Самум

Чужак черноглазый, пропахший доныне

Шафраном, гвоздикой, зирой –

Твердил: ничего нет прекрасней пустыни -

И в зное и в ливне.

Живя на чужбине,

Её вспоминал он, как храм и святыню,

Любой подходящей порой.

 

Свои повторял бесконечные речи,

Как будто какой-то мулла:

Пустыня накормит, пустыня излечит,

И выпустит крепче

Из доменной печи.

В ней даже тоска переносится легче,

Ведь рядом с тобой там Аллах!

 

Но вдруг на вопрос: кто же ждёт тебя дома?

Замкнулся от тягостных дум.

И стало лицо его вдруг незнакомо:

И брови – изломом.

И кудри – соломой.

Как прозвище зверя, тирана, дракона

Он глухо промолвил: самум.

 

Живёшь ты, вкушая привычную пищу.

Как вдруг среди белого дня

Небес обнажается медное днище,

И смерть хищноглазой лисицею рыщет.

Кого она ищет?

Кого она ищет?

Кого и во тьме распознает из тыщи?

Кого она ищет? Меня…