Посвящение Юлии Друниной

Мы рвемся к небесам. Городим башни

из пестрых карт, из мелкого песка…

Ты помнишь – я видала рукопашный?

Убита – невзначай. Исподтишка.

Своей рукой? Пеняйте виноватым!

Словцо стащили где-то – «суицид»,

стряхнули нафталин со слова «фатум».

А раньше нам хватало слова «стыд».

Не за себя, но тоже убивает –

нас, а не тех, не знающих стыда…

К нам приезжала муза на трамвае,

не в лимузине, так-то… господа!

К обеду. К чаю. К пирогам с корицей,

Чего уж там – к простым домашним щам.

Но мы с ней не могли наговориться –

как будто бы с сестрицей, по душам.

Мы, обжигаясь, вместе вспоминали

и пили чай – конечно, огневой.

А что – нам обжигаться не впервой.

 

Вот это напечатают в журнале,

на лирику сегодня спецзаказ

(о да, сестра, скромней, чем на скандалы).

Я говорю – «заказ», а слышу – «казнь»,

и нынче я у эшафота стала.

Вот это – в дневники, в черновики,

да, о войне, косматой старой стерве.

О ней взялись писать по-плутовски,

по-шутовски…

Не все бумага стерпит!

Но… мадригал тугому кошелю

и панегирик шкуре и пройдохе –

пока что терпит.

Нет, я не стерплю

и доскажу свое –

на полувздохе.

 

В тумане – пруд и тонкие осинки.

Безвременье – оно не жалит… лечит.

Сестра, ты здесь? Я вижу. Здравствуй, Зинка.

«Со встречей, Юлька, милая, со встречей…»