Агнешке порядком надоели все трое спутников, они то свиваются в клубок, то заплетаются в хоровод, первое чревато укусами, второе затягивается надолго. Свалившийся на голову увалень из Беловежской Пущи, местечко такое, для короткого отпуска совсем не вариант. Зося и Малгося подзаряжаются от его несуразности и антагонизма. Худшим, что могло произойти в их наэлектризованной компании, стали дебаты о чемпионате мира по перетягиванию каната за средиземноморским ужином. Все двенадцать столиков в млеющей греческой таверне спорили, кто кого этой ночью перетянет в далеком беснующемся Сан-Франциско, многие убегали делать ставки, вспоминали про неоплченный счет и возвращались в объятья официанта. Но только за их столиком ситуация вышла из-под контроля...

 

Куба, его зовут Куба Кароль и Агнешка не уверена, где имя, где фамилия, но имя Кароль -- это слишком… так вот Куба прибился к Малгосе на почве поэзии. Они сочиняют стихи и, похоже, им есть о чем поговорить. Прихватить на море Кубу было жестом любви и великодушия к Госе. Она хоть иногда должна выговариваться, а для этого кто-то ей должен поддакивать. Или хотя бы Зося должна помалкивать, но чтобы помалкивать, Зосе надо лишиться слуха, а она не только слышит, но и видит: Гося свободно владеет тремя языками, но минутами (часами, точнее) ее накрывает приступ сенсорной алалии и бедный трилингв не может связать двух слов и на родном языке. Гося нашаривает любимый карандаш и отрешенно конспектирует самораспад, который по окончании приступа называется стихами в смысле поэзии.

 

Эти стихи (этот печальный, а чаще трагический лепет) размещается на популярном сайте под фотографией литератора Малгожаты Влодарчик и как магнит притягивает разнополюсных ценителей и язвителей, сочинивших километры таких же бессмыслиц. Затевается блистательный литературный спор. Побеждают, как правило, язвители, и тогда Гося выглядит несчастной, а Зося решительно регистрируется на сайте и осуществляет защиту по всем законам боев без правил. Отловив и укокошив активных участников, она устраивает выволочку Госе, требуя прекратить безобразие.

 

С поэтами, вероятно, так нельзя, но в чем-то Зося права: при всей Агнешкиной любви к литературе дочитать Госины стихи не удалось ни разу. Разговоры о поэзии вообще не клеятся, Малгося пространно излагает, чем ей не угодили Мицкевич и Пушкин (Лермонтов, нужное подчеркнуть), и почему нельзя таким же человеческим языком писать о герое нашего времени, извините за каламбур. Агнешка много раз приводила примеры, что оказывается можно, и что Госе нормальный синтаксис тоже доступен. Но пока он доступен, стихи не сочиняются!

 

Для Госиного оздоровления на семейном совете решено было больше заниматься спортом, летом бегать кросс, зимой ходить на лыжах. Прекрасно тренированная и под горлышко заряженная спортивным азартом Зося ничего лучше и придумать не могла, потому что за ней никто не угонится… кроме Госи, как оказалось! Однако падая, запыхаясь и догоняя Зосю, Гося все равно продолжает сочинять. Агнешка пересиживает их оздоровительную физкультуру в машине, поглощая бестселлеры, которые очень хочется обсудить на обратном пути -- с Зосей и Госей, с кем же еще? Но в машине Зося с восторгом описывает тонкости трассы, попутно ободряя или высмеивая Госю (по настроению) и, в общем, дело идет к вечеру после утомительного рабочего дня.

 

Хуже того, дело неминуемо близится к ночи, когда Агнешка Цимербах погружается в сумрачные мысли о работе, о хитросплетении раздвоенных редакторских языков и авторских чешуйчатых хвостов в террариуме книжного издательства «Бяла и Чарна», которым она имеет честь руководить. Агнешка не в восторге от названия предприятия, но директор пани Ольгица считает, что они с Агнешкой едины, как две эти полноводные речки, правый и левый приток Вислы соответственно. Если Агнешка выбелится, Висла не выдержит двух блондинок и разольется. А если перекрасится в рыжий, это будет утопичней, чем поплыть против течения. Ничтоже сумняшеся пани Ольгица назвала все свои книжные магазинчики именами притоков – Бзура, Курувка, Згловёнчка – вот где расцвет и закат фантазии и поэзии!

