Этюд
В часы заката играют блики,
И день печальный уходит прочь.
В пылу нашествий не только крики,
Есть жажда вылить чужую боль.
Есть наслаждение в тени послушной
И в перекошенном лице,
Где умирают добродушно
Листы лавровые в венце.
Я заклиная, проклинаю.
А проклиная, говорю:
Позволь бродить от рая к раю,
Да навещать семью свою.
Как будто в пропасти без дна
И без отчаянных попыток
Несутся в два цветных крыла
Звериный облик и невинность.
Звериный нрав присущ мечтам.
Во время юного цветения
Всё позволяется котам
И верным копиям творений.
И мерный шаг, и верный след,
И старый ритм, и отречение
Не подтвердят, что ты – поэт,
Что это – просто увлечение.
Мой гений кроется в измене.
Твой гений – за другой стеной.
Порок рождает вдохновение.
А преступление – порок.
И всё опять не знает края,
Опережая письмена.
Дряхлеет струйка золотая,
Как монастырская стена.
И переходит от рождения
В законов строгих канитель,
Ласкаясь в мощности течения,
Великих дел батальных тем.
Куда ты хочешь меня вывесть?
И от чего желаешь пасть?
В руке ещё хранится имя.
За ним – утраченная власть.
Окно безбожное вселенной
Пестрит одетыми в шелка.
А бедную самозабвенность
Зовут дороги, да тоска.
В тоске всё воедино слито,
И преломляет свет слеза.
Как будто в мир чужой, открытый
Уводят здешние места.
Под сенью вдумчивого взгляда
Нет убеждений, точных фраз.
Во всём природа виновата.
Она и тешится сейчас.
От безразличья к безразличию.
От страстных идолов к звезде.
Всё зиждется ради приличия
И возвращается ко мне.
Поправ последний повод темы,
Я отпускаю её к вам.
Как не пугаясь самый верный
Самый достойный умный раб
Бросает всё и умирает.
И в его честь гремит набат.
И в его время не вплетают
Других бесславных тёмных дат.
За память роскошью не платят.
Деньгами сорят за уют.
На пир зовут, хозяев славят
И реки масляные пьют.
Во всём удача и бездарность.
Во всём пустая красота.
Бросаю меч, как чью-то крайность.
Бросаю всё и навсегда.
Меня опять несёт вода
В протоке мощного течения.
Я вырождаюсь без стыда
И без всемирного горения.
Есть у природы притяжение.
И всё имеет степень кары.
А я бегу от отчуждения
И отдыхаю под чинарой.
Господства славного казна
Пасхальной практики кичится.
Увы, во всём её мошна
Спешит расстаться и забыться.
На стрелки избранных часов
Никто не смотрит. Не перечат
Они значенью городов,
Предназначенью поколений.
И те играющие блики,
Что гонят день печальный прочь,
Зовутся верою безликих.
И мирно отступает ночь…
