Я посмотрел за окно. Кромешная тьма. Лишь серебристое кружево декабря мерцает на стекле, заигрывая с тусклым светом настольной лампы. Взгляд скользнул на часы – пять тридцать утра. Тишина могильная.

Скрип половицы в соседней комнате вызвал внезапную тревогу. Показалось? Прислушиваюсь – шорох, затем шаги. Нет, не показалось.

В соседней комнате спит двенадцатилетняя сестра. Или не спит? Может воры? Начинаю шевелить извилинами: дверь закрыл, калитку во дворе тоже, окна не открывали – мороз тридцатиградусный. Наверное, мыши! Как же... мыши... топают, как кони...

Потихоньку выхожу в коридор, подхожу к двери, смотрю в щель. Господи, спаси сохрани! Сам не знаю, из каких таких закоулочков памяти вытащил я эту фразу, но, как настоящий атеист, произнёс её с определённым сарказмом. И сам не заметил, как стал повторять её с некоторой периодичностью всё увереннее и увереннее, словно монах на службе.

То ли любопытство, то ли ответственность за младшую сестру помешала мне сбежать с места происшествия. Я продолжал смотреть.

Туман. Густой, белый-белый, как сметана. Темнота кругом, а над кроватью туман. Вдруг вижу: волосы сестры свисают. Откуда? Не пойму. Кофейные волосы становятся седыми, потом исчезают. Огонёк. Что это? Глаза? "Жбаммм..хааа...хуууу...хааа..."- доносится из комнаты. Ледяная позёмка покатилась по позвоночнику сверху вниз. Сердце заколыхалось и, скатившись куда-то в пятки, замерло. Мысли: стук – скрежет зубов... дьявольский ритуал... Боже, спаси сохрани! Моя сестра – вампирша! Она пожирает жертву. С виду такая тихоня,

серьезная не по годам. А как глянет своими глазищами, аж жутко становится. И ты вдруг, как послушная овца, беспрекословно выполняешь все её капризы и поручения. А глазищи-то всякий раз цвет меняют: то карие, то изумрудные, то медовые, а порой – чёрно-серые, как мокрый асфальт. А теперь ещё и красные. А кожа-то всегда бледная, на солнце не загорает совсем. Всё сходится! Как же я раньше не замечал? То-то я её больше матери боюсь, чуял же, что прикидывается, в тихом омуте... Что ж делать-то? Только б не заметила, а то вцепится клыками, и хана мне. Наблюдаю дальше: волосы зеленеют, стекает бурая кровь, капает на пол. А голова сама где? "Ведьма, оборотень или вампирша?" - задаюсь вопросом и сам же себе отвечаю: "Какая хрен разница?! Лишь бы не заметила, а то сожрёт и не подавится". Туман поднялся над кроватью, появились руки – тощие, длинные... вытирают кровь с пола. Улики убирает... всё до последней капельки вылизывает, ненасытная... где ж голова-то? Отстегнула она её что ли? Туман закряхтел, закашлял, что-то шепчет. Заклинание? Проклятие? Заговор? Сердце поднялось к гортани, стучит тревожно, хочет выскочить.

Я на цыпочках пробрался в комнату матери и, не включая свет, взял с книжной полки толстую Библию. Мать ругать не будет, вернётся из больницы, скажу, что читал.

Прижимаю к груди своё спасение, а сам думаю, как бы незаметно обратно прошмыгнуть. Выглянул. Тишина. К стенке прижался, ползу к своей комнате. По пути заглядываю в чулан, беру швабру. "Жбам...дрын-дрыыыын", - что-то грохнулось, послышались шаги к двери.

Я пулей в свою комнату проскочил. Через дверную ручку черенок швабры просунул. Уффф... спасён. Библию открыть не могу – руки дрожат. Кое-как нашёл псалтырь в середине. Стал судорожно читать. Ничего не понимаю, спотыкаюсь на каждом слове, но читаю. Усердно читаю...

Первый псалом, второй... седьмой... Закукарекал петух. Впервые я радовался пению безмозглой птицы в столь ранний час. За окном темнота приобретала более светлый, сизый оттенок. Я продолжал читать. Одиннадцатый псалом...

Полотно за окном светлеет. Шаги направляются кухню. Сестра. Уже, наверное, во плоти. Дёргает дверь.

- Вань, ты чего дверь закрыл? Печку растопи, холодно, - говорит.

Ишь, раскомандовалась. А чего я боюсь? Уже утро, бояться нечего. Смотрю на часы. Семь сорок. Тревожное сердце вновь стучится в глотку. Открываю окно, прикуриваю сигарету.

- Ты чего куришь? Совсем охренел? Опять всю ночь не спал? А ну, открой!

Снова дёргает дверь и стучит кулаком. Бросаю бычок в окно. Уфф, отпустило немного.

- Юлька, ты чего такая злая?

