралась. Открыла холодильник, и навела там порядок. Затем залезла в шкаф, а там чёрт ногу сломит, или сломает. О шкафе он ничего не говорил, значит, можно им заниматься. Собрала все его грязные вещи и понесла в ванную комнату. Открыла дверь и поняла, что те запахи, когда я вошла, шли из ванной., через прорезь под дверью. Уходя, я не успела спустить воду и собрать траву. Настой получился более концентрированным и сильным. На улице было жарко и мне так захотелось, хоть пять минут посидеть в этой, уже не бурой, а тёмно-зелёной воде. Я немного добавила горячей и залезла туда. Блаженство растеклось по моему телу. Не

знаю, сколько я просидела, но уже стали закрываться глаза. Я, большим усилием воли, заставила себя вылезти из ванны.

Была безмятежность и успокоение. Видимо, сказалось и ночное недосыпание, потому, что большую часть ночи, нам было не до сна. Я плюхнулась на кровать и куда-то провалилась.

Проспала чуть больше часа. Разбудил телефонный звонок. Аппарат стоял рядом с кроватью на тумбочке.

-Да, милый, Данечка! Слушаю.

-Простите, это не Данечка! Фаина Григорьевна, бывшая его жена. А вы, похоже, его пассия? Давно у него не было бабы. Наконец-то, завёл! Милочка, как вас зовут?

-Людмила..... Павловна.

-Чувствуется, что вы моложе его. Людмила, передайте ему, что у Юры, моего нового мужа, в субботу день рождения, Данька, наверняка, забыл, мы соберёмся дома узким кругом. Хотела пригласить его, а теперь приглашаю вас двоих. Вы пьёте напитки?

-Немного. Вино. Грузинское.

-Данька совсем не пьёт. А Юрка – язвенник. Если ещё не придут кучеренки, оба пьющие, представляете, как мне будет херово одной с язвенником и трезвенником? - она захохотала. Видно весёлая и простая баба.

- Фаина Григорьевна...

-Да, брось ты меня величать! Просто Фаина, а лучше – Файка! Людка, приплывай вместе с ним! Выручай меня! И не кочевряжься! В субботу, к семи. А грузинское вино я тоже люблю. Отдыхала в Кобулети, без Юрки, там у меня был такой грузинчик! Придёшь – поболтаем.

-А как звали, не Вано?

-Сосо. От слова соси. -И она вновь захохотала. –А у тебя был, наверно, Вано? Да, а грузинское вино, саперави, я уже купила, пять бутылок. Нам с тобой на двоих хватит. Кучеренки вино не пьют. Водку, алкаши проклятые! Вобщем, ждём! Пока!

Первым делом я вытащила листья из ванны. Вода уже

успела уйти, пока я спала. Хорошо, что вытащила пробку. Помыла ванну, она успела немного потемнеть от травы. Поставила варить курицу для супа, времени для варки борща уже не хватало. И стала наводить блеск в кухне. Ведь кухня – моя епархия, как сказал он. Нашла в морозилке большой кусок мяса и поставила размораживаться. Сделаю отбивные.

Только успела вылизать кухню и пришёл он, мой принц Данечка. Глаза у него были немного удивлёнными.

-Людочка, знаешь, чего я боялся?

-Конечно, знаю! Ты подходишь к подъеду, а вся твоя трава валяется у мусорного бака. Не волнуйся! Я к траве даже не притрагивалась. Драила кухню. Ты её не узнаешь.

-Да, чёрт с ней, с этой травой! Её тонны на лугах и полях. Я думал, приду, а дома пусто. Тебя нет. И ты больше не придёшь.

-А ты, Данечка, не внимательный! У тебя, почти, под ногами, видишь, какая огромная сумка. Я, когда её пёрла от остановки, думала припрусь, а меня, вместе с этой сумкой, спустят с лестницы.

-Опустошай её, милая, а потом я заброшу пустую на антресоль.

-Она уже - пустая. Я вещи разложила, как хозяйка в доме. Ты есть хочешь? Я сварила суп-лапшу из курицы.

-Из твоих рук, я хоть крокодила съем!

-Данечка, поцелуй меня и переодевайся. Или ты, вначале, будешь принимать травяную ванну?

-Ванну лучше принимать перед сном. Через пару часов после еды.

Когда мы ужинали, и он нахваливал суп, я спросила:

-Данечка, ты какую рубашку наденешь в субботу, когда мы пойдём на день рождения к Юре, надо её постирать и погладить, я уже пообещала Фае, что мы придём.

Он чуть не подавился.

-Ты уже с ней познакомилась? Она давно ушла?

-Она и не приходила. Мы с ней болтали по телефону. Я не правильно сделала? Надо было не соглашаться без твоего ведома?

-Ты сделала всё правильно. Только если там будут эти алкаши, кучеренки, для меня вечер буде кошмарным.

-Фая сказала, что они, скорее всего - не придут.

-Они пьяными, пристают со своим, «пей, если ты нас уважаешь!»

-Хорошо, милый, если хочешь, не пойдём! И прости, меня, дурочку, что я возомнила себя, чуть ли не женой!

-Ты уже, моя жена! Гражданская. Роспись, не играет ни какую роль!

-Я знаю! Что толку, что я расписана? Все равно мы вместе не живём.

-Людочка, если желаешь, разводись, и мы распишемся?!

-Мне всё равно, когда-нибудь нужно разводиться. Я подам на развод, когда поеду за сыном. Всё равно, нам нужно проделывать это совместно, с мужем, с которым я не живу. Но, Данечка, не подумай, что я за это ухватилась и буду настаивать. Мне ни с какой стороны, это не надо, чтобы мы расписались, лишь бы мы жили дружно и лю-били друг друга.

-Можно, я тебе шепну на ушко?

-Шепни, только громко.

-Мы, сегодня, с тобой ещё не любили друг друга!

-Милый, у нас вся ночь впереди. И нам ещё нужно принять травяные ванны. А что мы будем делать эти два часа, до их приёма?

-Давай, я тебе помогу с уборкой. Соберём весь ненужный хлам, а затем, я унесу его в мусорку. Кухню я не узнал, она стала вся блестеть.

Мы убирались больше двух часов. А затем Даня стал готовить ванну.

-Данечка, а кто первым будет принимать ванну?

-Разумеется дама.

-А после ванны ты унесёшь меня, как вчера в постель?

-Конечно!

-Нет, милый, я умру от тоски одна, пока ты будешь

принимать ванну. Лучше первым ты, а затем я. И когда ты принесёшь меня в постель, мы уже не будем расставаться.

-Уговорила.

Я хотела сделать ему сюрприз. Пока он будет сидеть в ванне, застелить кровать новым постельным бельём, а когда в ванну залезу я, то не отпускать его от себя, чтобы он случайно не забрёл в спальню. Не знаю, насколько мне это удастся?!

Пока он блаженствовал, а ванне, с закрытыми глазами, я постелила новое бельё. Вид был чудесный. Вот бы снова стать девственницей и отдаться ему на такой красоте! На простыне, напоминающей зелёный ковёр поля с синими цветами. Но это имитация природы. А каким же, блаженством и счастьем, была бы с ним близость, на настоя-щем лугу с цветами. Везло же первобытным бабам!

Представляю, посылает тебя племя за водой. Всучают тебе мочевой пузырь динозавра, глиняных горшков тогда ещё не было. Выходишь из пещеры и спускаешься к воде. А красотища – неописуемая! Миллионы разных цветов на лугу, и тысячи из них ещё не успели вымереть, от загазованности, радиации, варварского отношения к живой природе. А цветы всех расцветок, а душа радуется, ведь ты, только что сожрала кусок сырого мяса мамонта, которого притащили мужики. Ты выходишь, а вслед за тобой, выходят два огромных самца, чтобы поймать тебя и овладеть, пока не видит вожак. Но никто из них не хочет уступать другому, и они начинают драться дубинками. А ты стоишь и наблюдаешь, кому из них достанешься. Хочется отдаться - обоим. Они так хороши! Оба здоровые, зубастые, разгрызают кости зубами, длинноволосые, как Данечка, только с белыми волосами и у них, пока нет бород, как у старых самцов племени. Они яростно избивают друг друга дубинками, а затем оба падают, бездыханными. Как жаль! А мне так хотелось отдаться одному из них! Если бы они были умнее, могли договориться между собой, кому первому меня трахать,

но они, как и я, пока не умели разговаривать, а только мычать. Я плюнула на их трупы, не на их трупы, а на землю, была в двадцати шагах от них, и пошла, выполнять поручение этой старой мымры, в очках. Нет, очков ещё пока не было, люди хорошо видели, даже звёзды днём, потому, что не знали о соли и не употребляли её. Об этом мне когда-то, рассказывал он, мой Ванечка, а он был самым начитанным в нашей группе. Так вот иду я выполнять поручение этой старой беззубой мымры, принести в мочевом пузыре динозавра воду. Иду и думаю, как хорошо было бы отдаться одному из этих здоровых молодых самцов, а теперь, не сегодня, завтра меня возьмёт старый самец, вожак племени, или его заместитель, тоже старик, оба лохматые, с нечёсаными, немытыми волосами, как у меня самой, расчёсок ведь, не было и зеркал. Нет, зеркало у меня было – вода! И когда я наполняла мочевой пузырь, ладошкой черпая воду, подолгу смотрела на своё отражение в воде. Жаль, что такие твёрдые груди, среднего размера первым станет мять, не молодой, безбородый самец, а старый, лохматый, грязный и бородатый. А какие у меня красивые, зелёные глаза! Их страстный блеск, даже заметен в воде, а эти божественные ямочки, на щеках! Однажды любование собой чуть меня не погубило. Сзади тихонько подкрался динозавр и хотел меня слопать, но я звериным, пещерным чутьём почувствовала опасность и рванула от него, как спринтер на стометровой дистанции. Хорошо, что динозавр бегал медленно с его длинными ногами, а я быстро, со своими короткими ножками, по сравнению с динозавром конечно, а так, у меня нормальные, красивые ноги. Я ими всё время любуюсь, снизу, когда они подняты вверх и лежат у очередного хахаля на плечах. А теперь будут лежать только на Данечкиных широких плечах. Я набрала воду, половину мочевого пузыря, полный я бы не донесла, ведь он всё время растягивался, как презерватив, и туда мог поместиться целый центнер воды. Несу я воду на голове, это от нас, пещерных людей, индийские племена научились носить кувшины с водой на голове,

и вдруг слышу сзади топот. Думала снова динозавр. Обернулась, а сзади бежит молодой, красивый самец, без бороды, но уже не с белыми волосами, как у нашего племени, а с чёрными, вьющимися. Ну, всё! Мысленно, сказала я себе, Людка, сейчас тебе будет пипец! Он него не убежишь! Он, всё равно, догонит тебя! И дубинкой, что в его огромных руках, шмякнет тебя по кумполу. А, потом, отнесёт, такую нежную, хрупкую в своё племя, а там тебя разорвут руками и зубами и сожрут, а кости выбросят, даже не закопают, как хоронят, нормальных порядочных пещерных людей, если они, конечно не сдохли сами. Нет, милый, дудки, я всё равно, буду сопротивляться! И я рванула от него. Но мочевой пузырь с водой, дура не выбросила! Не потому, что было жаль пузыря, у нас возле пещеры целая гора пустых пузырей из-под водки, я хотела сказать из-под воды. Хотела, чтобы он меня догнал и огрел своей дубинкой. И он догнал. И повалил. А я стала сопротивляться, но не кричать, чтобы белые самцы из нашего племени не услышали и не прибежали меня спасать, такую красивую самку. А я всё ещё сопротивлялась, но когда он, отбросил свою дубинку, что была в его руках, и показал свою вторую, дубинку, которую прятал между ног, я сразу перестала сопротивляться и раскинула ножки. А он стал вставлять свою дубинку, которая между его ног, в мою пещерку, между моих ног.

Если бы вы знали, какое это было удовольствие, лежать на зелёном ковре, с цветами, вытканном самой природой и видеть голубое небо, в редких облачках, а на тебе белокурой самке, лежит самец из черноволосого племени. Мне было так хорошо, что я уже не думала о том, станет он меня убивать после, чтобы унести на съедение своему племени, или нет? А когда я пришла, утомленная, и отдала воду, старая мымра схватила меня за руку и потащила к вожаку племени, потому, что подошла моя очередь стать его самкой. Но мне уже было всё равно!

-Люда, Людочка, Людочка! Ты заснула?

-Что, милый? Прости, задумалась!

-Принеси мне, пожалуйста, термос с чаем? Он там, на кухонном столе. Забыл захватить. Мне осталось попить чай и стану готовить тебе ванну.

-Зачем, я залезу в эту?! Ты, что заразный?

-Но

-Никаких но! Мне вчера так понравилась ванна, что сегодня моё тело само просится туда!

-Да, к ним привыкаешь. Если я не принял вечером ванну, такое чувство, как - утром не почистишь зубы.

-Снимай своё платье и трусики с лифчиком и ныряй в ванну.

-Я уже без трусиков и лифчика. Сниму только платье.

-А я думал, ты в лифчике? У тебя груди, сейчас, под платьем стоят, как будто их держит лифчик.

-А у меня всегда такие, разве ты не заметил, художник?

-А у Файки, если она без лифчика, висят мочалкой.

-Милый, я же не твоя Файка, я твоя Людочка. Напиши меня с такими грудями и назови картину- девушка... В общем, назови, как хочешь!

-Я голых женщин не пишу!

-А я не говорю, что - голую. Полуобнажённую. Мой портрет с обнажённой грудью. Придумала название. «Девушка девственница»

-Девушка девственница, снимай платье и залезай!

-Данечка, с условием. Ты, ни на минуту не отходишь от меня! Я буду лежать в ванне, и смотреть на тебя.

-Но я только сделаю тебе свежий чай из трав и потом принесу халат.

-Халат, уже висит, за дверью, а чая ещё много в термосе. Помоги мне забраться в ванну, вот тебе моя рука и больше не отпускай её, пока, не кончится водная процедура.

Я уже пролежала минут десять, смотря на него и думая о Саше, как бы хорошо было ему полежать в такой ванне. Он задал бы тысячу вопросов.

Мой Данечка заскучал, а лежать ещё не менее десяти минут.

-Дань, я вспоминала стихотворение, думала не вспомню, но, оказывается, вспомнила. Или ты, как и большинство людей, не любишь поэзию?

-Что ты, милая? Художники – те же поэты! Если у художника нет поэтического восприятия, разве он напишет картину? Если у поэта нет художественного восприятия, разве он сочинит хорошее стихотворение. Я люблю поэзию, но только если стихи хорошие, а не славословие, дифирамбы в чей-то адрес. Ты знаешь, почему, я был в тот день в парке, где мы встретились? Не хотел говорить, думал станешь смеяться, а теперь скажу.

-А я знаю, Данечка, почему ты в тот день пошёл туда! Ты знал, что там встретишься со мной. Тебе это подсказали боги. Что ты улыбаешься? Это, правда!