 

ты в меня до устья белая

я в тебя с разбега берега

черная

и наши

полы дни

ночи наши

полноводны

и не плотоядны

лишь плотоягодны (Малгожата Влодарчик, «рукав реки»)

 

Один из зимних отпусков, берлинский, Агнешка решила посвятить долгим сердечным и доверительным беседам с Госей и загодя готовилась к поездке, как к университетскому курсу. Начали беседы в первый же день за завтраком -- с переводной литературы. На аперитиве потренировались без краковского жужжания произносить имя героини переводного романа: Зззззулейха -- чистенько как «заген зи битте». У Госи получилось с первого раза, а Зося не могла прекратить жевать:

-- Почему все самые нудные разговоры во время еды? И если ее «З» отличается от моего, чего переучиваться приходится мне?!

-- Девочки, знаете, что если с польского на русский перевести «главная героиня», получится крепкая баба в железных латах. А Герой нашего времени -- доисторический былинный всадник, -- Малгожата блаженно улыбается, влево и вправо раскачиваясь на стульчике и веря, что в канун Рождества рабочих переводов уже не пришлют.

-- «Протагонистка» тоже баба в железных латах? Дайте-ка я вам зачитаю немножко… Зося, прекрати жужжать!

-- Агуся, чтобы тебя слушать мне нужна еще одна порция пляцков, как они тут называются, кесе-кухен? -- Зося надеялась у барной стойки быстро подключиться к трансляции биатлона, потом вернуться и под столом поглядывать на айфон.

-- Не коверкай слова! -- Агнешка и сама коверкает время от времени, немецкий всплывает из раннего неокрепшего детства, -- «В ладони ложится что-то тяжелое, гладкое, крупно-пупырчатое -- соленый гусь. Желудок тотчас вздрагивает, требовательно рычит. Нет, гуся брать нельзя. Отпускает тушку, ищет дальше. Вот! Слева от чердачного окошка висят большие и тяжелые, затвердевшие на морозе полотнища, от которых идет еле слышный фруктовый дух. Яблочная пастила. Тщательно проваренная в печи, аккуратно раскатанная на широких досках, заботливо высушенная на крыше, впитавшая жаркое августовское солнце и прохладные сентябрьские ветры. Можно откусывать по чуть-чуть и долго рассасывать, катая шершавый кислый кусочек по нёбу, а можно набить рот и жевать, жевать упругую массу, сплевывая в ладонь изредка попадающиеся зерна… Рот мгновенно заливает слюна».

-- Оооочень выразительно про слюну, пошла за кесе-кх.. за чизкейком! -- время трансляции поджимало, Зося вскочила, не дожидаясь разрешения.

-- А мне что-то от соленого гуся не по себе, курва!.. гладкое, крупно-пупырррчатое... кто переводчик, посмотри? -- так испортить рождественского гуся мог только Болек Дубчак, собутыльник Кубы. Гося не любит Кубиных завсегдатаев, особенно если он ими восторгается.

-- Болеслав Дубчак! Это не гусь с яблоками, а запас на зиму у восточного народа, хотя надо пробежать это место в оригинале… ты знаешь Дубчака?

 

Агнешка брала уроки русского у председателя общества польско-российской дружбы, правда, уроки были так себе, на уровне дружбы. Гося тоже поначалу к этому председателю увязалась за компанию с Агнешкой, но через два академчаса принялась корректировать его методику. На третьем часу переподготовки председателя Агнешка разочаровалась почему-то именно в Госе и изолировала ее с таким треском, что сам эпизод и его последствия отнесли к одной из тысяч фигур умолчания в их совместной жизни.

 

-- Любой перевод местами сомнительный, кто спорит, но что же делать, чахнуть в неведении?

-- Как минимум, выбирать переводчиков, списочек-то не большой. А вот этот твой кулинарный роман вообще можно и отложить, пока ты русский выучишь. Далеко, кстати, продвинулись, хоть гуся-то осилишь? – Малгосю понесло, она чувствовала, что лезет в бутылку, но там, где Дубчак, без бутылки никак не обойдется.

