Ну какой ещё мог быть номер у палаты, в которую меня перевели после отделения реанимации? Конечно же, или тринадцать, или шесть. Чёртова дюжина победила на этот раз.

 

Травматология встретила полутьмой, которую лениво разбивали полуживые ночники, дрожащие аргоновым светом, идеально чистым линолеумом, запахом лизола и подбоченившейся бабой Люсей.

 

— Ты гляди, какой сегодня урожайный день, ещё одна поставка из реанимации! — хрипловатый голос нарушил тишину коридора. — Вези его в тринадцатую.

 

Санитар послушно кивнул и направил каталку, в которой возлежала моя драная тушка, к нужной двери. Палата подмигнула серебристым номером, двери с едва слышным скрипом отворились, и моему взгляду предстало нутро будущего обиталища.

 

Там оказалось не так и плохо. Четыре кровати, две из которых были пустыми. А две другие — заняты пациентами. Один — возле окна, его левая нога находилась в стремени растяжки, а второго, который расположился ближе ко входу, практически невозможно было разглядеть из-за бинтов.

 

Как выяснилось позже, первый любил гасать по городу на мотоцикле, напрочь забыв, что он не бетмен и не супермен, и стал героем асфальта. А второй попал в серьёзное дтп, поэтому и походил больше на фараона Тутанхамона, которого с почестями уложили в пирамиде н-дцать лет назад, нежели на человека. Там почти живого места не было.

 

С ребятами мы практически сразу пошли на коннект, так как были примерно одного возраста. Правда, когда они спросили, как я докатился до травматологии, то рассказывать не особо хотелось, поэтому сказал кратко, как отрезал: «Почти груз двести». Соседи проявили такт и больше к этой теме не возвращались.

 

Баба Люся, женщина без возраста и без комплексов, веселая, хохотушка, дело своё знала и отделение держала в полном порядке и боевой готовности, умела построить и пациентов, и персонал, и инвентарь в манипуляционной и санкомнате. В ней сочетались материнская мягкость и забота со строгостью и безапелляционностью полевого командира.

 

«Хлопцы, чур, постель мне не пачкать, орите, стоните, когда по нужде нужно будет. А вообще, там есть кнопочка. А то мне вам судно принести-унести намного легче, чем потом полностью постель менять да мыть, аки младенцев!» — настоятельно говорила она.

 

Процедуры проводила всегда в срок, чистоту в палате создавала идеальную. В общем, отделение всё держалось на ней. Но и побаивались её, уж больно крутой нрав имела. Если нарвёшься — пиши-пропало.

 

И вот через пару дней я был бы не я, если бы не влип во что-то.

 

Уже конкретно легчало, поэтому появилась возможность немного подниматься и с помощью костылей прохаживаться по коридору. Шевелиться было нужно, чтобы побыстрее вернуться к нормальной жизни. По нужде тоже старался ходить сам, чтобы никого не беспокоить. Ведь за время, проведённое в реанимационном отделении, очень устал от беспомощности и зависимости от других.

 

И вот вечером, лишь только дверь палаты захлопнулась за моими друзьями, мне приспичило. Кое-как сполз с кровати, взял костыли, схватил пакетик с салфетками и направился в уборную. По дороге увидел, что баба Люся тщательно моет коридор.

 

Но только я пристроился в уборной, чтобы совершить свои дела, как обнаружил, что случайно схватил не пакетик с салфетками, а пакет с творожком, который принесли знакомые, а тот оказался такого же цвета и формы, как и салфетки.

 

Проклиная всё, на чём свет стоит, я еле-еле поднялся и снова вышел в коридор, чтобы взять нужный пакетик. Но… один из костылей заскользил на мокром линолиуме, вследствие чего я растянулся прямо посреди коридора.

 

Ощущение было, будто на меня обрушился звездопад, мои внутренности оторвались от брыжеек и связок, на которых держались, а швы лопнули единым разом. Проклятая тошнота подступила, и я выдал прямо на чистый пол всё, что не так давно съел. И тут, на беду, из манипуляционной с судном в руках вышла баба Люся.

 

— Шо ж ты, окаянец, творишь, а? Я ж только всё отделение вылизала!!! — кричала она, потрясая и грозя мне судном.

 

— Да мне по нужде… — пролепетал я, пытаясь сплюнуть остатки рвоты.

 

— Я кому говорила, чтоб кнопочку жал?! Сейчас я тебе вставлю! — и она решительно двинулась в мою сторону.

 

Какая сила меня тогда подняла, не знаю, но ни возможно отпавшие органы, ни лопнувшие швы так не пугали, как баба Люся. До палаты я долетел в четыре раза быстрее, чем плёлся до уборной, позабыв на месте преступления злополучный творожок.

 

Потом мы всей палатой ржали над моей нерасторопностью. Хохот стоял на всё отделение. И вот хохочем, как только возможно придерживая места, которые при каждой бурной вспышке смеха о себе напоминают, и тут прямо посреди ночи ввозят нам каталку с каким-то подростком: рука в гипсе, черепушка тоже. И баба Люся с ним:

 

— Так, касатики, этот к вам попросился. Говорит, везите меня в весёлую палату. Смех продлевает жизнь, быстрее выздоровею. Так что смейтесь на здоровье! Главное, чтобы швы не разошлись! — подмигнула она, и принялась располагать новоприбывшего.