19-я китайская центурия
Лишь с этим, в золочённой клетке, попугаем
о близком и могу поговорить.
Лю Юн
Пернатый возмущается: "Лю Юн,
напомни наконец-то - кем ты занят?"
Разнеженная лаской куртизанка,
хихикнула на мокром одеяле.
"Люблю его, негодника, люблю,
хоть пару лет его - и отделяет
железный символ птичьей несвободы.
Но как не набивай их брату клюв,
он, как и прежде, жаждет небосвода.
А мне необходимо с ним болтать -
осипло разглагольствовать о главном.
Я был недавно варварски ограблен,
но, слава богу, "этого" не взяли.
Друзья заголосили: "Смехота!
Ну чем, скажи, отличен мелкий зяблик,
которого мы с радостью глотаем,
от этого урода, чья гортань
проворней человеческой гортани?"
Его "жилище" временно стоит
на полке, где недавно были книги.
Я выдавил простое: "Берегите
питомцев точно так же, как и близких!"
Но что им - непоседливый старик,
страдающий плодами крапивницы!?
Я стал хорошим другом попугаю,
отшив при этом, минимум, сто рыл,
в конце концов напрасно полагая -
что дружбы с негодяями не трут.
Я часто ездил к морю, как инспектор.
Мы все, бесспорно, выросли из пепла,
но в то же время - чужды ли огню мы?
Никто не позлорадствует - он - трус!
Когда внутри главенствует угрюмость,
она перетирает солидарность,
хотя мне не по слухам ведом труд
и скромный быт приморских солеваров,
которые батрачили за рис.
Батрачили и днями и ночами.
Какой из исполнителя начальник!?
Я был - не угнетателем, а другом.
Мне совесть тараторила "замри!
хоть ты и незаслуженно обруган
не столько солеварами - детьми их!"
Правительство купало до зари
страну в бюрократическом дерьмище,
а мне на это было наплевать.
Сегодня проживание в лачуге -
не то что я хотел бы. Не линчуйте
пророков до свершения пророчеств!
Я столько раз устраивал привал
в приморских кабаках; давать по роже
кому-то из богемы было чудом.
Но всё минуло. Стыдно мне при вас,
при куртизанке, пыль своей лачуги
глотать попеременно со спиртным
и жрать повиновение из миски.
Не мне критиковать десятки миссий
сурового правительства на юге -
но юг уже не чувствует спины:
несчастьями и страхами навьючен
народ (с его покорностью и дурью).
Не все поэты - мамины сыны,
не всем дорогам выпадет идущий.
Для сломленных китайских бедняков
все ячества министров непонятны,
а выросший спонтанно непорядок
мутузит пограничные заставы.
Хозяева воюют. Быт - на ком?
На женщинах, на детях и на старых,
что, в общем, диковато, но привычно.
Китай сейчас не спрячется нырком
в нейтральное болото. Он привинчен.
Я знал не понаслышке каково
сидеть без провианта при завале.
Родные очень часто призывали -
не ездить в экспедиции за камнем.
В стране, пожалуй, каждый косогор
мы с группой, не робея, замыкали
в крепчайшие объятья, как торговок.
Ещё один, как все здесь, косный год
до слёз и онеменья - так же горек!
И это совершенно не ново
для нашей всеобъемлющей державы.
Правитель любопытствовал - где жабры
у нашего народа? Плыть-то надо!
А что народец!? Топнул бы ногой,
прихлопнул бы мучителя талантом.
Но он уже не думает о лучшем:
пусть подлый друг останется нагой,
чем верный враг придёт во всеоружье.
Сегодня я, конечно, бос и гол.
Все деньги разбазарены в Кайфыне.
Мне, правда, очень хочется, как финны,
подольше оставаться вне религий.
В роскошных храмах каждый бесогон
владеет бессловесной вереницей
и думает - что выкинуть погаже!
Народ, что не способен "быть собой"
в конечном счёте будет - кем прикажут".