 

Когда Зося, наконец, подключилась к своему биатлону, пялиться в айфон можно было в открытую. Да и вообще все праздники можно сидеть и смотреть биатлон, бобслей, фигурное катание и даже керлинг, курва! Семьи у нее все равно теперь больше нет…

 

Кто и где в результате провел святой вечер и каким чудом наступило утро, вспомнить пытались все трое. Агнешка не вспомнила. А Малгожата в скором времени все же прочитала роман, познакомилась с автором на форуме книгоиздателей и даже спросила у него, кем быть и что делать?

 

***

У моря Госю с Кубой решили поселить в комнате без окон, через коридорчик от Зоси и Агнешки, для их же безопасности, мало ли до чего они договорятся, потянутся высоко вверх к звездам, а подоконник узкий. Первую ночь опьяненные личным счастьем поэты не умолкали, похоже, просили у Аполлона вдохновения.

 

-- Вы молились ночью? Чего так громко? – Зося сонно откусила немного пирожного и потянулась за айфоном, ей обычно не спится на новом месте и кто-то же в этом виноват.

-- Нет, почему молились, поговорили немного о… соли нет у них? -- Куба обреченно чистил одно за другим куриные яйца вкрутую со шведского стола и периодически подносил чашку с кофе к лицу, просто понюхать. Он привык с утра выпивать два стакана зубрового молока после скромной, по возрасту, порции русских пер'огов.

-- А какая жирность вашего этого зубрового молока? – Зосин кругозор не ограничен вообще ничем, а интерес к любому живому организму превосходит научно-популярный, в этом смысле всегда можно рассчитывать на ее участие.

-- В среднем 10%, для шестидесятилетнего парня жирновато, но я же с детства привык, правда? -- Куба дочистил пятое яичко.

-- Четыреста калорий, -- привычно посчитала Малгося, -- сколько тебе надо, чтобы не свалиться среди бела дня? 10%-е сливки можно и в магазине купить…

-- Вот это правильно! С утра прошвырнуться по магазинам, купить зубра и зажарить к обеду! -- Агнешка тоже немного не выспалась.

Куба нашел соль и решился на еще одно яйцо:

-- А вы однояйцевые близнецы или как?

-- Кто???!!! – девочки, кстати, умеют вскрикивать синхронно, Агнешка тоже иногда подозревает, что они близнецы.

-- Да вот вы, Зита и Гита! -- иные выражения Кубиного лица ничем не описать, ближе всего -- удовлетворенность метеоролога, когда из тучи, набиравшей черноту и тяжесть в течение целого дня, таки проливается предсказанный им час назад небольшой дождь.

 

Что такое индийское кино в тонкостях не знает даже Агнешка, хотя в издательство частенько приносят сценарии для Болливуда. Малгосины родители описывали душераздирающие сюжеты «Рам и Шиам», «Зита и Гита», «Рабыня и Заура»… нет, это уже мексиканское, наверно. Госе в принципе нравятся синусоиды Кубиного сознания и особенно их проекции на Агнешкино и Зосино терпение:

-- А «Рабыню и Зауру» ты смотрел?

-- Я для них сценарий писал! Поплыли, нет?

 

Несколько неожиданным оказалось, что после этого дружеского, компанейского понукания Куба вдруг подскочил и выбежал вон из столовой. И ни в номере, ни в окрестностях отеля в течение часа его никто больше не видел. Когда же общая нервозность достигла точки кипения, от Кубы пришла смс-ка: «вода теплая приходите». У Зоси нашлось с десяток объяснений Кубиной экспрессии, одно физиологичней другого, но Гося чувствовала себя уязвленной и обманутой. Поэтому Зося вечером провела с Кубой воспитательную беседу. Будучи закоренелым холостяком, он ничего не понял в этике семейной жизни, но вспомнил, что Гося любит монотонную прозу и склонна разворачивать действия меееедленно, как у Марселя Пруста: сумочка, бадминтон, мячик, полотенце, кроссворд, панамка, шезлонг, лимонад и вот тогда уже, наконец, вай-фай!

 

Черный парус над Эгейским небом,

белый флаг над белой головой.

