В ночь на первое марта

Что ж ты, ветер, мокрой своей улыбкой

не в губы целуешь меня, а в лоб?

Значит, ты больше не любишь старого поэта?

Или собрался меня хоронить?

Даже твоя соседка луна

льёт на меня не седину печали,

а холодный хрусталь насмешки.

 

Неужели, ветер, ты плачешь?

Да брось, дружище!

Я ещё в состоянии тебя приласкать

и потрепать за ухом,

как в ту блаженную пору...

 

А помнишь, ветер, как бледный мальчик

оживлял на ладони снежные звёзды?

Нет, ты ошибаешься, ветер,

не свет это был, а точно снег!

Дело-то было зимой,

вернее, на самой кромке счастья...

 

Да, похоже, время пробежало по кругу

и снова свело нас с тобою.

Точно такая же ночь.

Такие же тряпки облаков,

протирающие столешницу луны.

А завтра - первое марта.

А потом - либо жизнь, либо смерть,

в зависимости от настроения Бога

или от его новой задумки...

Для чего ему нищий старик,

этот ссохшийся сгусток молчания,

к которому не подобрать живительной рифмы?

 

А помнишь, как я шептал тебе стихи

о своей первой настоящей боли?

Ты слушал меня,

поглаживая мне озябшие колени,

а твои внимательные глаза

помогали мне не плакать.

Тогда ты впервые поцеловал меня в губы.

Я облизнул их -

и они оказались солёными.

Ты ещё сказал мне,

что это не я заплакал,

а мои стихи,

которые не выдержали одиночества

и решили всё рассказать тишине,

той, что уместилась на моей ладони,

где дрожала каплями растаявшего лунного света.

Помню, как ты слизал её,

и я вздохнул с облегчением,

и моя первая настоящая боль

впервые мне улыбнулась.