-Милая, я ещё зимой, в январе, в выходной пошёл, на натуру, то есть, искать хороший зимний пейзаж. И там наткнулся, на эту акацию. Она вся была покрыта инеем. Я вдруг представил, что на ней не иней, а белые гроздья цветов. Что она цветёт, как в конце мая. Я чётко, ярко представлял себе эту картину и начал с неё писать, но не иней, а цветы. Но было холодно, и замерзали руки. Я, как мог изобразил её наполовину в инее, наполовину в в цвету. Я, позже, покажу тебе эту картину. Если бы я не обладал поэтическим воображением, то никогда бы её не на-писал. И ещё тогда, зимой, решил написать её в цвету и затем сравнить, те цветы, что были написаны зимой и те, когда она цвела.

-Я с удовольствием гляну, на ту, твою, чудо-картину.

-Люд, я тебя перебил, когда ты говорила, что вспомнила стихотворение, ещё не забыла? Прочитай!

-Не забыла. Слушай:

В безбрежных далях океана,

На шхуне, на своей, летал,

Среди штормов, среди тумана,

Твою я, шхуну, всё искал.

Пираты флаги поднимали,

Приветствуя, тотчас, меня.

Они, пираты, точно знали,

Я – не пират! Ищу тебя.

Мы ром с пиратами глотали,

Порою и горячий грог,

Пираты, нет, пока – не знали,

Кто б в этом деле мне помог.

Нет, не встречалась эта шхуна,

Сиреневые паруса,

Спроси, дружок, ты у тайфуна,

Иль пусть помогут небеса.

Тайфун набросился свирепо,

Чуть-чуть совсем меня не смял,

Это ж позор, это ж – нелепо!

Я, хоть тайфун, но не нахал!

Твою красавицу я видел,

С другим стояла кораблём,

Я б защитил, я б не обидел,

Плескались рядышком вдвоём.

В уютной маленькой лагуне,

Может, сейчас, ещё стоят?

Ты помолись, сучке, Фортуне,

Её глаза всюду глядят,

Она тогда тебе подскажет,

Куда за милой тебе плыть,

Узел твоей любви развяжет,

Я ж – улетаю! Так и быть.

Я мельком глянул на Фортуну,

Но та исчезла, уплыла,

Где, же искать мне ту лагуну?

Чтобы мне милая дала

Небесных глаз, своих – сиянье,

Всю утонченность, красоту,

Душевное наше слиянье,

Полёт совместный, высоту.

На небосвод тогда я глянул,

А он молчит. Лишь солнце жжёт,

Совсем я сник, а не воспрянул,

Её и небо бережёт.

Вдруг Ветерок, такой любезный,

Мне в ухо шепчет, «курс возьми!

Тайфун, дурак, всегда помпезный,

Я ж, помогаю всем в любви!

Поплыли с Ветром в ту лагуну,

Стоит там шхуна. Не моя!

А где ж искать мою мне шхуну?

Заплакал. Слёзы, не тая.

Плыви назад, поэт несчастный!

Свою, друг, шхуну – не лови!

Ты напиши-ка стих прекрасный:

О страсти, неге, о любви.

Я стал писать.....

...................................................

В безбрежных далях океана,

На шхуне, на своей, летал,

Среди штормов, среди тумана,

Твою я, шхуну, всё искал.

* * *

-Чьи это стихи, Люд?

-Я не знаю.

-Эти красивые стихи: о шхуне, парусах, ветре, море, мог написать только поэт 18-19 веков, а, может, и раньше. А переводил их, не иначе, как Борис Пастернак, наш, советский Нобелевской лауреат премии, по литературе.

-Нет, нет, Данечка!

-Значит, милая ты знаешь, чьи это стихи? Что ты, родненькая отвела глазки? Ты врать, совсем не умеешь! Глаза тебя сразу подводят.

-Данечка, ещё как умею! Тебе не могу и не хочу врать!

-Почему, именно мне?

-Потому, что люблю!

-Так, это стихи не того поэта, о котором ты говорила?

Он не морячок с нашего херсонского парусника? Потому, что пишет о море, знаком с ним.

-Нет, Дань, не морячок! Но он тоже вырос на море, в Грузии, и хотел стать моряком. А это, одно из стихотворений, которые он присылал мне в письмах из Крыма, из санатория.

-Ты его любила, Люд?

-Данечка, это всё в прошлом! Я, сейчас, люблю тебя, лучшего художника в мире и мне больше никто не нужен! Художник, мне не пора выбираться из травяного рая?

-Пора, Людочка. Сейчас, дам тебе халат, моя девочка.

-Нет, ты лучше оботри свою девочку полотенцем и унеси её в кроватку.

-А почему ты одним глазом косишься туда? Ты же говорил, что для художника самое главное лицо?! Разве там она – не красивая?

-Очень!

-А есть художники, которые пишут только эту часть тела? Самую красивую женскую часть!

-Не знаю, не интересовался!

-А я знаю! Потому, что они не могут! У них нет такой твёрдой колонковой кисточки, как у тебя! Напиши её, милый! Во весь её рост.

Он засмеялся и понёс меня на кровать. Но у порога остановился, и я чуть не оказалась на полу, от его шока. Хорошо, что крепко держалась руками за его шею.

-Что случилось, милый? Почему ты остановился?

-Так, вот почему, ты заставляла меня держать за руку и не отпускала меня? А ты своего достигла. Я поразился, когда увидел такое, словно вдруг очутился на лугу с цветами.

-Данечка, я решила сделать эксперимент. Вначале испытать ощущение от близости с тобой, на этом, имитационном лугу, слиться с природой, а затем на настоящем, живом, где море цветов, летают красивые, разноцветные бабочки и стрекозы, поют птицы, а им подпевает ветер, а над нами голубое или синее небо и по нему бегают белые

барашки облаков. А комары кусают нам задницы, и заставляют активнее работать. Ты доставишь мне, когда-нибудь, такое удовольствие?

-Доставлю, милая, в следующие выходные.

-Обещаешь,

-Обещаю!

-Ну, клади же меня на этот ковёр!

-Такая мелочь, а вид совсем другой, чем на белой простыне, как в больнице. У меня белая простынь, ассоциируется с больницей после той аварии. Я чудом уцелел. Если твоё тело здесь смотрится великолепно, как же оно будет смотреться на лугу?

-Видишь, я подала тебе идею, написать меня на лугу. Нет, не той твоей упругой и твёрдой кисточкой, что между ног, ею я заставлю тебя писать меня много раз, а настоящей колонковой или другой какой кисточкой и не на подстеленном одеяле, а на холсте. И назовём картину -«обнажённая стрекоза». Нет, лучше – «обнажённая бабочка». А вместо рук ты можешь мне приделать крылышки, а чтобы картина была не слишком вульгарна, на «том» месте ты нарисуешь цветочек, какой, тебе виднее.

-Ты, насчёт стихотворения, меня всё-таки обманула! Это ты его написала! У тебя такая богатая фантазия! Почему бы тебе не начать писать книгу?

-Я уже начала. Про первобытных людей. Часть уже написала, как длинноволосый дикарь из племени черноволосых догоняет дикарку из племени беловолосых и на-сильно берёт её. Интересно, а суды у них тогда были? Он же, гад, изнасиловал её! Данечка, ты так и будешь стоять в трусах, и пялиться на меня? Давай, насилуй меня!

Он запрыгнул в кровать, и мы стали резвиться, как маленькие дети. Нет, как большие дети, потому, что маленькие дети не занимаются тем, чем стали заниматься мы.

-Данечка, ты любишь украинский борщ?

-Люблю, но где-нибудь в кафе или ресторане, но я туда стараюсь не ходить! Там много пьяных и отовсюду прёт спиртным. По сути, я его по-настоящему не пробовал.

-А разве тебе Фая не варила?

-Варила, а ты ела котлеты по-киевски?

-Я сама их хорошо готовлю. А тебе сегодня не понравились мои котлеты?

-Вкуснятина, а Фая делала котлеты по-киевски, и они получались у неё, такими, словно, она их делала из кирзовых сапог. Ну, а что касается украинского борща, щей или супа, они у неё все получались почти одинаковыми. Только в щах и борще была капуста, а в супе не было.

-Дань, нельзя женщину осуждать за это. Я, например, могу только две вещи нарисовать, солнышко и ромашку и оба они совершенно одинаковы. Ты же меня не станешь, за это осуждать?

-Конечно, не стану! А почему, ты спросила насчёт борща?

-А я завтра сварю тебе настоящий украинский борщ, с чесночной пампушкой. Должна же я тебя отблагодарить?

-За что, милая?

-За то, что ты так хорошо меня пишешь, своей твёрдой колонковой кисточкой, и я становлюсь такой радостной и удовлетворённой, а ещё эти твои травяные ванны, я с каждым днём от них только молодею. Сразу на год, после каждой ванны. Помолодела уже на три года.

-А ты приняла только две ванны!

-Три. Одну вчера вечером, как только пришла с работы.

-И сама клала туда траву?

-Нет, в той ванне, которая оставалась ещё с вечера. Она мне понравилась больше, потому, что раствор был более насыщенным.

-Людочка, с травами шутить нельзя! Они не только лекарство, но и яд. Надо знать, сколько и какой травы нужно для ванны.

-Так ты меня научи!

-Завтра.

-Нет, завтра я займусь стиркой. Твои занавески уже задыхаются от пыли. А что в той комнате, что закрыта на ключ? Ты там не любовницу прячешь?

-Там же моя мастерская. Я её закрываю от сына. Он, однажды пришёл с подружкой и пытался написать её портрет. Испортил мне три загрунтованных холста. А это и труд и деньги. Я тебе хотел показать акацию с инеем и цветами, хочешь посмотреть?

-Спрашиваешь.

-Только надень тапки!

-А голой туда можно?

-Голой можно? Но ты меня, всё равно не спровоцируешь писать тебя, сегодня, обнажённой!

-Сегодня не надо! Я сама устала от твоих бешеных ласк, а потом?

-Потом, когда-нибудь, посмотрим? Может, напишу?

Он достал из-под плинтуса спрятанный ключ, и мы вошли в комнату. Сразу с десяток ламп, со всех сторон ослепили меня, когда он включил свет. Я впервые, в жизни была в мастерской художника. У меня с ним, всё впервые. Впервые, за последние несколько лет, на первом плане - не половые отношения, а обоюдная любовь, впервые он написал мой портрет, впервые я принимала травяные ванны и впервые стала пить чай из трав и вот впервые нахожусь в его мастерской. Я не знаю, как у других художников, в их мастерских, но здесь был такой бардак! Такой бардачище, уму не постижимо! Много картин и много чистых холстов разных размеров, кисти всевозможных размеров: плоских, круглых и ещё чёрт знает каких, а уж о красках, и говорить было нечего. И в тюбиках, и в баночках, и на фанерках, засохшие.

Он подвёл меня к одной из картин, закрытой большой тряпкой, похоже, старой простынёю и сдёрнул её. Передо мной встала та акация, что стояла в парке. На одной её стороне, цвели белые гроздья, а на другой – был иней. Как если бы стояло животное, и одна его половина была лошадью, а другая коровой. Но это глупый, неподходящий пример. Гроздья акации были выполнены белой, краской, а иней – серой, с синеватым отливом.

-Моя девочка, так картины не смотрят. Ты ещё коснись её кончиком носа. Большое и красивое - видится на расстоянии. Подойди ко мне! Посмотри вот отсюда!

Картина сразу преобразилась. Краски заиграли на ней, словно стояло настоящее дерево, в двух временах года, одна её половина в зиме, а вторая в конце весны. Я очень долго смотрела на неё. Потом он мне показывал, другие картины, но у меня из головы не выходила эта акация.

-Данечка, ты настоящий большой художник и, милый, тем всем другим картинам на репродукциях (этому слову я уже научилась от него) – грош цена!

-Ты видела, где я прячу ключ от Саши, днём, при солнечном свете, сможешь ещё раз посмотреть, на картины. Они перед тобой предстанут другими.

-А убраться здесь можно?

-Только вместе со мной.

-А что, вот за этой дверью? Она тоже закрыта?

-Это моя комната отдыха. Была маленькой кладовкой, а я превратил её в жилую. Зимними долгими вечерами допоздна работаю, и чтобы не идти переодеваться, иногда, ночую здесь. Здесь - можно убраться.

Мы вошли туда. Когда он включил свет на меня с любопытством глянули добрые глаза большого белого медведя, который раскинул лапы и вольготно лежал на полу. Я тут же, голой, плюхнулась на его белоснежную шерсть и стала, как кошка, которая хочет кота, перекатываться со спины, на живот, по ней.

А добрый Миша, сразу вспомнил, свою белоснежную красавицу Найду, с которой гулял на Северном Полюсе и целовался с нею, под Большой и Малой Медведицами. Может, там были другие звёзды, но ему казалось, что эти. А потом, после их такой страстной любви под звёздами появилось их дитя любви – крошечный Умка, которого они так любили. А затем злые, плохие люди браконьеры застрелили Мишу, а шкуру продали барыгам. А художники скинулись и купили эту шкуру, чтобы подарить, како-му-то Даниле. А этот Даниил, оказался хорошим человеком и,

иногда, ночами, они спали вместе. А вот сейчас он привёл свою подружку, но Миша не понял, почему её, такую красивую, не назвали Найдой, а Людмилой? И почему, злые браконьеры с неё живой сняли шкуру? И теперь, она голая, без шкуры. И тогда из глаз Миши от жалости, к этой бедняжке, которая без белой пушистой шкуры, как у них, белых медведей, потекли слёзы. А она, всё-таки, красивая, даже без шелковистой шкуры. И как только люди могут жить без шкуры?

А я, в это время, мельком глянула на Даню, а у него, его мягкая колонковая кисточка стала твердеть и поднимать голову, чтобы посмотреть, что же это там делается на шкуре белого медведя?

-Данечка, мы с Мишенькой уже подружились! Но нам, вдвоём, с Мишей скучно! Иди милый к нам, только стащи с кушетки простынь, чтобы не запачкать его белоснежную шкуру.

А затем, у нас, с ним, тоже была большая любовь под одной большой звездой, которую мы так и не потушили. А потом, у нас уже не было сил идти на зелёный луг с синими цветочками и мы всю ночь так, и проспали втроём на полу. А когда мы заснули, Миша стал нам рассказывать о далёком холодном, но тёплом для него, Севере, о котором он так тосковал и где его, до сих пор ждали: верная его подруга Найда и маленький сынишка – Умка, который уже, наверно, пошёл в первый класс.

-Дань, я ещё никогда не спала на шкуре никакого медведя: ни белого, ни бурого, ни гризли. Мы так и проспали на полу, голенькими. Я даже не замёрзла под утро. Это было так необычно!

-Ты прижалась ко мне и подогнула ноги, и тогда я укрыл тебя второй половиной мишки, но через пять минут, ты отбросила шкуру, обняла меня и положила одну ножку на меня. А потом и я снова заснул.