Видишь море, ветреная Геба,

за легендой карты сетевой? (Кароль Куба)

 

До злосчастного финала по перетягиванию каната оставалось два вечера, душных и безмятежных. Агнешка все курила и читала на балконе, Куба хотел к ней -- просто сидеть рядом и курить, но какого-то черта лежал и маялся духотой и клаустрофобией, размышляя, какой вид открылся бы за глухими стенами комнаты.

 

Зося и Гося придумали, что хотят жареную кукурузу. Куба не любит кукурузу, он любит зимой встречаться с Малгосей в ресторанчике МамаЛыга, греть спину под высокой изразцовой печкой и слушать ее стихи. МамаЛыга затрапезное заведение на углу Студенческой и Подвальной, там не ставят музыку и можно говорить часами. «Жареная кукуруза тоже обойдется без музыки, если купить на улице!» -- Куба ободрился и увязался за жизнерадостными близнецами. Даже натянул цветастую рубаху, как одолевший печаль Танцор Диско (после этого фильма Куба перестал носить белое -- зачем траур притягивать, правда?).

 

Жареная кукуруза была рядом, две счастливые лоточницы, мать и дочь, зазывали курортников ослепительными взмахами рук. Большая кукуруза, солидная, по 2 евро за штуку -- Гося сказала Кубе, чтобы он расплачивался, если не ест, зачем им с Зосей руки пачкать. Зося быстро схватила свой початок и отошла подальше с айфоном. Гося вышла без айфона и решила постоять с Кубой, тем более что он плохо считает и не говорит по-английски. Положа руку на сердце, Куба только по-беловежски говорит и пишет, а потом переводит на литературный со словариком.

 

Куба только вытащил из кармана 10 евро, а младшая гречанка уже протянула 8 евро сдачи. На всякий случай Куба посмотрел на Госю, а она говорит, нет, неправильно, надо 6 евро сдачи. Куба эхом повторил six euros и сурдопереводом выкинул шесть пальцев.

 

Обе гречанки засуетились и давай проявлять дурную инициативу, предъявлять Кубе весь товар лицом и сразу один початок бросили для него на сковородку. А он же не любит кукурузу, головой мотает no no no! i don't want corn! Гречанка-дочь видит, что человек на нервах, хватает свою мать за руку, чтоб не переводила продукты, и опять говорит eight euros.

 

Гося поняла, что дела не будет, тихо наслаждаться кукурузой все равно не дадут, свободной рукой отстранила Кубу и на хорошей амплитуде внушила гречанкам, чтобы срочно вернули 6 евро. Греческая мать вообще смутилась, а дочь под Госиным гипнозом нашла монетки достоинством 5 и 1.

 

-- Ой, как хорошо, Малгося, я их уже не выдерживал, Зося ты где там?

-- Доела почти, чего вы так долго? -- у Зоси здорово скоординированы действия: жует, пишет в айфоне, контролирует внешние раздражители.

-- У меня ощущение, что рабочий день оттрубила, курва, попадаются же бестолковые! Надо было забрать 8 евро, проучить их, если б не моя порядочность! -- Гося немножко разнервничалась, а Куба гордился ее способностью все уладить. Однажды Гося за полчаса разрулила ситуацию с овербукингом на трех стыковочных рейсах, прилетела домой почти вовремя и добилась компенсации от израильских авиалиний -- этого до нее вообще никто не совершал! Гречанки, видимо, тоже что-то такое магнетическое почувствовали.

-- А что они от вас хотели?

-- Сдачу дать 8 евро, а мы им дали 10 евро, они по-английски ни в зуб ногой и не въезжают, что надо 6 евро! кукуруза совсем остыла… Лёлечек, стой рядом, гречанки на нас смотрят, они сумасшедшие! Давайте отойдем, а?

-- А где его кукуруза? – Зося начала осознавать реальность.

-- Я не ем кукурузу, Зосенька, не люблю!

-- А почему тогда сдача 6? 10 минус 2 будет 8. Ты одну кукурузу съела, Малгося?

-- Одну. И ты одну, и того две, -- Гося перестала жевать и внимательно вглядывалась в Зосин профиль.

