Одиссея

ашдод полощет дюны в море,
житомир выложил пасьянс,
в котором нас не станет вскоре...
 
Леон Рушклион
Страннее месяца «январь»
быть может разве что погода.
В синюшном небе киноварь
заката залила Ашдода
 
проспекты, пальмы и дома
и нуворишей местных виллы —
назад лет тридцать я с ума
сходил в том городе. Сивиллы
 
пророчили мне дальний путь.
Я, предсказаньям их не веря,
с собою не покончил чуть —
но подходящей пальмы в сквере
 
в тот час, по счастью, не нашлось —
и путь земной до половины
пройдя, слегка погнувши ось,
обрёл я в прериях чужбины
 
подобье рая на земле
(даю простор воображенью).
Тому, кто думал о петле,
как мзде земному притяженью,
 
которое всех тянет вниз,
лишая выбора при этом —
билет был выдан в Парадиз!
И с лотерейным тем билетом
 
освоил новый материк —
он старого ничуть не хуже.
Там бесконечный счастья крик
срывался с губ... Хотя и вчуже
 
я сознавал, что сей восторг
когда-нибудь мне выйдет боком...
...И материк меня исторг,
как бы случайно, ненароком.
 
Твердят учёные умы —
в грехах свершённых как ни кайся,
но от сумы и от тюрьмы
ты никогда не зарекайся...
 
Земля святая. Лод. Январь.
Собаки роются в отбросах.
«Имею право» я — иль «тварь
дрожащая»? Вот суть вопроса.
 
Утерян список кораблей,
и позабыта Одиссея —
бредёт по улицам плебей
с печальным профилем еврея.
 
Но не призна́ют земляка
во мне Бобруйск или Житомир —
ведь я свалился с потолка...
И если жив, то жив пока —
пока совсем еще не помер.