-Ты когда придёшь?

-Не знаю? Как получится! Я уже начал писать большие

транспаранты к 7-му Ноября. Хорошо, что 8-го Марта и на Новый год не бывает демонстраций, иначе, я совсем не приходил бы домой. Попытаюсь сегодня уйти пораньше. До встречи, милая, я побежал!

-Зин, принимай! Но расцветка такая же, как и у Вики.

-Хер с ней! Постелю своему мудаку на День Рождения.

-Его?

-Как бы ни так! Своего Дня Рождения! Сделаю себе подарок. Пусть думает, что подарил любовник. Он, гад, даже купальник мне запретил. А ты уже потрахалась со своим на новом белье?

-И на новом постельном белье и на медведе!

-Что, специально ходили в зоопарк, чтобы трахаться на медведе?

-На шкуре медведя, дура! Белого медведя. Лежит на полу в мастерской у Данечки.

-Сама дура! Надо было так и говорить, что на шкуре. Ну, и как? Где лучше, там или там?

-Зин, ты взрослая баба, сама знаешь, что это зависит не от шкуры или белья, а от хера! Если он долго стоит, всё нормально, тогда можно хоть где. А у моего Данечки – класс! Улетаю раз за разом!

-Летать то ты летай! Только не залетай! А если залетишь? Пойдёшь выскребать?

-Предложил пожениться.

-И ты поверила?

-Поверила, Зин. Если бы ты видела, какой этой красивый мужик!?

-Все они красивые ****уны и вруны! Дело твоё.

-Я в смысле, что красивый человек. Добрый, нежный, ласковый, воспитанный и внешне красивый. Его особенно украшает шрам, тот, что на лице. Да, и на ноге и на спине.

-Воевал, что ли?

-Да, воевал.

-А где?

-Не сказал. Засекречено.

-И какое у него звание?

-Майор или полковник!? Не уточняла.

-Да, офицеры они мужики классные. А у меня выше мичмана – не было. Да, и, как любовник был – говно! Везёт тебе, Люд, отхватила такого мужика! Одолжи на ночку его, подруга!

-Сейчас, разбежалась!

-А, что? Давай проверим. Познакомь, если я его соблазню, значит, он такой, как и все.

-И не подумаю, Зин. Хорошо, что предупредила. Теперь, вместе с ним буду обходить тебя стороной.

-Ты знаешь, если я захочу, своего добьюсь, но не сы, не буду вмешиваться я в ваши дела! Ты, одна, бедняжка, итак намаялась. Поживи хоть с этим по-человечески. И эту ****ищу, Вику к себе не приглашай! Она, курва, нахальнее меня. Это ты – мокрая курица. Хотя, с другой стороны, молоток! Раз, такого заарканила.

-Зин, мы влюбились друг в друга.

-Людка, сними розовые очки! Какая любовь в наши годы? Любовь – встретиться, склеиться и разбежаться. Просто, тебе надело одиночество и ему, по твоим расска-зам. А теперь, вы спарились, если через пару месяцев не надоедите друг другу, может, чего и получится. Не торопись ставить второй штамп в паспорте! Штамп-то ещё, хер с ним, а вот если он штампанёт тебе ещё ляльку и отвалит, ох и тяжко тебе будет!

-Зин, советы легко раздавать направо и налево, а я хочу от него родить! Даже если он меня бросит. Я в него влюбилась, понимаешь?!

-Ты и от Глеба хотела родить, хорошо, что предохранялась.

-Не всегда, Зин. Иногда, бегу домой и уже в подъезде, если никого нет, снимаю трусы, и если он дома сразу ложусь под него.

-Ты проверься, у тебя - не бешенство ли матки?

-Дурочка, ты! Я месяцами могу терпеть без мужика.

-Дамы, не пора ли уже приступать к работе? Больше часа обсуждаете последние новости.

-Николай Иванович, Людмила Павловна объясняет, мне в каком разрезе, лучше показать один из узлов.

-Несите, я покажу!

-Всё! Мы уже разобрались.

Даня был уже дома, когда я пришла.

-Зачем ты таскаешь такие сумки, милая? Тяжело же?

-Я же не беременная, Данечка!

-А что у тебя в сумках?

-Продукты.

-И я купил продукты. И уже почистил картошку. Нам теперь продуктов пару недель можно не покупать.

-Тогда я начинаю готовить, а ты можешь отдохнуть.

-А я не устал. В чём тебе ещё помочь, на кухне?

-Ты мне только будешь мешать. Сними шторы и можешь заниматься своими делами.

-Тогда, я пойду немного поработаю в мастерской.

-А я тебя позову, когда приготовлю ужин. Я тебя люблю, милый!

-Я - тоже!

-Не верю! Я зашла, а ты меня даже не поцеловал.

-Боялся!

-Заразиться от меня?

-Ты только стала открывать дверь, а я уже заразился. Потрогай!

-Сумасшедший! Ты уже и меня заразил. Иди, иди, снимай шторы и потом сразу в мастерскую, иначе никакого ужина не будет.

-А поцелуй?

-Потом, потом, встретимся там, на пушистой шкуре. Мне там так понравилось!

Он ушёл, а я стала выкладывать продукты из сумки.

Как хорошо чувствовать себя семейной женщиной, хозяйкой в доме, пусть даже, пока на кухне!

Неделя пролетела, как одни сутки. И нашему (не знаю, как Даниному) счастью не было конца. Во всяком случае, моему! Я даже стала мало думать о Саше, а в иные дни и совсем забывала о нём. А мальчик, наверно, скучает там о мамочке, которая нашла здесь себе самца и вовсю развлекается.

-Люд, не забыла, что мы завтра, в субботу, уезжаем на простор. На два дня.

-А у нас палатка одноместная или двухместная? –я чуть не выпалила, что у Мишки, тогда, была одноместная и в ней было тесновато. Нет, трахаться нормально! Вроде, ничего не мешало. А спать было тесновато. Но я находила выход, спала почти на нём. Хорошо, что ночи летом короткие, да, и, то мы полночи не спали, а ласкали друг друга. С кем ты сейчас Мишенька? Наверно, догадался купить двухместную палатку, чтобы твои девочки не мучились?

-Никакой палатки у нас нет.

-Как, никакой? А где мы ночью будем спать и вообще, любить друг друга?

-На кровати?

-Значит, у тебя в поле стоит личная кровать?

-Не в поле, а в доме. А дом в деревне. В семидесяти километрах отсюда. А в доме живёт старушка, моя мать. А папу, ветерана войны, мы уже три года, как похорони-ли. Ещё вопросы есть?

-Есть, а почему ты мне ничего не рассказывал?

-А ты не спрашивала, и нам всё время было не до вопросов и ответов. Мы всё время чем-то заняты.

-Уборкой и любовью. Нет, ещё приготовлением пиши.

-Я этим не занимаюсь. Я её поглощаю. А тебе даю задание, сварить сегодня свой неописуемый украинский борщ и угостить мою мать.

-Не поняла, милый, угощать буду я, а не она, в своём доме?

Она такой борщ, как у тебя, варить не умеет, а угостит запеченной уткой с яблоками и козьим молоком.

-У неё, что коза?

-И два козлёнка.

-Тогда нам нужно закупить продуктов.

-Зачем? У неё всё есть.

-Ну, хотя бы хлеб!

-Там нормальный магазин. Деревня большая, хотя, и стоит в стороне от города.

-А я, то думала, что мы побродим с тобой по лугам, и полям, где много полевых цветов.

-Этим мы, вначале, и займёмся. Соберём те травы, которые цветут в это время, а позднее, они уже не будут иметь лечебные свойства. Мать будет довольна!

-Она, что лечит травами? Знахарка.

-Она всё время лечила травами, всю деревню, хотя там есть маленькая больница. А работала мать учительницей в школе. Преподавала ботанику. Она и меня научила разбираться в травах.

-Что, и ты знахарь, можешь лечить болезни?

-А разве, ты моя любимая пациентка не заметила, что я тебя лечу?

-Поишь своими отварами и купаешь, как лягушку в ванне и даже не даёшь пить вино. Грузинское.

-Но, ты не простая лягушка, а лягушка-царевна!

-А, ты, знаешь, Дань, я уже потеряла желание пить вино. Оно стало каким-то кислым и безвкусным. И привыкла к твоим помоям, прости – отварам. Ты, знахарь, наверно, меня приворожил, одним зельем, из своих. Вот я тебе надоем, и ты меня отравишь. Только когда будешь травить, дай такое зелье, чтобы я заснула на твоих руках и

-И, чтобы я отнёс тебя в постель, а утром ты проснулась и стала готовить завтрак.

-С тобой не договоришься.

-Ты всё собрала, царевна-лягушка? Через двадцать минут выходим. Сириус нас уже заждался. Надевай комбинезон.

-В такую жару? Зачем?

-Ты же сама просила прокатить тебя с ветерком?!

-Я не замерзну!

-Надевай, надевай!

-Пока, дойдём до твоего Марса или Ориона, я вспотею.

-Он – Сириус! Не оскорбляй его. Хоть он мне и преданный друг, но злопамятный и не любит оскорбления.

Мотоцикл уже стоял у подъезда и ждал нас.

-Привет, Сириус, сказала я, усаживаясь, сзади, на сиденье. Мотоцикл пипикнул.

-Ты слышал, Данечка, он меня поприветствовал. Значит, твой конь – умный.

-Возьми конец специального ремня и, пропустив через свою спину, дай мне.

-Зачем?

-Надо пристегнуться, чтобы не свалилась.

-Я не свалюсь!

-Пристёгивайся! Вдруг закружиться голова и ты отпустишь руки, которыми будешь держаться, за мою спину. И держись крепко! Обнимай меня так, как своего самого любимого человека!

-Ты итак, мой самый любимый человек!

-Ну, что поехали?!

-Сириус затарахтел, затем взревел, пару раз, так, что проходившая мимо старушка шарахнулась в сторону, выпустил облачко чёрно-белого дыма и покатил по внутренней дороге, на городские улицы. Я думала, что весь город, с удивлением, станет смотреть на дурочку, вцепившуюся в чужого мужика, которого она уже присвоила, но на нас никто не обращал внимании. Мы ехали по городу километров сорок. Там ещё знак стоял 50. Но Даня, сказал, что никогда не нарушает правила уличного движения и соблюдает все предписываемые знаки.

Вскоре мы выехали на трассу, где была указана скорость 70. А ехал он ещё тише. Я в скоростях не разбираюсь. Я знаю только одну скорость – 6 километров в час. Пешком. Со средней скоростью. Это меня Ванечка научил.

Это было ещё там, в техникуме. Давно. Пять тысяч лет до нашей эры. Как быстро летит время. Быстрее Сириуса.

-Людочка, -сказал он, мой милый Ванечка - куда ты так бежишь, со скоростью 10 километров в час? Мы же не в кино опаздываем, а гуляем?

-Откуда ты знаешь, какая у нас скорость?

-Выше нормальной. Нормальная средняя скорость человека, при ходьбе шесть километров.

-А я, может, хожу со скоростью 7 или 9!

Тогда он привёл меня на ту аллею, по которой бегали студенты стометровку, выполняя нормативы ГТО (готов к труду и обороне) и поставил на отметку «СТАРТ». И мы поспорили, что если проспорю я, то буду целовать его сто раз, потому, что расстояние было в сто метров, а если он проспорит, то достанет, с неба самую яркую звезду для меня. Засекли время, и пошли средним шагом, разговаривая, а время работало за нас. А когда подсчитали, умножив время на расстояние, вышло 6 километров, двести метров. Было бы меньше, метров на четыреста, но я хитрила и рвалась вперёд.

А когда, я, проиграв, поцеловала его подряд сто раз, то сказала, дурачок ты, Ванечка, зря спорил! Я бы тебя так, без спора поцеловала бы сто раз. Давай, я поцелую тебя ещё сто раз. Без спора. А он ответил, дурочка, ты Людочка, зря спорила со мной! Я бы без спора снял с неба для тебя звезду! И сорвал с неба, не одну, а пять звёзд и сделал из них ожерелье и повесил мне на шею. Где ты, сейчас, милый, Ванечка?

От этих мыслей меня отвлекла встряска. Сириусу надоело бежать по ровному асфальту, и он свернул на просёлочную дорогу. И сразу прибавил скорость. Это я почувствовала лицом, когда чуть высунулась из-за широкой спины Дани.

Так мы проехали ещё сколько-то километров.

-Людочка, услышала я слова Дани, так, как все они от него летели ко мне и потом, растворялись в поле, -а, сейчас, крепко, крепко держись за меня, я тебя прокачу с ветерком, как ты просила, и он свернул с просёлочной пыльной дороги в степь, где на зелёном фоне ковра, природа

выткала цветы всех расцветок. И Сириус, взревев, взбесившимся мустангом рванул по степи. Я крепче вцепилась в Данькин живот, на котором была только одна рубашка. А скорость всё возрастала и возрастала. Мои ногти стали впиваться ему в тело. Страх прыгнул на меня коршуном сверху и стал терзать моё тело. Я стала умолять Даню снизить скорость, потом орать от страха, но мои крики улетали назад и только пугали степных птиц и сусликов. Моя девочка, сказала, Людка, не ругай меня потом, если я обосусь.

Не знаю, сколько мы так проехали, но когда он остановил этого козла Сириуса и расстегнул привязной ремень, я стала бить его по его широкой спине своими кулачками и орать:

-Дурак, идиот, изверг, дьявол, мазила, мордописец, знахарь деревенский, -а потом пулей соскочила с мотоцикла, стащила с себя этот дурацкий комбинезон и, плача, побежала от него. Он догнал меня и схватил за руку:

-Не прикасайся ко мне, идиот!

-Люда, Людочка, что с тобой? Всё же нормально!

Я снова попыталась бежать. Он схватил, поднял меня на руки и понёс, к мотоциклу, а я брыкалась, вырывалась, хотела даже укусить его:

-Отпусти меня, дрянь негодная!

Он положил меня на землю, что там было на ней, я не видела.

Тогда он задрал мне платье и стал стаскивать трусики, а, я, сопротивляясь, вдруг, повернув голову вбок, увидела цветы, и на меня внезапно накатила волна страсти.

-Сними с меня и платье, Данечка и лиф?!

Я ничего не чувствовала, только страсть, бешеную страсть. И он, как кобель, сорвавшийся с цепи, тоже сходил с ума. Мы оба сходили с ума.

А затем, когда я, утомленная, лежала с раскинутыми ногами, раскинула, и руки и один из цветочков запрыгнул мне в ладонь и попросил сорвать его.

-Данечка, а что это за цветок?

-Герань луговая. Применяют при урологических заболеваниях, болезнях суставов и кровотечениях.

Я приподняла голову и увидела зелёный ковёр степи, утыканный всеми цветами.

-Это самое красивое место. Я люблю здесь бывать. Тут много целебных трав. Здесь мало кто бывает. Мы, с тобой, сейчас, здесь – одни!