-- Я за свою заплатила! -- Зося обернулась, наконец.

 

Куба пошатнулся и стал коротко и часто глотать воздух, Гося тихонько завыла, но нашла в себе силы -- на полусогнутых ногах отволокла Кубу из поля зрения гречанок, бросила на газон и рухнула рядом. Через какое-то время Куба с Госей смогли говорить, и сразу распевчатым хором, даже лучше чем Гося с Зосей:

-- Зоооооося, тыыы почему не сказааааала, что расплатииииилаааась?

-- А почему об этом надо говорить, заплатила и пошла!

-- Ты же вииииидела, что у нас проблееееемы?

-- Так у вас всегда проблемы, Куба без проблем и полдня не может, прямо как Агнешка… Вы у них 2 евро сейчас забирать будете или утром? – Зося, наверно, все-таки шутила.

-- Нееет, Зосенька, я им должен еще 100 злотых за сюжет, тебе этого не поняяяяять…

 

Куба решил не высовываться из травы и пополз в отель по-пластунски. Зося осталась ждать, к чему склонится Гося -- тоже ползти или пробовать пешком.

 

В отеле все трое хотели пересказать Агнешке ситуацию, но она только махнула рукой, досадовала, что согласилась с этими недорослями пойти в ресторан на греческий вечер в конце недели. Хорошо, что за кукурузой с ними не пошла. Кажется, это Куба ее сбил с толку, сама бы держалась тверже. Он почему-то ослабляет Агнешкину бдительность, что-то у нее с ним, курва, рифмуется.

 

Однажды зимним вечером пошли прогуляться, и Зося взялась отогнать семейство крыс на Краковских Плантах подальше от дороги, чтобы Агнешке с Малгосей было не так страшно прошмыгнуть до Рынка. Ниоткуда выросший Куба подбежал к Зосе, вытащил из кармана дудочку и начал играть. Он постоянно ходит с дудочкой или сувенирной шарманкой, прохожие оглядываются на его мелодии, как на доисторические рингтоны. Агнешка тоже заслушалась несколько секунд, как вдруг четыре огромные крысы (а за ними выводок мелких) ломанули прочь от Кубы через дорогу -- и с другой стороны парка столкнулись с проживающим там враждебным семейством. За пару минут кровники свились в страшный черный беспощадный клубок, внутри которого то и дело мелькала одна белая спинка. Потрясенный Куба смолк на мгновение, а потом во все горло заорал фрагмент «Монтекки и Капулетти» из Прокофьева, дирижируя злополучной дудочкой. Зося подхватила рыцарский танец широко и энергично, будто с баяном на плече. Агнешка дала себе команду устоять на ногах. Малгося закрыла глаза руками.

 

лес не страшнее города

голода гололёда

в чёрных глазах яснеют

белые имена

дерева и колоды

в тканях одной природы

мертвой или живой

летом или зимой

равенство и свобода (Малгожата Влодарчик)

 

Так вот: худшим, что могло произойти в наэлектризованной компании, стал спор о финале ЧМ по перетягиванию каната за средиземноморским ужином.

 

-- Агуся, кто кого сегодня перетянет? – Зося потратила много сил на выбор рецины и осьминога и блаженно откинулась на стуле в характерной позе «локти на спинке, ладошки свисают», -- ну Ягуся, ну угадывай, чего ты как не родная никому?

-- Не хочу угадывать, смешали спорт и политику. Пигмеи из Мьянмы позавчера еле-еле перетянули испанцев, а потом один, самый маленький, выскочил и запел гимн Внутренней Монголии, я за них болеть не буду, пускай учатся держать язык за зубами! -- рецина Агнешке не понравилась.

-- Пигмеи в Африке, Агуся, в экваториальных лесах! Ну давай, болей за кого-нибудь, -- Зося перед любым финалом на взводе, тем более по канату, что вы!

 

Куба задумался о Внутренней Монголии, в которой родился и собирался умереть. Гимнов у этой страны великое множество, несколько штук он написал собственноручно:

-- Пигмеи и правда в Африке, Агня. Ну спел бирманец гимн в честь монголов, что с того? пречистый канат навсегда опорочен? Освятят заново, если что! Кто сейчас смешал канат с гимном? Бирманец пока тужился, молчал, правда? А после победы зачем тебе на него смотреть?

