Все равно на Патриарших
Конопатая вагоновожатая не могла не видеть поспешавшего к остановке худосочного старика в парусиновом пиджаке. Но – вот же вредина – захлопнула двери «Аннушки» перед самым носом.
В трамваях Петрович разбирался – до пенсии чинил уставшие вагоны в депо им. Апакова. Он до дрожи ностальгировал по далеким временам расцвета трамвайного дела в Москве и не жаловал "Мастера и Маргариту" за вранье – на Патриарших трамваи никогда не ходили. Уж коли на то пошло, отрезанная голова Берлиоза должна была скакать не по булыжникам Бронной, а здесь – на Чистых прудах!
Рядом с остановкой эвакуаторщик ювелирно стреножил Порше Кайен каштановой масти.
От чужих неприятностей у Петровича нормализовалось давление. Но пиявился он не из зависти, а из чувства социальной справедливости.
Прибежавшая спасать авто пышногрудая блондинка вступила в пререкание с гаишником.
- У Вас совесть есть? Отдайте Кайенчика!
- Совесть – это когда на пляже ищешь туалетную кабинку. Мы действуем строго по инструкции. А Вы где, дамочка, так всеобъемлюще загорели?
- На парусной регате.
- Тогда, как говорят яхтсмены, с приплыздом! Пожалуйте ко мне в машину на отпущение грехов…
Откупится сучка. Петрович разочарованно харкнул.
Решив не ждать трамвая, он свернул в соседний проулок, став свидетелем того, как бесстрастный эвакуатор увозит на штрафстоянку тонированный Форд. Старый хрыч остался на финал представления. Растерянный чернявенький нарушитель парковки не заставил долго ждать.
-Что, думаешь – угнали? На метро теперь будешь ездить, черножопик! Понаехали тут!
Злая радость, как зрелый прыщик, выпирала из Петровича.
Это было несправедливо. Артурчик – москвич в четвертом поколении. В детстве посещал сольфеджио. Но бывал несдержан по отношению к слабым. Размашистая оплеуха уложила заслуженного пенсионера на асфальт. Из плешивой головы закапала кровь.
"Теперь его посадят" – сладостное предвкушение сурового наказания за рукоприкладство частично примерило Петровича с унизительным пребыванием вровень с ботинками драчуна. Ему совсем поплохело.
Артурчик, не оглядываясь, отбыл вызволять Форд. Как назло, в проулке не оказалось ни единого прохожего.
Внезапно рядом с желчной жертвой уличного насилия резко затормозил тот самый каштановый Кайен. Причастившаяся Марго участливо склонилась к Петровичу: «Эка ты, дед, расшибся».
И – вот же – повезла травмированного в больничку на своей роскошной тачке. Кожаный салон похрустывал, как свежевыпавший снежок. Прохладная струя из кондиционера приятственно обдувала морщинистое лицо страдальца. Если уж умирать, то здесь и сейчас.
В больничке он вдруг передумал раскрывать правду. Мол, упал – и все дела.
Доктор определил сотрясение мозга и залатал башку.
После выписки старичок размягчел, перестал хулить власть и наловчился делать комплименты престарелым соседкам. Бабки охали от восторга, будто ждали от него непристойного предложения.
Артурчика замучила бессонница. По утрам он рыскал по интернету в поисках сообщений о происшествиях с летальным исходом. Через месяц у него открылась язва.
Марго, расставшись со своим магнатом, перекрасилась в рыжий цвет. Загар нехотя слинял с ее аппетитной груди, и стало катастрофически не хватать денег на дорогостоящие антицеллюлитные процедуры. Но она все равно нашла свою настоящую любовь и разродилась тройней.
И только у гаишника, кроме нового зеленого забора из профнастила на дачном участке по Новой Риге, ничего не переменилось.