-Значит, я голой жопой лежу на целебных растениях? -Знаешь, а мне даже приятно и в задницу ни чего не колет, только чуть-чуть спине не уютно.

-Приподнимись, я посмотрю. Вот, на чём ты лежала, старый маленький корешок от растений, когда укладывал тебя на природный ковёр, не заметил, ты очень, брыкала-сь, как кобыла, которую первый раз берёт жеребец.

-От страха!

-От страха, потерять невинность?

-Я её давно потеряла. От животного страха.

-Он у тебя живёт в животе?

-Тебе смешно! А мне было не до смеха. Ты летел все триста километров.

-На спидометре 180, а мой Сириус выжимает только 165. А я разогнался только до 150, как ты вонзила в меня свои когти, Смотри?

-Подумаешь, маленькие царапины? До свадьбы заживёт.

-До нашей?

-Так, вообще говорят.

-Ты не передумала?

-А ты?

-Я – нет! Сегодня скажу, матери об этом, если ты не передумала?!

-Нет, милый, Данечка, нет. Возьми меня!

-Ты захотела ещё раз, возбудилась?

-Замуж, возьми! А, вначале, до замужества, прямо здесь, возьми меня, милый!

А затем, Даня спросил:

Людочка, тебе не холодно от земли?

-Ты, что, такая теплынь?! А мне, в задницу никто не залезет?

-Кроме ужа никто!

Я тут же вскочила.

-Пойдём, побродим! Зачем ты взялся за трусы?

-Одеваться!

-Давай походим голыми, как Адам и Ева, здесь же никого нет!

-И почти, никогда, никого не бывает. Я случайно наткнулся на этот райский уголок.

-Сам говоришь, что это Рай. Адам, дай руку Еве! А ты уже обходил все эти места?

-По-много раз.

-А яблони здесь нигде нет?

-Нет, откуда? Если бы и была, яблоки всё равно были бы не зрелые.

-Вот и хорошо! Адам, пойдём искать яблоню и Змия искусителя, чтобы он уговорил меня сорвать запретный плод и совратить.

Мы захохотали.

-Дань, а зачем ты меня начал насиловать? Что я, разве, не даю тебе без насилия?

-С тобой же, от страха, случилась истерика. Я не знал, что с тобой делать? Хорошо, что ты стала стаскивать комбинезон, это мне подсказало, что тебя из одного стресса надо выводить другим! Но, ты, как резвая лошадка...

-Не сравнивай меня с кобылой! Я трепетная горная лань. Серна.

-Гор здесь нет. Тогда ты степная лань.

-Пусть, но всё равно трепетная. Видишь, я трепещу при виде самца, хотя он меня уже два раза взял. А сколько раз самцы лани, за один подход, берут самок?

-За один подход – один. За два – два и так далее. Люд, откуда я знаю? Это ты должна знать. Ты – лань. Самка. А, я - самец человеческий. Мужик. И то, точно не знаю, каждый раз получается по-разному.

-С тобой невозможно разговаривать! Ну, побежала я,

и что? Что дальше?

-Ну, и побежала ты. А я тебя догнал. Схватил за руку, а ты опять рванула от меня. Я тебя поднял и понёс. Хотел просто посадить на цветочный ковёр, а ты ещё сильнее стала сопротивляться. А у меня от скорости и от твоей истерики подскочил адреналин, а когда я тебя опускал на землю, платье задралось, и, я, увидев твои трусики – стал возбуждаться и стаскивать их, а затем, ты сама попросила снять платье и лиф. Людочка, ты прости меня, за всё!

-Не прощу, пока ты не заставишь меня ещё раз улететь к звёздам.

-Обещаю ещё два раза. Здесь и в бане.

-В какой бане?

-В деревне – у всех свои бани. У матери в деревне есть баня. Ещё отец строил.

-Дань, ты меня совсем избаловал. А это хорошо, что так получилось! Я такого оргазма ещё не испытывала! Теперь я знаю, где седьмое небо.

-А я подумал, что ты сошла сума! До седьмого неба я не долетел, а до шестого ты меня подбрасывала снизу. Ты так яростно работала, как будто это твой последний половой акт перед смертью.

-А, может, он и был последним? Сяду ещё раз, с тобой на мотоцикл и улечу на тринадцатое небо.

-А почему не на седьмое, а на тринадцатое?

-На седьмое улетают во время оргазма, а на тринадцатом черти живут. Не зря же говорят, «тринадцатая дюжина». Там Ад и стоят котлы. А я грешница Ева, хожу здесь, по земле - голой? Не смотри туда, на моё лоно, Адам! Туда смотреть только Змий имеет право!

-Людочка, тебе точно надо писать книги! Сколько же у тебя фантазии?!

-А нас здесь, правда, никто не увидит?

-Гарантирую. Я много раз был здесь и никого, никогда не видел.

-С бабами?

-С Евами. Но они уже в Аду. Их Змий туда отправил.

-А хорошо, что ты тоже понимаешь шутки!

Потом мы около трёх часов ходили, собирали травы и Даня о каждом растении, рассказывал, когда его надо собирать, как высушивать и какую болезнь им лечить. Но я слушала невнимательно, потому, знахаря из меня никогда бы не вышло, да и у меня ничего не болело. Я была здорова, как никогда, потому, что у меня от счастья выросли крылья, и я летала над цветами вместе с бабочками и стрекозами. Они сразу приняли меня за свою. Даже одна из них, стрекоза, которая вначале прыгала по цветкам, с разными самцами, подлетела ко мне и сказала:

-Людка, полетели со мной! Видишь, на «анютиных глазках» сидят два таких здоровых самца, и не спускают с тебя глаз, прислали за тобой, их же двое, а я одна, а они оба так классно трахают!

-Милая, но мой самец тут! Ходит, собирает разную травку и цветочки и все они лечебные или целебные, я в этом не разбираюсь и мой самец меня этому учит.

-Он только и умеет, что учить. А в такое время и в таком райском месте, надо только заниматься любовью. Жизнь - коротка! А любовь - ещё короче! А наши самцы, только и делают, что любят нас, красивых самочек, с раннего утра и до поздней ночи. Полетели!

Но я отказалась

-А вот это – Вероника лекарственная, сказал Даня, отдавая мне цветок.

Вероника лекарственная имеет немало полезных свойств, но состав ее пока полностью не изучен. Заготавливают надземную часть вероники.....

Я взяла цветок в руки, и стала рассматривать. Но вокруг меня началось жужжание и я инстинктивно закрыла глаза и стала прикрывать лицо, думая, что это налетели пчёлы.

-Дура, ты, Людка! Всегда была дурой и осталась ей. Открой глаза, не бойся!

Я открыла глаза и увидела красивую бабочку, на своём цветке – Веронике. Хотела её потрогать.

-Не трогай меня своими грязными руками! Ты два раза, за короткое время, держала в них хер этого самца, который дал тебе этот цветок, и даже не помыла их, хотя у вас в рюкзаке, кроме травяного настоя, есть ещё и бутылка воды. Хорошо, что я отвадила тебя от Вано! Он столько хороших стихов написал, не видя тебя! Слышишь жужжание вокруг тебя? Это я выпустила рифмы. Если хочешь передать привет Вано, лови их и составляй стих. Они летают отдельными строчками. Тебе нужно только пой-мать все, а расположить их последовательно, у тебя ума хватит. Фу, сучка! Как от тебя пахнет спермой! Ты и меня заразила! Появилось томление. Надо искать самца. А, может, мне самой превратиться из бабочки в бабу и отдаться твоему самцу?

-Значит, ты и есть та Лира, сучка, которая разлучила нас с Вано?

-Догадливая, кобыла!

-Пошла вон! Нет, постой! Как он там? Он счастлив?

-Ха, ха, ха, ха, ха!

От злости хотела схватить Лиру-бабочку, сидящую на Веронике, как она взлетела и, чиркнув своим крылом меня по носу, взмыла вверх.

-Людочка, что делаешь? Нельзя так грубо руками, как муху, ловить бабочку! Тем более, что это - разновидность редкой бабочки. Это же Толстоголовка крупно пятнистая! Нам повезло, что мы её увидели!

Я таким свирепым взглядом глянула, на Данечку, что он отпрянул.

-Что с тобой, милая?

-Я подумала, что это пчела и собирается меня ужалить! Наверно, ещё не отошла от стресса и страх ещё не улетучился?

-Прости, меня, милая! Это я вверг тебя в этот ужасный стресс!

-Всё нормально, Данечка! Это ты меня прости, за мой свирепый взгляд! Видишь, я уж и не такой ангелок, как ты, однажды, сказал. У меня преобладают дьявольские, сатанинские черты характера, над ангельскими. Я тебя оторвала от дела. Давай, продолжим. А сколько мы ещё здесь пробудем?

-Я, предполагаю, ещё часа полтора, два, но если ты устала, можем уехать сейчас! Твоё тело уже покраснело. Можешь обгореть. Принести тебе платье?

-Не нужно. Я хочу загореть. Такого загара, ведь, ни у кого нет! Загар по всему телу. Смотри! какими красными стали у меня груди! А свою жопу я не вижу, она тоже уже красная?

-Как у обезьяны!

-Зря ты, ты хохочешь! Твоя задница, тоже такая же, красная, как у мартышки! А на своего дружка, ты бы лучше надел шляпу, а то его стукнет солнечный удар!

И если это случится, то он не сможет ходить в гости к моей подружке!

Мы захохотали, а затем снова начали заниматься сбором трав.

Это Даня занимался травами, а я держала в руке уже ирис, красивый цветок, похожий на орхидею, а Даня бубнил: «-Он применяется в официальной и народной медицине как: иммуностимулирующее, родовспомогательное, антиоксидантное, кровоостанавливающее, общеукрепляющее.......

Та же бабочка-Лира снова уселась на мой ирис, похожий на орхидею, так сказал Даня, а какая она орхидея, я не видела. Может, и видела сотни раз, но не знала, что она – орхидея. А, теперь, если увижу цветок, и мне скажут, что это орхидея, буду говорить всем, что видела орхидею, похожую на ирис.

-Не отвлекайся на ненужные мелочи! Ты поймала хоть одну мою рифмованную строчку?

-Четыре. Остальные - улетели. А теперь я и их забыла.

-Потому, что пыталась меня поймать и прихлопнуть. Не выйдет! Слышишь жужжание? Это снова они. Лови, а, чтобы тебе было легче, я тебе дам подсказку, как в кросссворде. Слушай!

Ковёр степной здесь подо мною,

И Лира-бабочка улетела. А я стала ловить строчки. А они играли со мной в прятки. Я только замечала ту, которая подходила по смыслу, как они перемешивались, но я приспособилась и стала ловить их, как ловила, до этого кузнечиков, а потом подбрасывала вверх и подпрыгивала вместе с ними. А они стрекотали, а, я – хохотала. Голая, тридцатилетняя баба. К той, первой строчке, я подставила пойманную вторую, а затем стало совсем легко. Их становилось всё меньше и меньше, а стихотворение всё длиннее и длиннее. А последняя строчка, подняла руки вверх, сказав: «-Людка, я – сдаюсь! И сама, тут же, запрыгнула в мою умную голову, поэтессы.

И тогда, моя умная голова, стала их пересказывать, чтобы запомнить:

Ковёр степной здесь подо мною,

На нём цветы кругом растут,

А мы расстались уж с тобою,

Порвали нить любовных пут.

Когда-то ими нас связали?!

Мы думали, что – навсегда!

Только мечту нашу украли,

Бегущие вперёд, года.

Я, обнажившись, рву цветочки,

Гуляю, по степи, с другим,

Но вспоминаю те денёчки,

Когда, лишь ты был, мной, любим.

Когда подолгу мы гуляли,

Хотели мир, с тобой, объять,

И звёзды яркие считали

Шли, по утрам, рассвет встречать.

Ушла любовь, вся истончилась,

От радуги – осталась нить,

И с нами горе приключилось,

Мы перестали вдруг любить.

Любовь, как день, необратима,

День убежал за горизонт,

А память? Нет, непобедима,

Вдруг открывается, как зонт.

Цветочки ножки мне целуют,

А мне всё кажется, что ты!

Твою любовь уже воруют,

И рвут, как яркие цветы.

А, я, любимый, хризантема,

Была и есть всегда твоя,

Сбежала б с Рая и с Эдема

Туда, где ты, в твои края.

Ты не горюй! Пей цинандали,

Киндзмараули, хванчкару,

Мы без любви с тобой устали,

Умрёшь - любимый! Я – умру!

* * *

-Люд, сказала, прилетевшая бабочка-Лира, и вновь усевшаяся уже на другой цветок у меня в руках, который дал Даня, но я, даже не запомнила его названия. –Хоть ты и вредная баба и такая же сучка, как я, любишь мужиков, (а какая баба их не любит?), но ум у тебя есть. Ты быстро собрала строчки в стихотворение. Но, как сказал один знакомый узбек, мой хахаль, из Средней Азии, «-лучши хировая карандаш, чим пилахая память!». Ты не надейся на память и запиши это стихотворение. Если узнаешь адрес Вано, пошлёшь ему. Он будет рад. Ведь ты до сих пор его любишь!

-Я уже люблю Данечку!

-Ты трахаешься с Данечкой. Он хороший любовник. Но не очень хороший художник. Он намалевал твою морду с раскосыми глазами. Когда я отнесла копию того, твоего портрета, который изобразил этот мордописец, ему Ванечке, то он ему не понравился. Потому, что уж очень ****овитая, похотливая твоя морда была на этом портрете. Ванечка просил адрес этого художника, чтобы его зарезать, но я не дала. Жаль Ванечку. Ведь, потом, такого хорошего поэта, дурака, посадили бы в тюрьму! Люд, а ты так и не помыла руки после хера! Я тоже, иногда, не мою. Потом долго и приятно им пахнет. Хером. У тебя нет, чего-нибудь выпить? Водки или вина?

-Даня, против пьянки! Но я бы, сейчас - выпила.

-Хер с ним, с твоим Даней! Давай дружить!

-Давай!

-Тогда дома всегда держи бутылочку. И не вздумай больше убивать на себе букашек! Я могу залететь и божьей коровкой.

-Договорились. Лира-бабочка, а где он, сейчас, мой любимый Ванечка?

-Ты же сказала, что разлюбила его и любишь Даню?

-Неважно! Так где, Ванечка?

-Там, в песках. Живёт один.

-И, что он там делает, в песках?

-Ловит гадюку. Самую ядовитую.

-Чтобы брать у неё яд для лекарства?

-Чтобы раздавить! Она его слишком больно укусила.

-А как- же он не умер от её яда?

-Я вылечила. Заставила его забыться в стихах. Но её яд, яд любви всё равно остался в нём и точит его.

-Разве он её любил, гадюку?

-Да. Но, он её и сейчас любит. И гоняется за ней по пескам пустыни, а без неё для него пустыня – весь мир! Если захочешь, сочини об этом стихотворение, только сама. Я в этом не буду тебе помогать.

-Я уже захотела.

