Это случилось в каком-то начальном классе неначальной школы.

 

Яркий зимний день. Урок ботаники, что ли. Меня просят принести из шкафа необходимый для учебного процесса муляж. Иду. Шкаф возле камчатки. За последней партой сидит Лёха. Плотный, рослый, скуластый, глаза пржевальские, монгольские. Опасный, на плохом счету. А я на хорошем. Всегда сторонюсь.

 

В кабинете оранжевые шторы, от солнца очень оранжевые. Я беру что-то пластмассовое и в разрезе. Поворачиваю голову. Близко от меня Лёхин затылок. Коротко стриженый. Осиянный оранжевым. И меня впервые в жизни пронзает желанием делиться женской нежностью. Очень хочется погладить враждебный затылок рукой. Именно Лёхин. Я даже протягиваю левую руку. Пугаюсь, отдёргиваю.

 

Потом я страдала. Месяца три. Придумывала первый поцелуй, теряющийся в апельсиновых шторах. Лёха ничего не знал. И не узнал. И не узнает — его, совсем ещё молодого, убили в какой-то бандитской разборке, на похороны съехалось пол- бывшего класса А. Я не присутствовала, не смогла.

 

И я всю жизнь побаиваюсь мужиков даже с минимальной внешней азиатчиной. Потому что к таким тянет нелогичной, затылочной тягой. Не взрослой евиной яблочной. Школьной. Апельсиновой. И надо непременно отдёргивать руку.