- Я? - возмущается: - Ты издеваешься? Печь затопи, говорю. И корову давно пора доить.

- Вот иди и подои сама, а я печь истоплю.

- Я не умею. Мне надо кушать готовить, полы помыть, постирать. Маму завтра выпишут.

- Юльк? - пауза, - а ты знаешь, что у коров тоже кровь вкусная. Лучше, чем моя.

- Сдурел? - злится, дёргает дверь, - а ну открой, придурок!

- Ага, как же?! Хочешь кровь мою испить? Ты мне лучше скажи, чем ты ночью занималась?

- Спала. Что за глупый вопрос?

- Признайся, ты оборотень или вампирша?

Тишина. Молчит, зараза...

Хлюпает носом. Поняла, что раскусил.

- Юлька, ты плачешь что ли?

- Ты пьян? - голос дрожит, заикаться, со слезами в голосе спрашивает: - У тебя "белочка"?

- Юльк, не реви. Терпеть не могу, когда ты плачешь. Я абсолютно трезв. Обещай мне, что все расскажешь. Я же твой брат.

Молчит. Жаль стало сестру. Она же не виновата, что такой родилась или стала. А вот интересно, когда она такой стала? Ааа, неважно. Как ни крути, а родная кровь всё же. Открываю дверь. Юлька, сидевшая на полу облокотившись спиной к двери, вкатывается в комнату, как колобок.

Сам, на всякий "пожарный" отскакиваю к окну со шваброй в руках и спрашиваю:

- Юль, ты точно не оборотень?

Сестра водит носом по ветру, принюхивается. Такое поведение снова толкает меня на определённые мысли: дьявольское обоняние. Убедившись, что я в трезвом состоянии, начинает осматривать комнату. Уставившись на стол с книгами, говорит:

- Ага, опять набрал в библиотеке фантастики да ужасов? Что на сей раз? - перебирает стопку, с издёвкой в голосе констатируя: - Всё те же авторы: Стивен Кинг, Рэй Брэдбери, Юрий Петухов... Понятно теперь, почему тебя клинит: то вампиршей меня называешь, то оборотнем.

- Да это фигня, - говорю и достаю из-под подушки Брем Стокера, - "Дракула" - Вот это вещь!!! За ночь проглотил.

- Хватит чертовщину по ночам читать! - как швырнёт книгу на пол. Как зыркнет на меня, глаза заблестели, как асфальт после дождя.

"Да", - думаю, - "Что-то тут не то. Взбесилась".

Пячусь задом к выходу, не выпуская швабру из рук. Выскакиваю за дверь и закрываю её таким же способом, но уже снаружи. Попалась, чёртова ведьма!

- Придурок, открой! - Барабанит со всей мочи, - Вот мать вернётся, я всё расскажу.

Угрожает, зараза. Одновременно со стуком в дверь, барабанная дробь отстукивает в груди. Дышу глубоко, чтобы успокоиться, пытаюсь исправить ситуацию, смягчив тон:

- Я сейчас открою, не ори. Сеструха, ты мне только всю правду скажи, я всё пойму и никому не скажу, честное слово.

- Чего тебе надо сказать? Что я вампирша? Да, вампирша и оборотень в одном лице. Сейчас выйду – убью нахрен!

- Да я уже понял, что не жилец. Ты мне вот что скажи, кого ты ночью сожрала? Что за ритуал проводила?

- Ванька, не дури! Я спала.

- Ага, спала, как же?! В пять тридцать утра чем ты занималась в комнате?

- В пять тридцать? Так это утро уже, а не ночь.

- Ну хорошо, утром, чем занималась?

- Над картошкой дышала, - отвечает.

- Что? Как? - я в недоумении, - зачем?

- Кашель замучил. Вон кастрюля с картошкой на столе. Посмотри. Можешь теперь её курам отдать.

Я кинулся на кухню. Смотрю: стоит кастрюля, а в ней картошка в мундире раздавленная. "Жбам... хаааа", - вспоминаю. Рядом белая влажная простынь – «туман». Тут меня такой ржач разобрал. Ну Юлька! Никак не мог остановиться, как вспомню ночные видения. Хохотал во весь голос, схватившись за живот, пока не почувствовал удар полена в бедро. Оборачиваюсь, сеструха, злющая, вся в снегу. В руках дрова.

- Это тебе за то, что заставил лезть меня через окно!

Замахивается следующим:

- А это тебе за вампиршу!

Полено пролетело мимо.

- За оборотня!

Следующее летит. Только успевай уворачиваться. Бросает оставшиеся мне в ноги и орёт:

- Печь топи, дурень!

Всю ярость вместе с дровами на меня вышвырнула и зарыдала от бессилия.

Ну что сказать? Весь день пришлось вину свою заглаживать. Так и не удалось поспать днём. А вечером, вспоминая утреннее происшествие, мы уже смеялись вместе. Помирились! Как ни как – родная кровь!