Каждый из нас сумасшедший...
Здесь, каждый из нас сумасшедший
В этой пустой комнате пустых людских доводов и соображений.
Немой, истошный крик пускаю по кругу.
В минуту зла, лишь зло протянет мне руку.
Подчиняю себе всё, не замечая того, сам подчиняюсь,
Приручая смерть чувства свои убиваю...
Бесчувственное Ничто, наделённое разумом и властью
Ставя свою душу на кон безумному Нечто её проиграет.
Постепенно, умертвляющее огненное дыхание становится жизненно важным.
В итоге, Ничто восседает на троне, а адская тварь на коленях и на цепь посажена...
Как помнится, каждый из нас сумасшедший
В этом безумии мира алчности, нищеты и глупых воображений.
Утопающий хватается за соломинку — я дарёную рву паутинку.
Ненавидя ложь, лжёшь — так, ненавидя жизнь, живи, утопая в роскоши трущоб на гранитной перинке!
Жизнь — это вечная кара, опалённая дыханием смерти.
Придираюсь к словам и цепляюсь за мысли — пытаясь понять, я теряю нить жизни.
Считаешь минуты, секунды до рая — я считаю осколки пожара на руинах.
Чистое, белое вымажу сажей, но на солнце выйти нельзя — вновь выбелится в жестокости мыле...
Фальшивы улыбки — корёжит! Вы все лицемерны и жадны до власти.
Не лжёшь — а я лгу... Мы с адом поменялись местами! Мои чувства сгорели в пожаре — его ложь в слезах утонула...
Каждый из нас, помнится, сумасшедший. (И я тоже, похоже)
Топлю сердце во тьме, душу на части рву, а вы чёрную кровь зовёте белейшей!
Наш мир весь — борьба, не съешь — едят тебя.
За ошибку спускайся в ад, он любит ледяным огнём человечность обсмеять,
А коль правила блюдёшь, как кодекс чести солдат — вот вам ржавая корона из брильянтов
И сверкающий клинок из покрашенной для вида в золото стали — харакири извольте совершить сами...
А кто будет об накрахмаленную кружевную тряпочку руки марать?!
Я — пустой автомат, отправляюсь под руку с рабом в благоухающий ад.
О, кисло-горький запах смерти, я вижу надменность очарования в её кровавых глазах!
В эти воды — чёрные, на пятьдесят оттенков монохромного поцелуя по-нежному болезненного убийства
Отправляется обезумевшие Ничто на руках у привязавшегося ласково-жуткого Нечто.
Душа моя мертва, а надежда и не родилась.
Держа пикового туза в руках, Азраил уронил меня на перекрёсток земельных дорог, где правит скука, усталость от жизни и страх...
Каждый, как знаю по жизни своей, сумасшедший.
Отчаявшись, хватается за паутинку, протянутую Смертью,
Лёжа на мраморном алтаре, укрытый бархатом крови.
И мы отдаём, с лёгкостью отдирая от сердца самое дорогое, чтобы за этот ничтожный, отравленный миг, именуемый жизнь зацепиться...
Мертвые бездвижны и ничего не могут сделать. Но я живой.