-А тот стих, запиши, запиши всё-таки на бумагу. Пока, я полетела!

-Привет, Ванечке! Только не говори ему, что я была голой рядом с мужиком!

-Я же не идиотка!

-Даня, я принесу бутерброды и термос с настоем, перекусим. А ты приготовь место, где бы нам присесть.

-Я сделаю шалаш из травы и выложу внутри травой. Будет для моей принцессы царское ложе. Ты на таком ещё не спала.

-Ты хочешь, чтобы я поспала?

-Да, отдохнула и поспала в тени.

- А где она, эта тень?

-Будет в шалаше. А ещё я внутри поставлю вентилятор. Посажу птичку, она станет махать крылышками и обдувать тебя.

-Данечка, и пусть она ещё поёт. Минералку тоже принести?

-У нас нет минералки! В бутылке простая вода. Для мытья рук.

-А она сказала минералка.

-Кто?

-Да, это я так, сама с собой.

-Ты, милая, перегрелась. Накинь на голову косынку.

-Хорошо.

Первым делом я достала большой блокнот, (маленькая записная книжка, затерялась) в котором был карандаш, а затем взяла сумку с едой и питьём. И повязала голову косынкой.

Пока я ходила туда-сюда, шалаш был готов. В нём было уютнее, чем тогда в палатке, где мы развратничали с Мишей.

Мы с аппетитом уплели котлеты и бутерброды, я с сыром, а Даня, с колбасой. А затем запили чаем из трав. Как я раньше могла пить кофе и чай? Какао, я бы выпила и сейчас. Нет, травы – самый лучший напиток. Летом они охлаждают, а зимой, а зимой я не пила их, потому, что не знала Даню.

А, Даня вновь ушёл на охоту. Добывать лекарственные растения, чтобы поить и лечить меня ими зимой. Но, от чего? От дури, скорее. И от б****ства, чтобы оно выветрилось совсем. А я стала записывать стихотворение, пока не забыла, а затем раскинула ножки на такой мягкой, душистой постели и захотела Даню. Но Дани не было. Тогда я стала сочинять новое стихотворение о нём, Ванечке, а ещё о песке и гадюке, которая его укусила, а он её ловит и не может никак поймать. Но с чего начать? Лира, такая же шлюха, как и я, не подсказала мне. И тогда я решила уйти к нему. И я стала уходить от Дани, мысленно. На самом деле, я бы никогда от него не ушла бы!

Ухожу я в дали - дальние,

Там, где россыпи песка,

Где глаза твои печальные,

А в них боль, ещё, тоска!

Там, в песках, один ты маешься,

И в песках один живёшь,

По пескам один шатаешься,

Но меня там, не найдёшь!

А я здесь, где вьюги белые,

Где метели и туман,

Бродят мысли ошалелые,

В них один сплошной дурман.

Ищешь, там, гадюку грозную,

А я, здесь, в степях живу,

И душу всю, свою, морозную

Прячу голышом в траву.

А цветы лишь улыбаются,

И меня к себе зовут,

Пчёлы голую стесняются

И ко мне совсем не льнут

Только бабочки с стрекозами,

Все распутные, как я,

Над моими плачут слёзами,

Ведь, они - мои друзья!

Там, в песках, от жажды мечешься

Нигде влагу не найдёшь,

Приходи ко мне, полечишься,

От моих слёз поплывёшь.

По пескам иду, задумчиво,

Здесь тебя, любимый нет,

Моё сердце всё измученно,

Где же ты, теперь, поэт?

* * *

Немного коряво, но для меня сойдёт! Решила я и ещё шире раскинула ножки, для дружка Ветерка, который только и ждал момента, чтобы, приступить к своим нежным чарующим летним ласкам. Зимой он тоже любит ласкать, но грубо и противно.

-Людочка, сказал он, -это стихотворение не корявое, вот я тебя приласкаю, удовлетворюсь, и ещё раз прочитаю его, чтобы запомнить, а затем унесу его ему, твоему Ванечке. А он не в песках пустыни, а где-то в степях этой, России, строит большой город. Это тебя обманула шлюха Лира. Она, это корявое стихотворение, ему ни за что не понесёт. Оставь блокнот открытым, а то, потом, когда я тебя отлюблю, ты – заснёшь. А, сейчас, милая, раздвинь шире ножки! Чтобы я, весь, без остатка, влез туда, в тебя.

Я так и сделала, шире раздвинула ножки, и после бурных ласк малыша Ветерка, молоденького сына старого грубого нахального Ветра, пьяницы и буяна, бездушного убийцы, утомлённая – заснула крепким сном.

Открыв глаза, увидела напротив себя, лежащего на природном ковре, на животе, голого мужика, и рисующего меня. Но, совсем, отойдя ото сна, поняла, что это мой Даня, лежит на животе, напротив. И не просто лежит, а рисует, скорее, пишет меня, обнажённую, как Гоя – свою маху. И главное в моём блокноте и моим карандашом. А, может, он читает, то, что я сочинила?

Я мигом вскочила и улеглась с ним рядом.

-Что ты наделала, коварная?!

-Что?

-Испортила всю натуру. Хорошо, что я успел зафиксировать твоё лицо и торс до пупка, и твои божественные ножки, оставалось только..., но ничего, это дело техники.

-Ты же не хотел писать меня голой?

-А я голой тебя и не писал!

-А это что? Разве не голая баба? И с моей лошадиной мордой!

-У тебя не лошадиная морда, а красивое, нежное и юное лицо и здесь ты не голая, а обнажённая.

-Не один ли хер?

-Фу, как вульгарно! Режет слух.

-Данечка, ладно, пусть я здесь не голая, а обнажённая, скажи, а ты читал, что я там написала, стихи? Что ты молчишь? Читал? Читал. В чужие блокноты не хорошо совать свой нос!

-Вот я, дурак! Не хотел же читать, но подумал, раз ты его не спрятала, а положила рядом, тем более открыла, это для того, чтобы я прочитал. Я же видел, как ты задумчиво ходила рядом и что-то шептала. Вначале думал, ты повторяешь, для запоминания, то, что я рассказываю тебе о травах, а когда пару раз ты не ответила, решил, что сочиняешь, и больше не стал тебя беспокоить.

-Стихи красивые. Мне очень понравились. А ты, Люд, его по-прежнему любишь! Сильнее чем меня! Но я не возражаю, люби! Любовь такая штука, что долго не приходит, иногда совсем, а если уж пришла, её потом не выгонишь, выталкиваешь в дверь, а она лезет в окно. Но, как бы то, ни было, мне с тобой хорошо, и если ты не передумаешь и останешься со мной, то всегда будешь мною любима. Ты обиделась!? Молчишь. Ты его сразу полюбила, с первого взгляда?

-Это он меня полюбил, но не с первого взгляда, похвастался ребятам с нашего курса, под хмельком, что укротит меня, а мне передали, и он, укрощая, сам укротился, влюбился в меня, а потом и меня влюбил в себя, укротил.

-И каким же образом вы укрощали друг друга?

-Как в цирке, кнутом и пряником.

-Он тебя бил?

-Даже голоса не повышал! Нет, пару раз повышал, когда я его сильно доставала, уходила с другим.

-Тогда что же являлось кнутом, а что пряником?

-Для него пряником были наши прогулки в сквере и поцелуи, а кнутом мои флирты с другими парнями. Тогда он исчезал.

-А для тебя?

-Данечка, ты так хорошо ласкаешь меня руками, конечно, не так, как гинеколог, с которым я прожила полгода, но, всё равно, божественно. Для меня твои руки художника, как колонковая кисть и ты пишешь ею, всё моё тело, но мы, бабы, так устроены, что для нас, бабс, самые нежные, самые лучшие, самые дорогие ласки не те, которые шарят по телу мужскими руками, а те, которые влетают в женские уши из мужских уст.

Так вот, его пряником были слова, которые он дарил мне часами: нежные ласковые, смешные. Он постоянно о чём-то мне рассказывал, не как ты, разово, сегодня, интересно и познавательно, а ежедневно.

-А ты меня не слушала, сочиняла стихи. Если мы станем ежедневно и помногу болтать о пустяках, в этом тоже

нет ничего хорошего!

-Не обязательно много болтать, можно и двумя словами вознести на небо.

-Но можно и двумя словами свести в могилу! Если его пряником для тебя были его слова, а что же являлось кнутом?

-Его исчезновение. Он надувался, как индюк и исчезал, на вечер или сутки, а иногда и на большее время. И тогда мне уже его не хватало. Я начинала страдать. Вначале не сильно, а затем всё больше и больше и постоянно думать о нём.

-Ты и сейчас о нём думаешь!?

-Иногда.

-Значит, ты совсем меня не любишь! Может, мне тоже исчезнуть?

-Почему ты посмотрела на меня снова такими злобными глазами, и молчишь?

-Так исчезнуть?

-Как хочешь. Я тебя не держу.

-Ах, так! Тогда оставайся, а я поехал. Забери свои вещи!

-У меня их там нет.

-А, одежда?

-Можешь оставить её себе. Будешь нюхать мои трусики!

-Я её швырну на землю.

Он вскочил и швырнул в шалаш мой блокнот.

-Вырви оттуда листок со своей карикатурой, мазила!

Но он уже пошёл. Его голая красная задница, как у мартышки, засверкала на послеполуденном херсонском солнце, а огромные босые ноги топтали анютины глазки, васильки, ирисы и другие красивые степные цветы. Его ишак, Сириус завёлся с пол-оборота, Взревел, встал на дыбы и помчался, давя траву, а я, голая, лежала на животе и смотрела вслед, пока он не исчез.

-Вот, гад! - сказала я себе, - Даже одежду не оставил.

Слёзы навернулись у меня на глаза, и я боялась, что

если заплачу, начнётся истерика. И я огромным усилием сдержала себя. Значит, жизнь закалила меня, и я становлюсь сильной женщиной, если бы, сейчас, прискакал он, Ванечкин Пегас, крылатый конь, то я его остановила бы на скаку или загорелся наш, а теперь уже мой шалаш, то я бы зашла в него. Но не было, ни Пегаса, и не загорелся шалаш. И хорошо! А то где бы я ночевала голая, одна в этой красивой и безмолвной степи. Почему безмолвной? Разные птицы распевали свои песни. Стрекотали кузнечики и цикады.

Я, не вставая, на четвереньках, залезла в шалаш, положила под голову руки и стала смотреть в синее небо с отдельными крошечными облачками. Стрекозы и бабочки залетали, вились надо мной, а кузнечики, видимо самцы, нагло запрыгивали на меня и так же быстро спрыгивали.

Я не знаю, сколько времени пролежала так, пока не услышала шум приближающегося мотоцикла.

Сириус подкатил к самому шалашу и снова встал на дыбы.

-Козёл! –сказала я мысленно, но не Дане, а Сириусу. Испортил такой приятный цветочный запах степи.

-Зачем ты снял рубашку и снимаешь штаны?

-Я строил шалаш на двоих, а не для тебя одной! Подвинься! Разлеглась, как Роза!

-Ты уже мечтаешь о Розе?

-Слушай анекдот:

Абрам раздевается и ложится на кровать. А Роза раскинула ноги так широко, что Абраму мало места.

-Роза, ты таки знаешь, о чём я сейчас думаю?

-Знаю, Абрам, и она сильнее раздвинула ноги, -ты мечтаешь полюбить меня!

-Я таки думаю, чтобы ты подвинулась, а то твоя толстая жопа заняла всю кровать.

Я засмеялась и обняла Даню.

Его руки стали шарить по мне. Но мне не хотелось близости.

-Данечка, зря ты хочешь взять метод кнута, Ванечки,

и воспользоваться им. Не делай этого! Он меня этим оттолкнул от себя. И не надо сейчас ласк. Ты же говорил, что у твоей матери, в деревне есть баня, так мы поедем к ней сегодня?

-Обязательно! Мы же собрали столько трав и соцветий для неё!

-Так поехали! И ещё, любимый, я никогда не отдавалась мужчине в бане! Ты возьмёшь меня там?

Он стал целовать меня, но я, уже заводясь, оттолкнула его и встала.

Один из кузнечиков выпрыгнул, почти оттуда. Всё-таки сволочи эти самцы! Всегда ищут возможность воспользоваться беспомощностью и слабостью самок.

Когда я села на мотоцикл, сказала:

-Даня, я твоей страховкой привязываться не стану. Буду держаться за тебя. А если ты разовьёшь большую скорость, как тогда, просто отпущу руки и завалюсь вбок.

Приблизительно через час мы были в деревне.

Деревня, как деревня, каких много на Украине: больших и маленьких. А это была средняя, в которой были больница и школа. Дом стоял на улице ближе к окраине. За-бор не старый, но и не гнилой, как у многих. С деревом здесь всегда были проблемы.

Первым, кто нас встретил, это серо-белая или бело-серая козочка, жевавшая жвачку, она берегла зубы и таким образом чистила их, иначе козёл, к которому её поведут, сразу шарахнется от неё в сторону, увидев её гнилые зубы. А, почти, белые козлята, наверно в отца или в любовника матери, белого козла, бегали по двору друг за другом. Но когда я вошла в калитку, а Даня заводил Сириуса в пристрой, сарай, со стороны улицы, козлята подбежали ко мне и сказали:

-Привет, тётя Люда!

Я сразу вспомнила рассказ Вано, как он дома, у себя в совхозе, в Грузии резвился, на каникулах с козлятками, мне тоже сразу захотелось порезвиться с ними.

-Привет, девочки! сказала я и сразу обняла их за шеи, а мать, козлиха рогатая, сказала:

-Незванка, не трогай моих детей, заимей своих козлят!

-Но я много раз давала разным козлам, но, ни разу, не забеременела, а от первого козла сразу залетела и то, мальчиком. А эти малышки, девочки, такие хорошенькие!

-А ты умеешь играть в догонялки? – спросила одна из девочек. Как их зовут, они не сказали.

-Конечно! Только это было, давно и я забыла.

-А мы научим. Вначале убегай ты, а мы будем догонять, а, потом, догонять будешь ты, согласна?

-Согласна!

-Тогда, убегай!

И я побежала. А они за мной. И так мы бегали по двору. Я заскакивала по трём ступенькам, на крыльцо, а, затем спрыгивала, и они делали тоже самое. И мы, втроём, хохотали. Я - громко, вслух, а они – тихонько. Их смеха слышно не было, наверно – стеснялись. Так мы сделали несколько кругов по двору.

Большой, красивый Петух, гусар, потому, что был со шпорами, и гребешком на макушке, сразу увёл своих курсисток, курочек в сторонку и сказал:

-Дамы, прошу-с, выйти с танцевального зала на улицу! Эта холопка, необразованная, городская индюшка, может, нечаянно, наступить, кому-нибудь из вас, красавицы, на лапу! – И они, с криком, как все бабы, выскочили в заборные щели на улицу.