-- Так это он не сам по себе спел, а назло китайцам же! У них спорная территория с монголами! -- глубоко в душе Агнешка понимала, что вопрос, курва, яйца выеденного не стоит, а мир такой хрупкий, но кому же абсолютно безразлична Внутренняя Монголия?

-- Нет, за бирманцев однозначно не болеем, гады они и уроды! -- Зося эстет, этого не отнимешь.

-- У бирманца, конечно, интеллекта в лице мало, ты на видео взгляни разок, -- Гося не то чтобы эстет, если связалась с Кубой, но Кубины заезженные пластинки ей за много лет поднадоели.

-- Где мне посмотреть, Малгося, я же без вай-фая живу, ты в айфоне, а я в Монголии, правда? -- Куба надулся на Госю. Влюбился, наверно, курче, несмотря на возраст, гипертонию, аденому простаты и… вроде же геем был до нее, он уже и не помнил.

-- Вообще нечего в финале ЧМ разводить эти слюни! Если китайцы в реале напали, пусть монголы поднимаются и воюют за свою территорию, – Зося в ожидании осьминога радикализовалась до маоизма.

-- Зося, китайцев полтора миллиарда плюс территория и экономика, а монголов -- только три миллиона, им всем побежать под танки?! -- Куба уже ни на что не рассчитывал, но все же…

-- Всем! Это лучше, чем ныть и портить чемпионат!

-- Ясно! -- Куба обернулся к Госе, -- Вот так, милая, рассуждают хунвейбины. А погромы они исторически начинают с писателей-очкариков, -- Куба сдернул свои очки и на миг попытался заглянуть за стекла Госиных очков, вглубь.

 

Гося всегда на стороне правды и света, сколь бы холоден он ни был, в этом ее сила. Кубе стало одиноко до смерти, а смерть он преодолевал только во Внутренней Монголии, до которой от таверны было рукой подать. Тяжелые ступени к высоченному храму святой Фотины разогрелись как в сауне, Куба растянулся на одной из ступеней и вырубился часа на полтора.

 

Проснулся ровно в ту минуту, когда Гося, Зося и Агнешка проходили мимо храма с прозрачным контейнером, набитым дорадой в ореховом соусе, Кубиным заказом на ужин. Гося близоруко и безнадежно щурилась вдаль, вытягивая шею из голубого воротничка блузки, Зося померкла и смотрела под ноги, Агнешка с состраданием поглядывала то на Госю, то на Зосю.

 

«Чтоб ты не родился, старый кретин, пся крев!» -- открестился от себя Куба, холодея от ужаса. Грузно скатился со ступеней на каменный тротуар и, делая вид что отжимается на булыге (мало ли придурков на отдыхе), обнял их следы.

 

Несколько последующих дней и ночей Куба приноравливался к новому представлению о себе: изношенный идиот, испытывающий любовь, похожую на сон. Чтобы нечаянный пламень не пропал даром, взял напрокат велосипед, подолгу ритмично крутил педали, преодолевая античный хоррор антропологическим оптимизмом.

 

Прожги меня взглядом, сверкни доспехами,

Горгоне рискни показать лицо.

Проехали Трою и смерть проехали,

и рознь одолеем, в конце концов… (Кароль Куба)

 

Агнешка искренне совершила несколько подходов к прочтению Кубиных стихов. Хотя сразу поняла, что коммерческого успеха издательству они не сулят. После бокала Караники на греческом вечере, глядя Кубе в глаза, смущенно и честно, она сформулировала роль современной поэзии в издательском деле:

-- Психологическая проверка редакторов на профпригодность -- это раз, тренировка верстальщиков -- это два и, главное, чего уж там, экономия на корректорах, все равно ничего не исправить.

 

Куба рассеянно кивнул, недоумевая, куда делась Гося:

-- Аганя, меня девочки беспокоят…

-- Рановато заволновался, ты их в самом конце представления найди и доведи до кровати! -- Караника показалась Агнешке вкуснее рецины, но не настолько чтобы пить полночи.

