Славомир Адамович Шорохи

Когда темнота наступает в покоях

Они не успеет еще охладеть

Являются шорохи, словно на бойню

И тут по углам начинают шуметь

 

Залезут в шкафы. Проведут заседание.

На шапках висеть будут вниз головой

Мне кажется слышу чьё-то дыхание

Какой то души в комнатушке ночной

 

Тоскливо, как зверю в пустынной берлоге

Мне эти шпионы житья не дают

Противным шуршанием на грубом пороге

Они мои тайны на свет достают

 

Они из под желтых обоев смеются

Сидят в шифоньере несметной толпой

В ненависти мне, как один, признаются

За то, что люблю тишину и покой

 

На полках меж книг, где там много заснуло

Романных паяцев, богов всех мастей

Там шорохи сохнут с времен Вельзевула

Там месяц на них смотрит с неба, как змей

 

И так до утра. С ними нет передышки.

Я только с рассветом беру перекур

Они задвигают подальше делишки

И в миг растворяются сквозь абажур.

 

Шорахі

 

Ледзь толькі пагасьне сьвятло ў пакоі,

ледзь толькі пасьпее агмень азалець –

зьяўляюцца шорахі шыхтам, як воі,

і ўраз па кутох пачынаюць шумець.

 

Нахабна ў шуфляды залазяць. Да раньня

на почапках віснуць уніз галавой.

Здаецца, нібыта я чую дыханьне

іх душаў нікчэмных у цемры начной.

 

Мне золка, як зьверу ў лядашчай бярлозе,

мне шорахі-шпегі жыцьця не даюць.

Сваім шаргаценьнем па шорсткай падлозе

яны мае тайны на сьвет дастаюць.

 

Іх цэры а-за жоўтых шпалераў сьмяюцца,

ў старой шыткаўніцы яны грамадой

міжсобку шальмуюць мяне і злуюцца,

што ўпарта хачу я знайсьці супакой.

 

На кніжных паліцах, дзе столькі паснула

раманных паяцаў, багоў, прыгажунь, –

там шорахі шорхнуць з часоў Вэльзэвула,

там месяц глядзіць на іх зь неба, як лунь.

 

I я ў гэтай кодле ня йму паратунку,

бо толькі пад раньне сьціхае мой боль,

калі, пакідаючы брудныя шлункі,

зьнікаюць начніцы скрозь белую столь.