Так мы сделали круга четыре, и вдруг я бросила взгляд на улицу и ужаснулась. Там стоял Даня, с женщиной, лет под шестьдесят, в косынке, у которой была большая охапка травы в руках. Видно это была его мать? Ходила за кормом для козочек. Они смотрели и счастливо улыбались, словно бегали они, а не я. Я вмиг остановилась, а козлята, догнавшие, значит, победившие меня, тоже тихо смеялись и тёрлись о мои ноги, своими мягкими козьими тельцами.

-Извините! Здравствуйте?

-Вот она, какая твоя Людмила! Радостная, весёлая и счастливая, не то, что Фая, презиравшая деревню! А меня зовут – Галина Васильевна.

-Я, знаю! Даня рассказывал о вас. Я рассмешила вас своей глупой выходкой!?

-Почему глупой? Если бы не мои старческие ноги, я бы присоединилась к вам. А Данька – нет! Он на такие проделки не способен. Другие ребята, было, идут играть в футбол, или на речку, а он всё себе рисует кур, петухов, или бренчит на гитаре. А утром, на заре бежит рисовать портрет. Айвазовский. Это его так дразнили пацаны. Что же ты, хозяюшка, стоишь во дворе и не приглашаешь гостей в дом?

-Проходите, дорогие гости! И будьте, как дома!

-Дань, а она ещё и юмористка!

-Я же тебе говорил, ма, что она тебе сразу понравится!

-Мне-то что? Жить вам!

Она положила охапку травы перед козой, куда сразу подбежали и козлята.

-Пошли в дом! Хорошо, что я вчера зарезала одного из селезней. Правда, он не очень жирный, как осенью. Я, как чувствовала. И попросила у Оксаны Николаевны, яблок из погреба. Приготовлю вам утку с яблоками.

-А, Люда, завтра, приготовит украинский борщ. Она обещала.

-Сынок, украинский борщ не у каждого получается! Я вот, всю жизнь живу на Украине, а по-настоящему варить его не умею.

-Люда – умеет. Тебе понравится!

-Если тебе нравится, мне тем более понравится. Вы в баню пойдёте?

-Приехать в деревню, домой и не попариться – грешно!

-Пока я буду готовить, иди, растапливай!

-Дай выложить из сумки, то, что мы насобирали и разложить, сушиться. Люд, поможешь?

-Спрашиваешь.

Когда мы, тщательно перебирали лекарственные травы, я спросила:

-Дань, а никто, из ваших, деревенских, не видел дурочку, бегающую с козлятами?

-Никто! Какое им собачье дело, тебе не всё равно?

-Мне, то всё равно! Матери будет стыдно, если начнут, смеяться над ней и говорить, что сын, привёл в дом городскую, из сумасшедшего дома.

-Они, сволочи, всю жизнь смеются над ней и называют колдуньей, ведьмой и знахаркой и все бегут лечиться к ней, а не в больницу. Она к этому уже привыкла. А с чего это ты, надумала, вдруг бегать с козлятами? Твоя очередная фантазия?

-Скажу, раз ты уже всё равно, знаешь о Вано.

-Это, тот Ванечка, которого ты до сих пор любишь?

-Так, вот он, этот Вано-Ванечка, приехав с зимних каникул, в январе, рассказывал, как провёл их. Мы гуляли в техникумовском сквере, было не очень холодно, шёл снежок, а Вано рассказывал, как он дома, в одной рубашке, у них было 19 градусов тепла, бегал с козлятами. Его родители тоже держали коз. Он, рассказывая, бегал по аллее сквера и запрыгивал, на пустые скамейки. Я сильно хохотала. А тут вошла к вам во двор и увидела козлят. А они подбежали и предложили побегать. Вот мы и стали бегать.

-Прямо так и предложили?

-Да, сказали, Люда, давай играть в догонялки! Не веришь, спроси у них и они подтвердят?! – один козлёнок заблеял, а мы засмеялись.

-Я не знаю, доставила ты козлятам удовольствие? Но нам – очень! Мать, прямо, влюбилась в тебя!

-Это же хорошо! Не станет отговаривать тебя, жениться на мне.

-Не станет! А если станет, я – не мальчик! Решаю сам.

-Данечка, но только учти! Если мы поженимся, я сразу, на второй день, когда гости разойдутся, заставлю тебя

бегать с козлятами, вместе со мной, а козлят мы отберём у козы и усыновим.

-Свадьбы не будет!

-Ты уже передумал?

-Я не люблю эти сборища, пьянки! Особенно в деревне. Здесь, что на свадьбе, что на похоронах, пьют до усрачки. А потом, полгода обсуждают.

-С этим я с тобой согласна. Мы, вместо свадьбы, лучше уедем в Крым. Он совсем рядом, и мне хочется там побывать. На море и в ботаническом саду.

-Море, такое же, как в Херсоне. Одно и то же море -Чёрное. А в Никитском ботаническом саду я был три раза и ещё побывал бы!

Подошла Галина Васильевна и сказала:

-Утка, почти готова! Мойте руки и за стол.

-Ма, ты, что? Нажрёмся, а потом в баню? Сытыми в бане париться – тяжело. Да, и врачи не рекомендуют. Мы, вначале, пойдём, напаримся, а потом пойдём на охоту за утками в яблоках.

-Да, сынок, это правильнее. Да и утка, если попарится в русской печи, ещё минут сорок, будет, вкуснее. Но я предложила из вежливости. Всё-таки – гости!

-Какие мы тебе гости?! Считай, самая близкая родня!

-Так баня, наверно, уже готова?

-Минут через сорок будет готова, так, что твоя утка ещё долго будет высиживать яйца-яблоки в печке.

-Переутомлять тоже не желательно. Если, что, поставлю на краешек, чтобы не остывала. Дань, а тебе, если нечего делать, подправил бы доски с боков сеновала.

-А мне, что делать? Чем вам помочь?

-А ты, Люд, пойдем, поможешь мне поставить стол и расстелить скатерть.

Когда мы всё сделали, я сказала:

- Здесь секундная работа. Что ещё?

-Да, я тебя не поэтому позвала, это я и сама бы сделала. При Дане не хотела спрашивать. Ты выпиваешь?

-Пила вино, но сейчас, Даня...

-А Данька – запретил!

-Он не запрещал, но ему это не нравится. А вы тоже, как Даня, - не пьющая?!

-Я, милочка, в деревне живу, а здесь – все пьющие! Это я при Дане пью с ним настой из трав. А когда приходят гости, деревенские или из города приезжают, бывшие мои ученики, мы и вино и водочку, и даже, сомогончиком балуемся.

-Может, взять бутылку?

-Смотри сама. Я сейчас за хлебом пойду и куплю.

-Я молодая, быстро сбегаю.

-Сделай милость, сбегай! Магазин на следующей улице. Если, что – спросишь. Сейчас дам деньги.

-Не надо! У меня есть. А что брать?

-Лучше, вина.

В магазине были коньяк и вино. Водка дешевле и её быстро разбирали. На удивление вина были и грузинские, потому, что стоили дороже крымских. Были: и цинандали и саперави. Вначале взяла саперави, а затем, решила и цинандали. Выпью за Ванечку.

-Галина Васильевна, вот хлеб и вино, защищайте, если Даня будет недоволен, что я купила вино!

-Так мы ему и скажем! Ты ничего не покупала. Вино у меня было в заначке, для гостей. Слушай, а пока его нет, давай по стаканчику хряпнем! До бани, ещё минут двадцать.

-Я согласна, по бокальчику.

-Бокальчики, будете жить, купите сами, сюда, в дом. У вас в городе, может, и есть, а здесь стаканчики гранённые, двухсотграммовые. Есть ещё стограммовые стаканчики, для водки. Но, от них будет, ни в голове, ни в жопе! Открывай, бутылку!

-Штопор давайте!

-Свиней не держим! У нас нет хряка!

-А причём здесь хряк?

-Штопор у хряка. Хер у него, как штопор. Только он ими не бутылки открывает, а другое.

Мы захохотали.

-А вы, весёлая женщина!

-Молодой была весёлой. Заводилой. И коллектив у нас в школе был хороший, послевоенный. Одни бабы, да два инвалида мужика. Мы над ними тряслись, как наседки, над цыплятами. Мужиков-то было мало! Это уже в начале пятидесятых стали отпускать мужиков из армии. Тогда стали и в нашей деревне мужики появляться. И мой пришёл, весь израненный. А до этого бабы сами себя удовлетворяли морковками, у кого она была. Были, тогда у нас и свиньи, но их выкармливать тяжело. А вот козочку держать легко и зимой и летом. Летом травы кругом полно, а зимой сено.

-А вы сыр из молока не делаете?

-Пробовала, но что-то не получилось. Да и не любители мы сыра.

-А я один раз пробовала козий сыр. Вано, парень из Грузии, учившийся со мной в техникуме привозил из дома. Мне понравился.

-Грузины умеют делать сыр. И из козьего и из овечьего молока. Люд, хорошая ты баба! Хоть, от тебя и исходят биотоки страсти, даже я, старая кобыла это почувст-вовала, и хоть мы и кошки, бабы, сучки, можешь и гульнуть иногда, для поднятия женского тонуса, только не бросай, его, моего Данечку! Я вижу, он к тебе прикипел!

-Галина Васильевна, он для меня, сейчас, после встречи с ним, самый родной человек. Лишь бы он меня сам не бросил, а я его не брошу!

-Он не бросит! Я уверена! Вот увидишь! Давай, ещё по пол стаканчика, а то он, с минуты, на минуту, придёт за тобой.

Куда ты меня завёл? Здесь же пекло! Ад! А где котёл, в который ты меня посадишь, Демон? Хочешь, чтобы я страдала за свои грехи?! Боже ж мой, как здесь жарко! Данечка, можно, я уйду? Я не выдержу!

-Ты думала, легко отделаешься, за то, что голая, Евой, ходила искать Змия-искусителя?

-Адам, но я же, его не нашла!

-Но отдалась ему мысленно!

-Мысленно отдаваться, никто не запрещал! Данечка, пожалей, я зажарюсь!

-Полезли наверх, на пОлок.

-Я на верхнюю полку не полезу! Я буду сидеть на нижней.

-Это – не полка, а пОлок! Эх, ты, деревенщина!

-Это ты – деревенщина, а я – городенщина, то есть городская.

-Ну, и как? Освоилась?

-Привыкаю. Но всё равно жарко.

-В холодильнике прохладно. Ты, что, ни разу не была в бане?

-Ни разу.

-Значит, у вас, в Горловке, живут тёмные люди. Раз не имеют бань.

-У нас бани есть. Даже с номерами и с бассейнам. Но нас, меня, с сестрой Алкой, мать ещё с детства настроила, что в бане можно прихватить любую заразу, особенно венерическую, вот мы и не ходили.

-А где же мылись?

-Сначала мать купала нас в корыте, а затем поставили котёл и ванну.

-Ты, что, правда, первый раз в бане?

-Первый, Данечка, первый, не приставай! А уже хорошо, даже.

-Для тебя. Сейчас, градусов шестьдесят, надо поддать парку, чтобы, хотя бы довести температуру до 80-85 градусов!

-Чтобы, свариться?

-Раздвинь ножки?

-Ты, что забыл, как она выглядит? На, смотри!

-Это я так, образно!

-И я тебе показываю её, образно.

-Люд, оптимальная температура в русской бане лежит в диапазоне 60-90 градусов. Это – комфортная температура. Но банщики, со стажем, могут чувствовать себя ком-фортно и при температуре до 100-120 градусов Цельсия.

-Данечка, может, ты и банщик со стажем, но я – не дурочка со стажем! И в школе была хорошисткой. И ещё с седьмого класса знаю, что вода закипает при 100 граду-сах, а ещё я знаю, что человек состоит на 80 процентов из воды. Так, что если поднять температуру до 100 градусов мы с тобой закипим и превратимся в пар. А я ещё хочу жить! Пить вино и травяной отвар и заниматься, чем, ты знаешь!

-Люд, я был в Киеве, у друга и он водил меня в баню, для большого начальства, в которой стоял градусник, и я сам сидел в парилке при 110 градусах.

-Данечка, сними, с ушей!

-Пот вытереть?

-Лапшу сними с ушей! Тебе нужно не картины писать, а детские сказки! Ишь, ты - 110 градусов?! Зачем ты уже третий раз добавляешь пар? Я уже вся мокрая. С меня течёт не пот, а вода. Она сейчас выйдет и останется один скелет. Ты, что будешь заниматься любовью со скелетом? А ты, когда мы входили в тот предбанник, шепнул, что будешь здесь меня «жарить», а сам «жаришь» в этой парилке. Не угробил на мотоцикле, так теперь хочешь зажарить здесь, как тёлку?

-Я и не думал, что ты такая болтливая! Вы, с маманей, уже успели хряпнуть?

-Чуть-чуть, по стаканчику вина. Но ты ей не говори, что я сказала, а, то она обидится!

Мы ещё посидели минут пять. Или меньше?

-Нет, Дань, я уже больше не могу! Пошла.

-А я - ещё добавлю парку!

-И твои, уже красные яйца, зажарятся, или сварятся всмятку, а может, даже - вкрутую. Если ты через пять мину не выйдешь из парилки, то я распахну входную дверь наружу.

-Чтобы впустить свежий воздух?

-Чтобы выпустить твою душу. Иначе, как она улетит к Богу.

-Кстати, глянь, там наверху форточка, я, похоже, забыл её закрыть. Закрой, а то комарики искусают твою красную мокрую задницу. Они летят на сырость. И ещё, не вздумай обтираться полотенцем! Завернись в простыню и пей горячий настой из термоса. Об ощущениях – расскажешь потом.

Я завернулась в простыню и налила чай из термоса. Организм частично обезвожился и просил жидкости. Было – хорошо. Затем, легла на широкие нары и закрыла глаза.

Когда дверь из парной открылась, меня обдала струя горячего воздуха, выскочившая оттуда. Он вышел весь красный и мокрый. Взял ведро воды и вылил на себя. Остатки плеснул мне в лицо. Оно сразу освежилось.

-Ты не обливалась?

-Нет! А зачем?

-Забыл тебе сказать. А зимой я сразу после парилки бегу и ложусь в снег.

-Потому, что нет мозгов.

-Это надо почувствовать. После парилки нужно или облиться холодной водой или прыгнуть в бассейн.

-Для чего?

-Разница температур оздоровляет тело.

-Теперь я поняла, почему в банях, в номерах, есть бассейны.

-А говорила, что не была в бане!

-Была. Нинка с нашей группы с хахалями. И потом рассказывала, что они после парилки прыгали в бассейн, а поплавав, и ополоснувшись под душем ... А мы слушали её и завидовали. Зачем ты стащил с меня простынь? Хочешь увидеть меня обнажённую?

-Твою простынь можно уже выжимать.

-Надо же столько воды из меня вышло?!

-Это пот, и шлаки. Давай я оболью тебя водичкой!

-Я боюсь холодной воды.

-Сейчас, холодной уже бесполезно, даже вредно. Надо было сразу, как вышла из парной. Я тёпленькой водой, ковшиком смою с тебя пот.

-Давай!

