Пьяный корабль, или мой восьмой капкан от Артюра Рембо
LE BATEAU IVRE
Arthur Rimbaud
Comme je descendais des Fleuves impassibles,
Je ne me sentis plus guidé par les haleurs :
Des Peaux-Rouges criards les avaient pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux poteaux de couleurs.
J’étais insoucieux de tous les équipages,
Porteur de blés flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont fini ces tapages,
Les Fleuves m’ont laissé descendre où je voulais.
Dans les clapotements furieux des marées,
Moi, l’autre hiver, plus sourd que les cerveaux d’enfants,
Je courus ! Et les Péninsules démarrées
N’ont pas subi tohu-bohus plus triomphants.
La tempête a béni mes éveils maritimes.
Plus léger qu’un bouchon j’ai dansé sur les flots
Qu’on appelle rouleurs éternels de victimes,
Dix nuits, sans regretter l’œil niais des falots !
Plus douce qu’aux enfants la chair des pommes sures,
L’eau verte pénétra ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des vomissures
Me lava, dispersant gouvernail et grappin.
Et dès lors, je me suis baigné dans le Poème
De la Mer, infusé d’astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts ; où, flottaison blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend ;
Où, teignant tout à coup les bleuités, délires
Et rythmes lents sous les rutilements du jour,
Plus fortes que l’alcool, plus vastes que nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de l’amour !
Je sais les cieux crevant en éclairs, et les trombes
Et les ressacs, et les courants : je sais le soir,
L’Aube exaltée ainsi qu’un peuple de colombes,
Et j’ai vu quelquefois ce que l’homme a cru voir !
J’ai vu le soleil bas, taché d’horreurs mystiques,
Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très antiques
Les flots roulant au loin leurs frissons de volets !
J’ai rêvé la nuit verte aux neiges éblouies,
Baisers montant aux yeux des mers avec lenteurs,
La circulation des sèves inouïes,
Et l’éveil jaune et bleu des phosphores chanteurs !
J’ai suivi, des mois pleins, pareille aux vacheries
Hystériques, la houle à l’assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans poussifs !
J’ai heurté, savez-vous, d’incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères à peaux
D’hommes ! Des arcs-en-ciel tendus comme des brides
Sous l’horizon des mers, à de glauques troupeaux !
J’ai vu fermenter les marais énormes, nasses
Où pourrit dans les joncs tout un Léviathan !
Des écroulements d’eaux au milieu des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres cataractant !
Glaciers, soleils d’argent, flots nacreux, cieux de braises !
Échouages hideux au fond des golfes bruns
Où les serpents géants dévorés des punaises
Choient, des arbres tordus, avec de noirs parfums !
J’aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du flot bleu, ces poissons d’or, ces poissons chantants.
— Des écumes de fleurs ont bercé mes dérades
Et d’ineffables vents m’ont ailé par instants.
Parfois, martyr lassé des pôles et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d’ombre aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu’une femme à genoux...
Presque île, ballottant sur mes bords les querelles
Et les fientes d’oiseaux clabaudeurs aux yeux blonds.
Et je voguais, lorsqu’à travers mes liens frêles
Des noyés descendaient dormir, à reculons !
Or moi, bateau perdu sous les cheveux des anses,
Jeté par l’ouragan dans l’éther sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers des Hanses
N’auraient pas repêché la carcasse ivre d’eau ;
Libre, fumant, monté de brumes violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons poètes,
Des lichens de soleil et des morves d’azur ;
Qui courais, taché de lunules électriques,
Planche folle, escorté des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents entonnoirs ;
Moi qui tremblais, sentant geindre à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l’Europe aux anciens parapets !
J’ai vu des archipels sidéraux ! et des îles
Dont les cieux délirants sont ouverts au vogueur :
— Est-ce en ces nuits sans fonds que tu dors et t’exiles,
Million d’oiseaux d’or, ô future Vigueur ?
Mais, vrai, j’ai trop pleuré ! Les Aubes sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil amer :
L’âcre amour m’a gonflé de torpeurs enivrantes.
Ô que ma quille éclate ! Ô que j’aille à la mer !
Si je désire une eau d’Europe, c’est la flache
Noire et froide où vers le crépuscule embaumé
Un enfant accroupi, plein de tristesse, lâche
Un bateau frêle comme un papillon de mai.
Je ne puis plus, baigné de vos langueurs, ô lames,
Enlever leur sillage aux porteurs de cotons,
Ni traverser l’orgueil des drapeaux et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles des pontons.
По шумливой реке плыл я вниз по теченью
Без матросов - настигла их злая судьба:
Краснокожие с криками всех, как мишени,
Привязали нагими к тотемным столбам.
