маран-афа́
1
Жмёт тревожность, и тем сильней,
чем смешней поправляешь терновый нимб, но
о чём писать ещё, если не
о себе, ненавидимом и любимом?
Взгляни на рыбьи мои глаза,
на приспущенный рта уголок, — уныние.
Постное, точно на образах,
лицо, выказывающее "увы мне".
Щелью по ротовому шву —
слова, рассыпчатые, как просо.
Осанка делает знак вопроса
окружению, где живу,
и эта жуть наконец, сама
эта смозацикленность, эта само-
замкнутость, — внутренняя тюрьма!
Психологически плотный саван.
2
Сколько лет я прожил в плену
религиозного невротизма?
Сколько съел "покаянных" мук,
сколько вымученно молился?
Размусоливал "стыдный" грех,
исповедовался дотошно.
На своих разделял, на тех;
не "потому что", считал, — "за то что".
3
Это, Отче, любовь и боль.
Назовем эту смесь — люболью.
Я не верю, что лишь с Тобой
можно подлинно быть собою.
Но неверие — моральный факт.
Ад сожжёт человечий мусор:
"да будет проклят, маран-афа́,
кто не любит Господа Иисуса".
