À la mémoire de Jean Marais

 

На Монмартре, в кофейне "Rozell"

на террасе за чашкой "Romano",

он сидел, разложив акварель,

про себя повторяя: "Забавно!".

"Улыбаетесь, милый Жанно?

Разгадать-ка позвольте причину:

написать захотелось панно

иль туристов довольные мины?" -

говорун был бариста-старик,

но манерой никак не навязчив.

"Просто радостно мне, Доминик!

Я действительно понял, что счастлив.

Посмотри сам, как много людей

доверяют мечты персонажу,

заплутавшему между камней,

убегая от сладостной блажи.

Дютийеля запомнив, они

не забудут и друга Марселя...

Таково предписанье: в тени

быть героя - судьба повелела! -

и печально вздохнул Жан Маре,

за людьми наблюдая с улыбкой. -

Эта жизнь превратится в тире,

что ни делай, напрасны попытки..."

 

 

Парижские тайны

 

Внезапный порыв ветра подхватил с кофейного столика листки с набросками и, покружив их в воздухе, разбросал по асфальту. «А ты ещё тот плут! – улыбнулся про себя Жан. – Когда-то говорили, что я мчусь сильнее ветра, и вот сейчас, увидев меня с тростью, ты решил взять реванш? Так и быть, давай поиграем! Спорим, я подберу всё раньше, чем ты соберёшься с новыми силами!» Он встал из-за столика и, опираясь на трость, хотел было наклониться и поднять с асфальта первый листок, как подбежала девушка и на ломаном французском сказала: «Сеньор, разрешите вам помочь!» Не дождавшись ответа, она стала торопливо собирать рисунки.

— Нет- нет, не стоит, сеньорита, пусть разлетаются, это всего лишь мазня! – опешил Жан. От охватившего его чувства крайней неловкости он совершенно растерялся. Жан привык считать женщину идеальным существом и не позволял себе никаких проявлений неуважения по отношению к ней. А возвышаться во весь рост над склонившейся женщиной для него было верхом неприличия. Однако однажды ему всё же не удалось обуздать свой гнев, и…

 

Это было в далёком тридцать восьмом году, когда в воздухе чувствовалось ледяное дыхание приближающейся войны. Катастрофически не хватало средств, и редко руководство какого-либо парижского театра рисковало поставить на своей сцене новую пьесу, опасаясь провала и связанных с этим финансовых потерь. Кокто был сильно удручён. Его пьесу «Трудные родители», с любовью написанную специально для Жана Маре, ожидало забвение. А вместе с творением начинающейся карьере молодого Маре тоже грозил крах. Именно полная беспомощность перед роком навалившихся тяжёлых обстоятельств пошатнула привычную уверенность Кокто в себе, и в один из вечеров, немного перебрав в ресторанчике, он обронил Жану, что скорее всего покончит с собой, как это сделал его отец. Всерьёз обеспокоенный, Маре тут же покинул ресторанчик и, добежав до телефона-автомата, позвонил музе Кокто Коко Шанель, которая к тому же в то время оплачивала все счета драматурга. Но Жан забыл посмотреть на время, а было далеко за полночь. Рассерженная бесцеремонным беспокойством в поздний час, Коко ответила: «Послушай, дружок, я работаю с раннего утра и не желаю, чтобы меня будили среди ночи из-за каких-то историй с театром…» Она повесила трубку. Жан был напуган, растерян, но побеждённым себя отказался признать. Вскоре директор театра «Ambassadeur» взял пьесу. Премьера имела оглушительный успех. Молодого Маре несколько раз вызывали на бис. Неожиданно за кулисы пришла Коко и раскрыла Жану объятия, желая поздравить его, но он демонстративно отвернулся. «Малыш Маре – просто невежа!» — возмутилась Шанель. Однако уже на следующий день Коко позвонила Кокто и призналась, что на месте Маре поступила бы точно так же. С того дня Шанель стала доброй феей Жана. Она взяла под своё крыло всех ребят роты, в которой служил Жан во время войны, назвавшись их крёстной и обеспечивая всем необходимым. А для своего любимчика, зная, как плохо Маре переносит холод, собственными руками сшила меховой жилет из опоссума. Так в первый и последний раз Маре проявил неучтивость по отношению к женщине, к той самой даме, с которой нежно дружил до дня смерти Коко Шанель…