-Ты только встань, после ополоснём водой и топчан, а тогда можешь снова ложиться.

-Здорово. А мы ещё пойдём в парилку?

-Я пойду ещё два, три раза, а ты, как хочешь!

-Тоже, ещё раз схожу. Только выйдем вместе, и ты выльешь на меня ведро воды. Я сама не смогу. Силы воли не хватит. Как хорошо. Лей воду ещё на спину и грудь, на голову не надо. Я уже чистая, как Ангел. Можно приделывать крылья и отправлять в Рай.

-Ложись!

-Ты собрался меня «жарить» висячим сморчком? Я легла. Твой Ангел готов, мой Демон. А зачем ты опять льёшь воду на ноги? Сумасшедший, думаешь мои пальчики моих ног вкуснее моих губ?

-Тебе хорошо, родная?

-Да, да! Я не знала, что и они являются эрогенной зоной? Ты, как альпинист, начал восхождение снизу, с самого подножия. Давай, миленький, поднимайся выше и выше! Покори горную вершину.

А когда он, коснулся своим горячим телом, то ли от парилки, то ли от страсти и обжёг меня, а затем, одновременно, добрался до моих верхних и нижних губ, я, чистая, напаренная и вымытая, снова улетела к звёздам. И, там, меня встретили два Ангела с белыми крыльями и сказали мне:

-Людочка, ты, впервые, с тех пор, как стала грешить, а грешила ты почти всегда, такая чистая. Давай мы отведём тебя к Архангелу, а он созвонится с Всевышним, чтобы просить за тебя, и если он, Всевышний, разрешит, ты навсегда останешься в Раю. Ты никогда не будешь грешить и забудешь все земные утехи и всех своих поклонников. Что скажешь?

-Я не согласна! Опустите меня на топчан в предбаннике.

Я ещё раз хочу сходить в парилку и ещё раз хочу, чтобы Даня меня «жарил» на своём широком топчане.

-Люд, ты, вроде, что-то сказала?

-Всё-таки жариться в предбаннике, на топчане, лучше, чем на полоОке в парилке. Хотя и там хорошо потеть.

А потом, когда он, Даня, как владелец бани и меня, лежал на мне и, целуя мне глаза и ямочки, на щёчках, хотя, он, мой Вано, говорил, что никогда и никому не позволит целовать их, и просчитался, сказал:

-Люд, ты, что совсем не испугалась, когда я уехал, оставив тебя голой, в безлюдной степи, одну?

-Данечка, ты плохой психолог! Если бы ты мне оставил одежду, я бы обосралась, и у меня была бы истерика.

Вано, если бы бросил, не вернулся. Не потому, что он

плохой человек, он никогда не делал мне больно, пока я не делала ему. И на слова он никогда не обижался, только на мои дела – детские флирты. Но если он уходил, то сразу никогда не возвращался. У него твёрдая душа, а у тебя мягкая. Это первое. И не – главное. А второе и главное, что меня уже столько раз бросали, что я закалилась. Уехал бы, ты и уехал? Вешаться и топиться я бы не стала и не стану. Давай, больше не будем играть в такие игры! А укреплять наши отношения. Чем лучше ты станешь ко мне относиться, тем больше, такими же отношениями, я стану отвечать тебе. Или ты не согласен?

-Согласен. А ты?

-Я же сказала!

-Ты согласна ещё раз пойти в парилку?

-Согласна. Пошли, любимый!

И, мы, обнявшись, как муж и жена, только без штампа в паспорте, пошли в парилку.

Пока, Даня поливал камни водой, чтобы стало жарче, я уже уселась на верху полОка.

Он забрался ко мне и сказал:

-Роза таки, подвинь жопу! Заняла весь полоОк! Абрам тоже хочет париться.

И мы захохотали.

Мы уже стали понимать друг друга с полуслова.

В предбаннике, у Дани, снова появилось игривое настроение. То ли от жары, то ли, оттого, что он вместе со шлаком выбросил несколько лет жизни и помолодел, но у меня, после того, как он вылил на меня ведро холодной воды, словно выросли крылья и хотелось летать и я, впервые, отказалась от его ласк.

Мы лежали и разговаривали.

Лёгкая приятная усталость была в теле. Совсем не хотелось есть. А когда мы ввалились в дом, радостные весёлые и разгорячённые, и почувствовали запах яблок в утробе утки, которая крякала и приглашала нас к столу, чтобы ей поживиться, аппетит сразу подпрыгнул до потолка.

Нам, с его матерью, хотелось выпить. Мы стеснялись.

-Дань, может, выпьешь с нами стаканчик вина за компанию? Таким образом, как мне показалось, милейшая Галина Васильевна выспрашивала разрешения на выпивку у сына.

-Вы, дамы, как хотите, а я не буду. Хотя, ладно, пару глотков, сегодня я выпью. Наливай, мать!

-Вот и хорошо, вместе выпьем за здоровье!

-Здоровье от этого не прибавиться. Мам, мы, с моей, Людмилой решили пожениться. Официально. Она в конце лета поедет за сыном в Горловку и, заодно, разведётся с мужем.

-Дань, ты вроде, как спрашиваешь моего разрешения?

-Мам, я даже в три года не спрашивал твоего разрешения и писал в штаны. Просто сообщаю о наших действиях. Что мы создаём семью.

-Данечка, ты, когда привёз девушку, на своём верблюде, ей было всего 23, а сейчас, после бани, ей и шестнадцати нет, такая она молодая и красивая, а тебе, дурню, уже 35. Смотри, чтобы не получилось, попользовал и бросил.

-Галина Васильевна, заявляю вам официально, он, вчера, на сеновале, лишил меня невинности, при свидетелях: петуха с курами и козой с козлятами, если бросит,

я подам на него в суд.

Хорошо, что не успели поднять гранёные стаканы с вином. Моя новая свекруха, схватилась за живот, а как заразительно смеётся, Даня, я видела впервые. Он стал даже красивее.

Галина Васильевна налила вино в стаканы и сказала:

-За вас, дети! Будьте счастливы!

Не знаю, что мысленно сказал Даня, а я сказала:

-Господи, сделай так, чтобы мне не пришлось выходить третий раз замуж. Третий раунд, как в боксе, я не выдержу. И, прости меня, милый Вано!

Потом мы выпили, ещё по бокалу без Дани. Он отказался. И, позже говорили на разные темы.

Когда Данила вышел, Галина Васильевна спросила:

-Люд, ты такая же любительница скорости, как и он?

-Я страшная трусиха! Когда он развил большую скорость, я чуть не обсикалась.

-Он уже один раз разбивался. Говорил тебе об этом?

-Говорил, вскользь. Подробно не рассказывал.

-Я за него боюсь! Хорошо, что отделался шрамами на лице и теле и одним переломом ребра. А ты, теперь, не боишься садиться, на этот чёртов мотоцикл? Мне так и хочется его спалить!

-Галина Васильевна, если у пьющего отобрать бутылку, он купит другую. Если у Дани отобрать мольберт, краски и мотоцикл, он купит – другие. Давай, выпьем ещё по бокалу вина и пойдём поджигать Сириуса! Наливаю?

-Наливай, Люд!

Мы засмеялись.

-Люд, за вас с Данькой! Хорошая вы пара. Красивая, весёлая, не пьющая и не курящая, на вас со стороны любо смотреть.

Она выпила, а я долго держала гранёный стакан с вином, на весу и смотрела на игру граней. А сама думала:

Видел бы, сейчас, меня Вано, моралистку, трезвенницу, упрекавшую его за кружку выпитого пива, а сама, в последний год, часто заглядывавшая, в рюмку! Хотя,

с Даней, я почти перестала выпивать. Особенно много пила, после смерти Глеба. Но тогда, по-другому не могло и быть! Смерть близкого человека всегда выбивает из колеи.

-О чём задумалась, Люд?

-О жизни. О том, что смерть близких людей всегда и резко выбивает из колеи.

-У тебя кто-то погиб из близких?

-До Дани, у меня был любовник, Глеб, но мы с ним жили, недолго, три с лишним месяца, как муж и жена. Погиб на работе. Я сильно переживала.

-А после него встретила Даню?

-Нет, были разовые, однодневные. Без мужика бабе тяжело.

-Знаю по себе. Ты молодая и тебе в городе было легче найти мужика, а у нас, в деревне, их нет, одиноких вдовцов, а те, что есть – пьяницы.

-Так и жила всё время без ласк?

-Витька, тракторист – ласкал. У него трое детей. Жена – страшилище! Хоть, как человек, хорошая, да, и он сам не красавец. Но когда приходил, я на его морду не смотрела. А там у него было всё в порядке. Главное – не болтун! За четыре года, что он меня отоваривает, никто так и не догадался и не догадывается. И сплетен нет.

-И сейчас?

-Думаешь, я старая? Я ему, на том сеновале, где вы кувыркались, или в бане, отдаюсь, как принцесса – принцу. А в хате мы с ним этим не занимаемся – боюсь поймают. Подсмотрят в окна. У нас народ – любопытный.

-А зимой?

-Зимой, в основном в предбаннике. Чуть протоплю, чтобы было не холодно. Раз баня не топится, туда никто не сунется, а мы там. Они, мои первые ученики, решили взять шефство надо мной, после смерти мужа.

-Он - бывший ученик?

-Да. Младше на десять лет. Послевоенные дети, многие, поздно пошли учиться. Он из таких. А я была молодой учительницей.

Потом говорил, что любил, ещё со школы. То ли правда, то ли врал?

Когда муж умер, стали приходить, помогать, кто, чем может. Месяцев через восемь, в очередной раз забежал он, Витёк, чтобы наколоть дров, а я уже немного выпила с соседкой самогона. Сидели, говорили о молодости, мужиках и так захотелось самца, не представляешь!

-Представляю, у меня тоже бывали такие моменты.

-Пока, Витёк колол дрова, я сбегала за бутылкой водки, пожарила картошку, а потом смотрела в окно, как он колет дрова. Здоровый, разгорячённый самец. Он колол дрова, а я тёрла у себя между ног.

После второй рюмки, он спросил:

-Галина Васильевна, дровишек наколол много, может, ещё, чем-то другим, помочь?

-Мужиком, Витёк!

-А где я его найду?

-Ищи! А не найдёшь, сам ублажай! Я уже была пьяненькая и потеряла совесть.

-Сам-то я мог бы! Ты мне ещё со школы нравилась, любил тебя, но ты ведь была учительница! Это ты говоришь так, а тронь тебя, надоёшь по морде и ославишь на всю деревню.

-А ты, попробуй, тронь! Может, не надаю? Или испугался бабы?

Он встал, подошёл и обнял меня. А затем я, сама, потащила его в кровать. Это было единственным разом в хате. Потом, с месяц, боялась. Думала, вся деревня уже знает. А когда он пришёл, недели через три, спросила:

-Вить, а что это в деревне о нас с тобой не болтают?

-Наверно, потому, что ты никому не проболталась. Начнёшь трепаться и все начнут.

-А ты, сам, не станешь болтать?

-Если бы болтал и все болтали. У меня сегодня нет времени, а завтра, до обеда, могу прийти, поколоть тебе дров между ног, если, не против?

-Витичка, конечно, не против. Буду ждать.

Так мы стали с ним тайно встречаться. Два-три раза в месяц, у меня жирная пища, а в остальные дни пост. Но мне этого хватает.

-Поэтому, милочка, если у вас всё будет нормально, лучше больше любите друг друга и берегите. Данька, у меня, - хороший! Конечно, любая мать, хвалит своего сына, но Данька, правда, хороший!

-Галина Васильевна, он не хороший! Он – лучший из тех, кто мне встречался в жизни. Я бы его на руках носила, но мне не под силу, носить такого здоровяка. Поэтому, пока только он носит меня на руках, и я его ни кому не отдам. Только – искусству. Здесь я – бессильна. И ещё этому дымному скакуну – Сириусу, потому что – они с ним – друзья! Даня меня, иногда, оставляет на некоторое время, и машет кисточкой, но к искусству я его не ревную, а вот его чёртового коня – боюсь! Давай, пока его нет, выпьем за Даню! Разольём остатки. Жаль я не взяла три бутылки! Вино – отличное!

-Пока, вы терли там спины друг другу, на топчане, я смоталась в магазин и купила такое же вино, ещё пару бутылок. Разливай остатки, Люд, а я открою ещё одну.

-А этот бокал-стакан с вином, Галина Васильевна, я хочу выпить за тебя..

-Но..

-Подожди, не перебивай и поймёшь почему! Ты, вроде, как моя вторая свекруха. И вот, мы сидим вдвоём и болтаем, но не как невестка со свекровью, а как подруги. Даже поделились историями с хахалями. Мне иногда хочется, обратиться к тебе по имени и сказать, Галь, а помнишь? Или что-то в этом духе. Не представляю себе такой ситуации со своей первой свекрухой. Никогда не осмелилась бы назвать её на ты, как тебя. Считаю, что мне повезло вдвойне и с Даней и с тобой. Вы оба - хорошие люди. Мне, кажется, я поняла пословицу «яблоко от яблони – недалеко падает». Мой первый муж, яблоко-Володька, недалеко упал от своей мамаши-яблони. Но только они не яблоко с яблоней, а оба – говно! Поэтому, Васильевна, да-

вай хлебнём за тебя!

Мы чокнулись, выпили и закусили. А, потом, Галина Васильевна сказала:

-Люд, мне кажется, что, если мы хряпнем ещё по стаканчику, то кто-то из нас скажет «-Ну, что, подружка, а, теперь - не пойти ли нам на б****ки»?!

И мы стали хохотать. За этим занятием нас и застал Даня.

-А вы уже подружились, хохочете, не как, невестка со свекровью, а как две подружки!

Он подлил масла в огонь, и мы ещё сильнее стали хохотать. Уже втроём.

А, потом Даня принёс гитару, и мы пели. Пели они. У них были красивые голоса У него низкий голос, баритон, как у Шаляпина, а у неё тоже грубоватый, но мелодичный. Особенно у них хорошо получались русские и украинские народные песни. И ещё – цыганские. А я, пытаясь им подпевать, только фальшивила.

-Откуда вы знаете столько цыганских песен? – спросила я, после очередной песни.

-А между нашими двумя деревнями, стоит цыганский табор с незапамятных времён. – сказала Васильевна, они часто приходят в нашу деревню. А Данька, когда, учился в школе, часто пропадал в их таборе. Оттуда и страсть игры на гитаре и любовь к цыганским песням.

-А табор и сейчас там стоит?

-Да, а куда ему деться? Они там потихоньку обустраиваются. У их барона там дом, правда, небольшой.

-Никогда не была в цыганском таборе. Дань, когда-нибудь сходим туда?

-Туда идти далеко! Километров семь. А на моём коне всего-то ничего. Пять минут езды. Хочешь, поехали?!

-Ты же выпил, сынок?!

-Два глотка вина. Два часа назад. Ну, что Люд, решай!

-А, поехали, только если ты не будешь гнать на своём ишаке!

