Ахматовская тетрадь. Часть 3. С чужого голоса
Макбетовский мотив как соль в изящной ране,
крещение судьбой, смертельной не вполне.
Мети, метель, мети, веди меня, мой крайний,
мой запредельный стих, веди меня ко мне.
К той истинной, простой и ничего не ждущей
от милостей судьбы, пошедшей по рукам,
Мне Моди нагадал жизнь на кофейной гуще,
звучи же голос мой, разбитый, не стихай.
Нам не дано понять, кто и за что оправдан,
но в полуночный час вселенской немоты
звучи же голос мой, звучи над Ленинградом:
над бездною времён разведены мосты.
Форейторы кричат, и падают кареты,
и пишутся стихи, и рушатся миры.
А я стою одна на побережье Леты,
и камни под ногой так холодно остры.
Я знаю, что всегда вначале было слово,
но в Лете столько слёз, и глухоты, и тьмы –
не докричаться мне до берега другого,
и лотовой женой я застываю снова,
взывая к миру голосом немым.
__________________
Тяжела она, голова моя,
мысли мутные не о том.
Какофония спит трамвайная,
полночь мается немотой.
Сколько сказано и не сказано,
только то и другое – зря,
и качнётся за гранью разума
тень от пьяного фонаря.
Небо манит в окно открытое,
и маячит крюк в потолке…
Но, хранима его молитвою,
я опять прихожу к реке.
Тень поэта навеки впаяна
в лёд немыслимо голубой.
Петербург как опыт раскаянья
над текущей во тьму Невой.
__________________
Кто там его основал
в гиблом неправильном месте…
Тема искала слова,
но обрывалась на жесте.
Избранный Богом готов
вечности выйти навстречу.
И обрывалась любовь
вечною Чёрною речкой.
Сколько ж он жизней сломал,
Лета безмолвная плещет.
В горле плескались слова
чёртовой чёрною речью.
__________________
Привидится в гробу
иль на больничной койке:
ночь, ужас, Петербург,
безлунный холод Мойки.
Не станет мир другим,
пророки обманулись,
шаги, шаги, шаги
вдоль запустелых улиц.
Им с городом лететь
в безвременья прореху,
оставшись в пустоте
невозвращённым эхом.
__________________
Нас до кладбища нищий проводит,
плач его я в душе сберегу –
о каком-то шестнадцатом годе,
навсегда утонувшем в снегу.
Мне бы в завтра ворваться с разбегу
и зажить без забот и хлопот…
Но бреду по проклятому снегу
в утонувший в беспамятстве год.
__________________
И кто-то просит Бога: помоги.
И мучится тоскою бесполезной.
Как далеко расходятся круги,
как будто от паденья веры в бездну.
Пророки отступаются, тихи,
но в их молчанье грозовая сила…
А это так, безделица, стихи,
нагрезила – беду приворожила.
__________________
И кто расскажет об этом –
дверь в прошлое заперта.
Старинных парадных портретов
волнующая темнота.
Насмешливый проблеск взгляда,
презрительный вырез губ…
Я б всё рассказал как надо,
да, видимо, не смогу.
А новым – у барных стоек
торчать всю ночь напролёт…
Недорого каждый стоит –
недорого и берёт.
И боль прорывается речью,
поскольку за веком век
за чёртовой Чёрной речкой
он падает в тот же снег…
__________________
Нам бессмертная прелесть книг,
русский снег и русский язык,
и навечно в горле комок –
русский Пушкин и русский Блок,
и бессмертный плач тополей,
и предсмертная близость к земле.