Жан Маре завершил актёрскую карьеру в кино и театре, навсегда оставшись для почитателей его таланта несменным бесстрашным рыцарем, а для поклонниц – самоотверженным Орфеем. Последние годы своей жизни он в основном посвятил любимым занятиям: написанию картин и изготовлению скульптур. Руководство Мэрии Парижа, прекрасно осведомлённое о тёплой дружбе, многие годы связывающей Жана Маре и Марселя Эме, именно актёру заказало памятник, достойный замечательного писателя, изобличающего в своих рассказах человеческие недостатки и пороки общества в забавной юмористической форме со слегка фантастическими элементами. Маре согласился, но при одном условии: черты лица персонажа Эме бухгалтера Дютийеля должны были точь-в-точь походить на самого автора. Таким образом, на Монмартре, где Марсель Эме прожил почти полвека, на одной из площадей, носящей имя писателя, появилась знаменитая скульптура «Человек, проходящий сквозь стену». Все парижане и многочисленные туристы искренне верят, что левая рука бронзового Дютийеля обязательно приносит удачу, если, прикоснувшись к ней, еле слышно произнести вслух своё желание. Маре частенько засиживался в кафе напротив, с интересом и улыбкой наблюдая за людьми, занимающими длинную очередь, чтобы сфотографироваться на фоне памятника, держась за руку чудотворца Дютийеля. А вскоре, спустя ровно десять лет после смерти актёра, в октябре две тысячи восьмого года на самом высоком холме Монмартра большая площадь была названа в его честь – площадь Жана Маре. Совсем недалеко расположен особняк, в котором он жил, когда бывал в Париже, а также небольшой магазинчик «Jean Marais», где на витринах выставлены гончарные изделия и картины легендарного актёра. Похоже, лирическое отступление несколько затянулось, и пора возвращаться в кофейню « Rozell»…

 

«Чёрт побери, как прекрасно это юное создание! – восхищался про себя Жан, разглядывая девушку. Он был близорук, а последние лучи заката исчезали, уступая сгущающимся сумеркам. Ему пришлось слегка прищуриться. – Она так похожа на мою вторую Кармен! Сколько же нам было тогда? Ах, да, вспомнил, мне четырнадцать, а ей семнадцать. Точно такие же чёрные вьющиеся волосы и проницательные глаза с фиалковым оттенком. Интересно, а сколько ей…наверно…»

— Вот, сеньор, ваши рисунки, кажется, успела всё собрать, — звонкий голосок девушки прервал размышления Жана.

— Мерси, дитя моё! – Жан забрал из рук незнакомки листки и спросил. – Могу я узнать имя столь очаровательной помощницы? Ведь вы из Испании?

— Не стоит благодарностей, сеньор, ой, извините, мсьё! Всё время забываюсь! – виновато улыбнулась девушка и добавила. – Вы правы, я из Валенсии, меня зовут Сарита, а вас?

«Потрясающе, она меня не знает или не узнала! Можно без опаски продолжить разговор», —обрадовался Жан, но тут неожиданно и тихо за его спиной вырос Доминик, старый бариста, и учтиво поинтересовался:

— Что вам принести, мадемуазель?

— О, нет, ничего, я лишь хотела помочь этому мсьё, меня друзья ждут возле памятника, — робко и медленно проговорила Сарита, затем повернулась к Жану, — мне понравилась ваша «мазня»!

Незнакомка убежала, а Жан, снова сев за столик, смотрел ей вслед и улыбался.

— Жанно, позволь напомнить, мы не в театре, — качая головой, пробурчал Доминик.

— Это ты к чему? – растерялся Жан.

— К тому, что ты в своём репертуаре! – старик пытливо посмотрел ему в глаза.

— Брось! – расхохотался Жан. – Ты же знаешь, мне просто нравится нравиться!

— А всё прочее? – не унимался Доминик.

— Пусть всегда остаётся за кулисами! – театрально развёл руками Жан. – Лучше принеси мне ещё кофе, я посижу немного.

— Анри, сынок, один «Romano» сюда, и включи светильники на всех столиках, темнеет! – крикнул Доминик.

— Почему не сам? Я тебя чем-то обидел? – удивился Жан.

— Нет, что ты?! Я лишь боюсь, что не донесу чашку, руки так и чешутся! – процедил сквозь зубы Доминик.

— Тебе не хватает шпаги и перчатки, чтобы потребовать у меня сатисфакции, — шутливо проронил Жан. – Предупреждаю, я – искусный фехтовальщик.

— Старый ты… — Доминик начал, но Жан прервал его:

— Сам зануда!

Жан отвернулся к памятнику и достал из папки новый листок. Через минуту на белоснежной поверхности стали появляться штрихи, подозрительно напоминающие силуэт юной испанки…

А тем временем ещё один безоблачный осенний вечер томно окутывал город, ревностно пряча под своим тёмным покрывалом доверенные ему тайны…парижские тайны…

 

Для написания этого очерка были использованы выдержки из альманахов «Jean Marais de Jean Marais» и «Jean Marais de Jean Cocteau», а также дневниковые записи Доминика Лафонтена, который в восьмидесятые и девяностые годы прошлого столетия работал бариста в кофейне напротив знаменитого монумента «Человек, проходящий сквозь стену». Дневник любезно предоставил Анри, сын Доминика Лафонтена.

Je sais que vous me lisez, Henri, et je vous remercie pour votre aide. Merci bien, monsieur!

 

/Конкурс "ПБ видение"/