Баллада о Божьем Суде

(Длинная и нравственная.

Я предупредил, а Вы как хотите)

 

Терпеть печали и тоски

он никогда не мог,

и в кабаки и в бардаки

шел, не желея ног.

Подобно каждому из нас

Посачковать был рад,

но исполнял любой приказ,

поскольку был солдат.

Любил пожрать когда дадут,

Хоть десять раз на дню.

И слабо верил в Божий Суд,

И прочую фигню.

Готов был до зари вставать,

Шагать сквозь дождь и тьму,

Но не хотел он убивать.

Кто знает почему?

И в день, когда велел старлей*:

«Стреляйте по врагу!»,

в прицеле видя лишь детей

сказал он: «Не могу!»

А то, что дети тол несут,

Он этого не знал.

И ждал его не Божий Суд,

А просто трибунал.

Он рукавом слезу стирал

С разбитого лица

А на суде солдат молчал.

Он просто ждал конца.

И был он много раз избит,

И возражать не мог.

Полковник строг был и сердит.

И приговор был строг.

И был рассветною порой,

Когда светлеет мир,

Расстрелян. Но не как герой,

Как подлый дезертир.

Второй был врач, и мог на спор

Пить спирт и не косеть.

В дежурство трахал медсестер,

А, впрочем, был как все.

Не гений, но и не дебил,

Знал туго ремесло,

И в абортарий послан был.

Ему не повезло.

Ведь выживание – закон

Для всех детей Земли.

И души тех, кто не рожден

Во сны его пришли.

Другой бы плюнул, да забыл:

Моей вины, мол, нет!

А он, видать, из слабых был

И страх топил в вине.

И он при жизни стал мертвец,

Из тех, кто не встает.

И пьяный бред его вконец

Сгубил всего за год.

А третий – истый адвокат,

Хотя не из светил.

Из тех, кому дорогу в ад

Сам Сатана мостил.

Деньгами пахло за версту

Когда в суде сидел.

И было на его счету

Немало грязных дел.

Но, видно, совести сидит

у всех в душе росток.

Под суд попал садист-бандит,

безумен и жесток.

Суда был переполнен зал

Дружками по «перу»

И правду адвокат сказал.

Что вовсе не к добру.

На много-мого лет садист

Посажен был в тюрьму.

А адвокат дрожал как лист:

Страх жить мешал ему.

И был с позорм изгнан он,

И проклят был везде.

и права выступать лишен

в суде и не в суде.

А через год его жена

Днем, на глазах у всех,

Была в машине сожжена

Под чей-то дикий смех.

А он ее похоронил,

Припал лицом к земле,

И утром дома найден был

Подвешенный, в петле.

А после смерти души их

Растаяли, как тень.

Господь призвал их, всех троих,

На суд к себе в тот день.

Бог-председатель был суров

И, что еще страшней,

Огромный список их грехов

Читали восемь дней.

И строгий Демон –прокурор

Назвав пятьсот статей,

Кричал, что все они – позор

Адамовых детей.

И что они - укор Земле,

Бесчестье всей страны.

Что двадцать тысячь лет в смоле

Кипеть они должны.

А адвокатик-ангелок

Стал по листку читать,

Что десять тысячь – потолок,

И нужно ж меру знать!

А Бог сидел, как неживой

как будто вдруг заснул,

И только нимб над головой,

разок-другой качнул.

Но вдруг, отбросив со стола

законов толстый том

Бог закричал: «Что за дела?!

Ведь главное не в том!

Не буду выносить им зря

суровый приговор.

Грехи их, честно говоря,

Нам, Господу, укор.

Их смерть,- абсурд во всей красе,

Мы не смогли понять:

Что им мешало жить, как все:

Молчать как все, стрелять, как все,

И просто – не встревать???

Пусть возвращаются на свет

В обличиях других

А Мы, глядишь, за сотню лет

Рассмотрим дело их."

 

И тут балладе бы конец,

Но я сказать хотел:

Не верю я, что Бог-отец

Настолько мягкотел.

Один знакомый мой солдат

Балладу прочитал.

«Я расстрелял бы всех подряд!»,

уверенно сказал.

И врач-дантист ее читал

И выбросил в окно:

«Врач алкашем от страха стал.

Его жалеть смешно!»

Читал балладу адвокат.

Сказав, что это бред

Всех дураков отправят в ад,

и им спасенья нет.

И оглянувшись, зашептал

вдруг покраснев, как мак:

- Зачем ты это написал?

Ты что, совсем дурак?

Ты никому не говори,

никто не верит в чушь,

и было ж нас тогда не три,

а три десятка душ.

Взглянул в глаза мои, друзья,

а взгляд был так тосклив,

что в Божий Суд поверил я,

который справедлив.

 

 

*Старлей - старший лейтенант