МУЗА
Она пришла в тот самый миг,
Когда я, отменив реальность
Хотел петь боль. И радуясь, молил,
Что боль чужая мне нужна, нужна,
Затем, что человек я, человек,
И, всё поняв, приняв – Творца достойно
Изображу. Ну, да, изображу…
Но Муза мне велела не страдать
И отняла сочувствие благое,
Сказав, что ты окажешься правей,
Ведь речь идёт о важном: то есть боли,
Которую я не сумел отнять тогда,
Тебе не заменив её на счастье,
Что хоть внушал, но был опознан, лжив
И очень радостен, затем, что я мужался…
Всё это – Муза знает – не наркоз,
И отняла она рисковое занятье.
Как я хотел тогда тебе помочь!
Я призывал Гипноз, Деметру, Мнемозину,
Но эти боги не были верны…
Иисус же был, но он имел распятье.
Я весил больше боли, а крыла
Имея, этим смысл ниспровергали.
И Муза запретила вновь мне петь…
Тогда же, может быть и помогала.
Она сказала: «Ты не сможешь, друг»,
Но, не прокляв тебя, она сказала
Слова довольно странные рабу
Иллюзий хоть святых, но не священных,
Затем, что я лишь смертный человек
И чудеса творить пока мне рано,
А петь о боли и подавно. Клок,
Что вырван из души, повис нелепо
И понял я: она жалеет душу
Мою, но и твою – чтоб боли,
Ей пережитой, не помочь досадой…
И я возликовал тогда. О, Муза!
Мудрее ты, наверное, божеств,
Которые завещаны преданьем,
Мудрее, ибо знаешь отреченье
От мнимой святости, хотя она
Прекрасна как молитва старикана,
Прекрасна столь, что соблазнила дух
Натасканной тропою чудотворца,
Которым был мой праведный учитель,
Прощавший всем, кто укорял его.
«Пусть я не смог бы?» Этим устрашать
Себя не хочет дух поэта, но полымя,
Что стерегло нас, было артефактом.
Его добыть стремился воин лишь,
Лишённый власти над природой духов
И всласть мечтавший о тропе небесной.
Что ж, пусть! Но Музу так светло
Воспевший, я сообщу одну деталь:
Деталь-загадка в том, что у тебя
Её глаза. Её глаза и мысли.