Экипаж перебит. Что теперь мне до груза -
До английского хлопка, фламандской муки?
Я свободен, и волен без лишней обузы
Плыть к просторам морей по теченью реки.
Глух, как мозг у младенца, зимой был минувшей,
Но сейчас от приливов сердитых сбежал.
Позади полуостров, отчалив от суши,
Первобытного хаоса ужас встречал.
Средь простора морского штормами разбужен
Легче пробки плясал целых десять ночей
На волнах, что сгубили жертв множество дюжин,
Безразличен к портовым глазам фонарей.
Как ребёнку сладка сочность яблок зелёных,
В скорлупу пихты трюма хлестала вода,
Смыли рвоту и пятна вина её волны,
Руль и якорь сорвав - волю дав навсегда.
Я качался в морской безграничной поэме,
Словно в млечном настое из множества звёзд,
Поглотившем лазурь, где какое-то время
Плыл утопший в плену восхищенья и грёз;
Где в безумном бреду мерных ритмов раздолья
Ясный день синевою раскрасится вновь;
Где верней, чем от лиры, сильней алкоголя
Рыжей горечью перебродила любовь.
Я увидел, как молнии небо пронзают,
Буруны и шторма: что бывает заря
Взбудоражена, как голубиная стая -
То, что люди мечтают увидеть, но зря;
И как низкое солнце в мистическом ложе
Волнам шлёт фиолетовый свет; те же вдаль,
На героев античных трагедий похожи,
Уходили, накинув из пены вуаль.
Грезил я о зелёных ночах и о снеге,
Поцелуях, ласкающих очи морей,
О движении соков, об истинной неге
В жёлто-синей от фосфора пляске огней.
Месяца напролёт наблюдал истерию -
Как на рифы бросается ярость волны,
И не верил, что светлые стопы Марии
Усмирить Океана одышку должны.
Был к Флоридам непознанным брошен волнами,
Где смешались цветы и глаза у пантер,
Горизонт у морей связан, словно вожжами,
Кругом радуги на необычный манер.
Видел я и брожение в топких болотах,
Где в садке камышовом гнил Левиафан.
Видел смерчи, сменявшие штиль в морских водах,
Водопады над бездной, где был ураган;
Ледники, перламутровый свет, неба темень,
И в заливе ужасную мель, а на ней
Чёрный запах и вились гигантские змеи
От укусов клопов меж древесных ветвей.
Показать бы детишкам танцующих рыбок,
Золотистых, поющих в морской глубине,
Где под пеной цветочной мой путь вольный зыбок,
Но и крылья ветрами дарованы мне.
Море качку мою услаждало слезами,
Но, устав от просторов, тянулось ко мне
Желтым щупальцем или живыми цветами,
И, как дева в молитве, я плыл в тишине.
Словно остров, я плыл, весь помётом изгажен
После птичьих вечерних озлобленных ссор,
Я блуждал, а в мой трюм на ночёвку однажды
Вплыл утопленник, словно крадущийся вор.
Я корабль, потерявшийся в бухтах, в заливах,
Ураган издевался не раз надо мной.
Монитор или парусник Ганзы не в силах
На буксир взять мой остов, от моря хмельной;
Дым свободы моей, как туман, фиолетов,
Я таранил, как стену, небесную высь,
Был одет в то, что лакомо взору поэтов -
Струпья солнца и мерзко лазурную слизь.
Я безумной доской нёсся вдаль, луна-рыбы
Окружали с морскими коньками с глубин,
А Июль небеса до багровых разрывов
Сокрушал под ударами грозных дубин.
Я дрожал, за полсотни лье слыша Мальстримы,
Как беснуется где-то во тьме Бегемот.
Я искатель покоя, но вечно гонимый,
Жаль, причал меня больше в Европе не ждёт.
Я достиг звёздных архипелагов начала:
Кто плывёт, к небесам их отыщет свой путь.
О, грядущая Мощь! В те ли ночи сбежала
Миллионами птиц золотых ты уснуть?
Но довольно рыдать! Удручающи зори,
Горько солнце и каждая мерзка луна.
Пусть взорвётся мой киль! Дайте выйти мне в море!
Отупляет любовь посильнее вина.
Не нужна мне в Европе вода никакая,
Только лужа - черна, холодна и мелка,
Где ребёнок на корточках грустно пускает
Свой кораблик бумажный - в ночи мотылька.
Мне ль, познавшему волны морей своевольных,
По кильватеру хлопкоторговцев идти?
Нет, от флагов спесивых с огнями мне больно,
И не будет под взором понтонов пути!