-Люд, не оскорбляй его! Он – злопамятный! Если ехать километр,

в час, то за семь минут доедем.

Данька пошёл запрягать Сириуса, а я – красить губы.

-Люд, только не спорь там с цыганами, а особенно с цыганками. Станут приставать насчёт гаданья, согласись. У меня есть копеечное кольцо с вставленной стекляшкой, возьми, отдашь за гадание. Всё равно, раз пришли к ним, надо что-то давать. И ещё, смотри, чтобы там цыгане не увели Данину кобылу!

-Уведут, ну и чёрт с ним, с этим мотоциклом!

-Людочка, я не о мотоцикле беспокоюсь! Мотоцикл – его конь, а ты – его кобыла. Будь осторожна, родненькая!

Она чмокнула меня в щёку.

-Хочешь ещё выпить, доченька?

-А, давай, мамуля!

В голове всё смешалось: звёзды над головой, пьянящий степной ветер, Данино тело, за которое я крепко держалась, бабочки и мошки, ударяющие в лицо.

-Мы никогда не доедем, если ты вправду будешь ехать один километр в час!

-Я еду – сорок километров в час.

-Прибавь немного, или трусишь?

-Прибавлять нечего, видишь огни. Уже приехали. А нам, Люд, повезло! У них какое-то торжество. Удачно попали.

Зрелище было неописуемым. Платья цыганок, играли в свете огня от костра и переливались, как в калейдоскопе.

Когда мы остановились недалеко от костра, гвалт прекратился, а когда они узнали Даню, начался ещё сильнее.

Даню, два парня повели, к мужчине, лет шестидесяти, сидящему в центре толпы мужиков. А меня, две цыганки, к старухе, тоже в центре толпы, но женской. Мне было интересно, но и жутковато.

-Ты кто Дане, красавица, подружка или сестра спросила старуха, к которой подвели.?

-Жена.

-У него жена Фая. Много раз была здесь.

-А теперь его жена – Людмила! Это я.

-А ты - красивая!

-А вы тоже все красивые! Знаете, как кто?

-Как кто?

-Как цыганки!

Они все заржали цыганскими кобылами. Потому, что и были ими. Даже одна, 14-15 летняя, которая должна была находиться уже в кроватке, а она разгуливала среди взрослых – беременной. Месяцев семь – не меньше! Скоро станет мамой. И живот у неё острый, как был, тогда, у меня. Дима, тогда говорил, что с такими животами, бабы рожают мальчиков. И во сколько же лет её выдали замуж? У цыган редкая баба рожает без мужа.

-А ты – весёлая!

-И вы весёлые.

-Как цыгане?

-И, как молдаване. А я думала на меня сразу накинутся, чтобы погадать, а мне никто не предлагает. Тогда позолотите ручку, и я вам погадаю. Вот тебе, например, красавица, скажу, кто у тебя будет мальчик или девочка! Тебе я погадаю бесплатно. У тебя будет – мальчик!

Они загалдели на своём языке. Старая цыганка, которая была, видимо, старшей, сказала:

-Милая, хоть ты и весёлая, но слова просто так нельзя бросать на ветер! За враньё - Бог наказывает.

-Когда вы гадаете, то не всегда узнаёте чью-то судьбу. Я тоже могу ошибиться, но только на пять процентов. У неё по всем признакам, должен быть мальчик. Мой брат, гинеколог, меня этому научил. У беременной, если живот круглый, как арбуз, рождается девочка, а с таким острым животом, будет мальчик.

-Это правда, тётя? У меня будет мальчик?

-Как тебя зовут, и кого ты хочешь родить?

-Талэйта, или маленькая девочка. А родить я хочу мальчика. Если будет мальчик, мой муж тебя озолотит. Он так хочет мальчика!

-Вот тебе моё кольцо. Оно – простое. А если, будет мальчик, то вы с мужем вернёте его мне - золотым.

Они снова загалдели и стали рассматривать колечко. А я их.

Внезапно встретилась взглядом с цыганкой лет 35-40, ровесницей Дани, или чуть старше или чуть моложе? Сам чёрт не разберёт их возраст. Её колючие глаза, ядовитые злые глаза кобры, смотрели на меня. Я не смогла выдержать её взгляда и отвела свой. Тогда она, через минуту подошла ко мне и сказала красивым, приятным голосом:

-Красавица, Людмила, говоришь, тебя зовут, да?

-Да, Людмила.

-А меня – Мирела! Что означает: восхитительная или восхищающая. Ты нагадала Талэйте, этой маленькой девочке, что у неё будет мальчик, А погадай мне! Вот, в моей ладони золотое кольцо с жемчужиной, только не ври и скажи мне всю правду! И, давай, отойдём!

Мы отошли ото всех в сторонку.

-Мирела, восхитительная, но я пошутила, там, я точно знаю, что будет мальчик, а о тебе ничего не могу сказать.

-А о себе?

-А о себе я могу рассказать всю свою непродолжительную жизнь, а что в ней будет завтра – не знаю. Так, что мне твоё кольцо с жемчугом не понадобится.

-Тогда скажи мне, кто ты Дане? Очередная подружка?

-Была ею, пару недель, а с сегодняшнего дня стала женой.

-Вы расписались?

-Пока, нет. Он без благословения матери не решался. А сегодня она нас благословила.

-Он всегда почитал мать. И с детства верил в бога, как и его мать.

-Ты его знала раньше?

-Почти вместе вырастали в таборе, он часто бывал у нас, особенно после четырнадцати лет. Мы любили друг друга. Убегали в степь и там целовались. Но между нами больше ничего не было. И так, до шестнадцати. А когда

меня насильно выдали замуж, перестал приходить к нам.

-Тебя выдали, так рано, в шестнадцать лет, замуж?

-Поздно! Вот эту малышку - Талэйту, в четырнадцать.Когда меня выдали замуж, он перестал ходить. Совсем.

Я для него умерла. А он для меня никогда не умирал. А, потом, когда мужа посадили и в тюрьме зарезали, он уже был женат и у него был сын. А, затем, он, однажды, приехал вечером на мотоцикле и мы встретились, то рассказал, что расстался с женой и живёт один. Позвал к себе. Я пожила у него в квартире неделю и больше не смогла. Канарейку нельзя держать в клетке. Я умоляла его остаться у нас в таборе, но он отказался. Сказал, что не сможет. Многие наши мужчины пьют и курят травку. Мы, когда дороги свободны от снега, встречались с ним. Летом – чаще. Последних три воскресенья он пропустил. Думала, наконец-то приехал. А он приехал с тобой. Но я тебя не виню. Ты не причём! Люда, раз ты стала его женой, позволь мне сегодня последний раз погулять с ним, поговорить. Я не знаю, какой разговор у нас с ним получится? Но для тебя и для меня, для нас всех троих, будет лучше, когда он выберет одну из нас. Хотя, похоже, он всё решил, иначе не привёз бы тебя сюда, чтобы показать мне, что это у него серьёзно. Людочка, если, даже, сегодня, мы напоследок, согрешим – ничего страшного не произойдёт. Он столько раз любил меня в этих степях, что ещё один, не сыграет ни какой роли. Он уже идёт к нам. Я сама скажу ему, что рассказала тебе о нас.

-Здравствуй, Мирелочка!

-Здравствуй, Данечка! Я погадала Людмиле и рассказала о её судьбе. Она скоро официально выйдет замуж. Я поздравляю вас. Вы красивая пара. И ещё, она мне разрешила украсть тебя, на сегодняшний вечер. Мне потом будет легче, без тебя. Я сегодня продам тебя, как цыган лошадь. Любимую лошадь! А потом будет плакать о ней!

-Правда, Люда? Ты разрешаешь нам уйти?

-Разрешаю, милый!

-Я сам хотел тебе всё рассказать, чтобы поехать к ней,

Миреле и сообщить обо всём. Врать я не умею и не люблю. Хорошо, что ты сама решила поехать в табор и вы познакомились.

-Не теряйте время! Можете гулять всю ночь. Но, учти, Данечка, если твою кобылу уведёт цыган, не бесись!

-Не, буду! Но с условием, что только на одну ночь!

-Спасибо тебе Люда! Даня, вот тебе колечко. Оно осталось от моего мужа, вернее, нам кто-то подарил его на свадьбу. Вот моя правая рука. Нейтральная. А вот левая, вытянутая. Люда, вытяни также, левую. А теперь, Даня, возьми моё нейтральное кольцо и надень на палец, той, кто сейчас более тебе дорог.

-Не буду! Это не моё кольцо, а твоё и пусть останется у тебя.

-Этим ты говоришь, что я тебе дороже, чем Люда.

-Я этого не говорил.

-Тогда будь мужчиной и выбери одну из нас! Нельзя мучить несчастных женщин.

-Я выбрал, Мирелла. Это – Людмила. Я сегодня назвал её своей женой. И приехал с ней, чтобы сказать тебе об этом.

-Люда, Я обещала отдать тебе это кольцо, за то, что ты мне погадаешь. И ты мне гадала. Бери кольцо. Оно твоё. От меня. А Даня своё кольцо сам тебе купит и наденет.

-Спасибо, Мирелла! Если оно от души.

-От души, от души. И Даню тебе отдаю, но, отрывая от сердца, и кровь хлещет струёй. Но без любви нет счастья! Ты это поймёшь, если кого-то любила или полюбишь! Значит, ты, нас отпускаешь?

-Я уже сказала.

Они пошли, а у меня сердце сжалось от боли. Цыганки страстные женщины и чародейки. Зачем, я, дура, согласилась взять от неё кольцо? Оно, может, отвратить меня от Дани. Будь, что будет!

Цыгане начали плясать. Ко мне подошла беременная Талэйта, маленькая девочка, познавшая материнство в свои пятнадцать лет.

-Тётя Люда, пойдём с нами. Попляшем.

-И ты будешь плясать?

-Конечно! У нас все беременные пляшут. Одна даже родила, отплясывая цыганочку.

-Свободные вы люди от предрассудков! Талэйта, а я не умею по-цыгански плясать!

-И не надо! Пляши по-украински!

-Гопак, что ли?

-Что хочешь. Главное посильнее крути жопой! Мужикам тогда понравится.

Мы вошли в круг пляшущих. У многих глаза горели неестественным блеском. И у мужчин и у женщин. Я чуть-чуть потрясла жопой, и стала выходить из круга. Белая ворона – это украинка танцующая гопак, о котором она не имеет представления, среди цыган танцующих родной танец - цыганочку.

-Тётя Люда, ты куда? у тебя хорошо получается.

-Я лучше похожу. Пойдём со мной, походим?!

-Пошли. Мне тоже тяжело скакать.

-Тебе не надо в таком положении скакать. Может случиться выкидыш.

-Как это?

-Начнутся преждевременные роды, и ребёнок, может родиться мёртвым. И ты можешь умереть.

Сзади раздался голос:

-Эй, Талэйта, подожди!?

-Тебя кто-то зовёт, муж?

-Брат, Гожо.

-У вас трудно запоминаемые имена.

-Почему трудно? Талэйта – маленькая девочка, а, Гожо – красавчик.

-Так уж и красавчик?! Подойдёт, посмотрим!

-Он самый красивый цыган в таборе. В него не только все девочки влюблены, но и женщины.

И он нас догнал. У меня был такой же шок, как тогда, когда я встретила Глеба с лицом Вано.

Передо мной стоял Флорин. Те же волосы, до плеч, та же фигура, такие же полные, жаждущие поцелуя губы, те же горящие от страсти глаза и главное тот же возраст. Девятнадцать-двадцать лет. Лица; Флорина я чётко не помнила, ведь прошло уже десять лет. И виделись мы с ним, от силы, четыре-пять часов. Но если очень захотел увидеть Ангела, увидишь Ангела, а если Чёрта, перед тобой предстанет чёрт.

А я, внезапно захотела увидеть Флорина, и он предстал передо мной. Я с такой нескрываемой наглостью и любовью смотрела на него, что он отвёл взгляд.

-Гожо?

-Да, Гожо!

-Нет, ты не Гожо! Ты, правда, красавчик! Хотел забрать сестру!

-Хотел предупредить пусть далеко не ходит.

-А ты с нами, красавчик, пойдёшь гулять?

-Можно.

-Талэйта, возьмём его с собой?

-Может, вы погуляете, а я вернусь?

-А что, скажут в таборе обо мне, когда мы вернёмся с ним вдвоём? Наверно, плохо подумают?! Пойдём вместе. И вернёмся вместе. Ты не против, красавчик?

-Нет!

-Тогда дай твою руку!

От прикосновения его руки у меня стало всё намокать внизу. Это точно он, Флорин, вернулся с того света, чтобы «взять» меня сегодня в этой южной звёздной степи.

-Людка, сказала я себе, если ты сегодня не совратишь этого юнца, то зря прожила первую половину жизни.

-Тётя Люда, а куда мы пойдём?

-Девочка, туда, где темнее ночь, ярче звёзды и пахучее полевые цветы и нет людей. Вы знаете такие места?

-Тогда я пойду впереди, а вы сзади.

-Только осторожно иди, не споткнись!

Она пошла вперёд, а я сразу стала водить его рукой по своей левой ляжке. А потом положила его руку на свою

левую грудь. Через минуту мы остановились и стали целоваться. Я свой передок, чуть не задвинула в его. Его дружок упорно, без надежды, что осилит, рвал, его брюки.

-Мальчик, красавчик, ты хочешь меня взять? Хочешь обладать моим телом?

-Я, как увидел тебя ещё на мотоцикле с Даней, влюбился.

-У тебя были девочки?

-Были, Люда, но такой, как ты не было.

-Красивой?

-Не знаю, какой-то шальной! Ты вся пахнешь степью.

-Поласкай мои груди языком. Ты умеешь? Сумасшедший, как же мне с тобой хорошо!

Талэйта подошла так тихо, как рысь, только глаза горели огнем. В одной руке, она держала сигарету, а в другой венок из полевых цветов.

-Что вы целуетесь стоя? Лёжа будет приятнее.

Она что-то сказала брату на цыганском.

-Вы уж при мне говорите по-русски!

-Она сказала, что недалеко здесь два шалаша. Надо идти туда. Там всё приготовлено для любви. Талэйта, дай, курнуть?

-Девочка, тебе не нужно беременной курить!

-А я и не курю. Только иногда, травку. После неё лучше заниматься любовью. Попробуешь? Но, вначале, я надену на твою голову этот венок и все цыганские боги любви будут покровительствовать тебе.

Мы, в техникумовском общежитии все пробовали курить и все научились вдыхать дым, затягиваться. И только Лариска пристрастилась к курению. А когда я ездила в Горловку и встречалась с ней, то мы обе покуривали. Но тяги к курению, слава богу, у меня не возникло.

-Давай, попробую?

Я затянулась раза три. Приятное тепло стало разливаться по всему телу, ощущались лёгкость и невесомость. Появилось непонятное ощущение свободы, мир стал более красочным, а звёзды более яркими. Пришла раскован-

100

Продолжение 1 следует.