За порогом Эдема

Тяжелее, чем вечное синее небо, могут только лишь быть непокорные звёзды. Солонее, чем моря прибой – на века на крови печать.

 

«Слышишь, девочка пламени света, покайся, пока не поздно. Или же, как Гарпократ*, за ненужностью слов, научись о грехах молчать».

 

Не смотри ни на длань злых небес (на восток), ни на чёрную, мутную воду через ночи порез, сбившись в счёте за тысячной лун подряд,

чтоб однажды, застывших в падении звёзд и гордыни морей, обрести свободу. Слушай меньше, что глупые, странные книжники говорят.

Говорят: что над миром есть грот, а над гротом – святые ворота Рая (ни один из долины отчаянных смертников якобы не дошёл).

Здесь когда-то, за новым весенним ненастьем, с багряной от крови землёю простился Каин.

Первый, избранный волей прямого Завета, как всадник с небес сошёл.

Чтоб отмерить последним юдоль – кров судьбы, а десятым – огнём и потопом... Не ослабить лишь плен брачных уз, отрубив золотым мечом.

Моя жгучая вера в единство души, за бессменностью солнц, мне была оплотом, моя жалость к уснувшим в безоблачной вере в бессмертие – палачом.

Заблудившись с весны, ты пришла в ветхий дом, средь холмов, приоткрыла «ларец Пандоры». Я ведь сам предложил его в дар, но, увы, не сказал, зачем.

Если слово – лишь звук, неосознанный клич, слишком долгие разговоры не нарушат ни верного графика таянья льдов, ни пучин темноты ночей.

Я – такой же сновидец, зревший цели дорог. Здесь зима на закрытых щеколдах – всё ближе, и в лучине томится искрá, я пытаюсь ей сны согреть,

где луна, на погосте морщинистых туч, застывает в несвязной, аморфной жиже, что по чётным ненастным, осадочным* проникает в земную твердь.

 

Но ключи от былого, с истоков, Эдема хитро спрятаны под половицей. Дюже ветер-надсмотрщик, сюда забредая, как нетрезвый непрошеный гость,

не увидел тайком. И зима не настанет «Отныне», пока ты мне будешь сниться. И луна не погаснет – «Покуда»… держит что-то упрямо стальную ось.

Я пишу манускрипты, скрижали, петиции, многострочные коды.

Их намного сложнее понять, ведь их больше, чем десять (на священной Синай горе).

«Время, как непосильно-огромная ноша – лукаво», – когда-то, с опаской, решили Боги...

 

– Время – слишком бесценно, чтобы виделся в этом забытый грех!

 

И не помнила всуе все-чуткая, зла не знавшая, простодушная Ева, как мужчине на праздничный полдник готовила свой "безобидный" изысканнейший десерт.

И не сохли с корней жилы статного, в глубь дворцово-молчащих садов прораставшего, жгуче-тучного древа, над которым висел как табу, но святейший в основе веков запрет.

 

...

По весне не родится второй. Да и Каину – братом он, в сущности, не был,

где земля обещала, как жертвенный хлеб, но в угоду прощавшим чьё-то лучшее семя взрастить.

Было Слово, кропила весна, было небо... и было весомо Небо. Так зачем же стараться, согнувшись в мольбе, безразменном дарении слов, непременно его спасти?

Ввысь взлетает, как смерч, к распростёртым* – немыслимых сфер, мой посланник с непрочной осиновой жерди – в Храм,

где «Время» не дарят в обмен... лишь на пламенность строк безупречной одной Хвалы.

Дай мне вспомнить из древних Песней, что – суть виделось там, изнутри? Что на уровень – выше тверди.

 

– Ты мне веришь, насколько же "крылья бессмертия" тяжелы?

 

* Гарпократ – Бог молчания

* по ненастным, осадочным дням

* к распростёртым небесам

 

© Кайгородова Светлана

/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2021 /