В 1999 году я пришёл в студию Александра Кушнера, чтобы научиться писать. В то время я писал каждый день по два стихотворения — выходило это довольно быстро, черновик всегда умещался на одном листе бумаги. Количество стихов стремительно росло, и уже целый угол занимала здоровенная стопка листов с моими виршами. И вот однажды Кушнер мне сделал внушение, что над стихами надо работать.

— А как работать? — искренне удивился я.

— Да очень просто: вы напишите двести вариантов одного стихотворения. Ну просто в порядке опыта — от вас же не убудет.

 

В тот вечер я пришёл домой и сел писать. Писал я всю ночь, и весь день, и весь вечер, и уже наступила следующая ночь. Двухсотый вариант был закончен. И тут я увидел, как из совершенно дурацкого текста получился шедевр. Меня, словно молнией ударило: «Что же это за фигню я писал десять лет?». Я вздохнул, подумал о смысле своей никчёмной жизни, и решение пришло мгновенно. Перечитав несколько стихов из высокой пачки бумаги в углу, я без всякого страха и трепета набил под завязку мешок из-под сахара (пятьдесят литров) и пошёл в парк. Там я поджёг всё это духовное богатство, и, надо полагать, на лице моём сияла улыбка. Была зима, ночь, горело медленно. Клочья пепла разлетались над замёрзшим прудом, тлея на лету и рассыпая искры. Сверху на город смотрели молчаливые февральские звёзды и как-то странно перемигивались.

 

И тут появился наряд милиции:

— Что такое? Давай туши — тут жечь нельзя!

— Я стихи уничтожаю!

— Чего-чего ты тут уничтожаешь? Эх ты, надо ещё разобраться.

Я дождался, когда догорит, затоптал остатки костра и пошёл с двумя молодыми деревенскими ребятами в отделение. Идти было далеко — по дороге менты недоверчиво хмыкали на мои попытки объяснить ситуацию. Наконец, пришли — встретил нас пожилой майор с хитроватым, но добрым выражением испитого лица:

— Этот чего натворил?

— Костёр жёг в парке! — рапортовали бодрые стражи порядка. Майор посмотрел на меня долгим внимательным взглядом бесконечно усталого человека:

— Что ты там такое жёг-то?

— Ру-рукописи. Сти-стихи. Поэт я. Ну просто ли-лишние, — скромно ответил я, запинаясь и предчувствуя недоброе. Майор сдвинул фуражку набок, поскрёб в затылке пятернёй и неожиданно выдал нечто удивительное:

— Ну и на хрена вы этого Гоголя сюда притащили? Отвезите его домой!

 

Недовольные менты посадили меня в жёлтый газик с мигалкой и, матеря на чём свет стоит свою чиканутую государственную службу, отвезли поджигателя прямо к месту проживания. Было уже утро, в городе светало, и где-то на балконе кричали петухи. Я вошёл в свою комнату, рухнул на кровать и мгновенно уснул. И снились мне в то утро толстые фолианты с золочёными корешками. Так меня и не оштрафовали за сожжение произведений искусства. А могли бы и дубинкой по голове — ну так, на всякий случай.