-- Агуся, они только что разучивали сиртаки и Гося бросила мне свой айфон. Теперь Зося пишет ей длинное сообщение и как будто что-то недоговаривает, оно тут высвечивается…

-- Началось, курррче, дай-ка сюда! «ССССССССССССССССССССС» -- вот это сообщение?! Это не SOS, Куба, это означает что угодно, например, как хорошо, что эти двое сидят, пьянеют, не мешают веселиться, еще лучше, если пойдут спать. Но не с их счастьем! Мы с тобой пойдем курить и вернемся пить, надо быть в форме, возможно, кому-то из нас придется забирать троих, -- Агнешка облегченно вздохнула.

 

Весь следующий день вспоминается Кубе видением огромного сумеречного бражника, слетевшего Зосе на руку, когда они вдвоем, на ночь глядя, привычно пошли за кофе. Гося вечером никогда не пьет кофе, Агуся вообще целый день уединенно дышит воздухом и, кажется, в рот ничего не взяла (Куба тоже заметил, что Караника внутри шипит сильней, чем в бокале).

 

-- Якуб! Якуб! Иди сюда… сфотографируй нас… -- чуть различимо, беззвучными губами, стараясь не шевельнуть рукой, позвала Зося.

Зря боялась, узорчатый бражник влюбленно вцепился в ее большой палец и ни шумная неуклюжесть Кубы, ни щелчки камеры его не смущали.

-- Я не Якуб, Зосенька, просто Куба, такая фамилия. А имя мое Кароль, -- Куба удовлетворенно перелистал фотографии.

-- Как Кароль… Кароль?! – Зося на секунду онемела, -- Лёлек?! О Матка Боска Ченстоховска! Лёлек, где твой Болек?

-- Болек есть, конечно… но, умоляю тебя, при Малгосе о нем лучше не говорить! – Куба впервые в жизни испугался превентивно.

Зося упала на диванчик в холле отеля и расхохоталась, Лёлек -- это намного смешнее, чем дважды заплатить за кукурузу.

-- Лёлек Куба! Дай привыкнуть… тааак, очень мило мне узнать пана, а я Зофья Навроцка, с легким паром!

-- И это не лучшая Басина роль, -- Куба тоже развеселился.

-- Худшая! Как она согласилась только… Слушай, этих болеков-лелеков, правда, нарисовали даже на памятнике мультипликатору, как его?

-- Нехребецкий, но не он их придумал! Музыкальная комедия такая была довоенная «Болек и Лёлек», обоих шалопаев сыграл один пан Дымша… как близнецы они там, -- Куба покривился, старая комедия была сплошным назойливым кривлянием, а Гося иногда напевала песенки оттуда, главным образом, чтобы подразниться.

-- Подожди, стой… но почему Гося тебя называет Куба, вы не знакомы или ей все можно? – Зося застыла в изумлении.

-- Куба? Едва ли... Скоро лето закончится, тебе будет жаль его?

-- Не-а, я фанат биатлона, и зимой мы поедем в Татры! -- Зося в последний раз взглянула на бражника, приникшего к фонарю, и заметила, что метрдотель дожидается, чтобы затушить свечи на ночь.

 

Крупнозернист орешник и дождь медов,

так макинтош до холода не накинешь.

Но долго ползет трамвай от Суконных рядов,

только за смертью его посылать в Казимеж… (Кароль Куба)

 

***

Зося и Гося готовятся к святочной ночи искренне, как в детстве. Агнешка лишь дожидается каникул, чтобы на две недели закрыть издательство (и забыть, как оно называется), проводить пани Ольгицу в теплые края, самой же уехать с девочками туда, где бывает снег, или остаться дома и гулять по Рынку с башмачком глинтвейна (в чем год от года все меньше удовольствия), или купить пряничный домик величиной с кошачий дом (это прекрасная мысль!) -- отламывать коричные пласты и смотреть тв. Ничего особенного, простые желания (и одно непростое: никогда никогда ничем ничем...).

 

Кажется, к навечерию ни у кого не хватит бодрости, слишком горячие будни выдались в конце года. Посовещались с девочками и решили, что утренняя месса в малой базилике -- достойное окончание Адвента, туда и приехали, едва успевая до первых аккордов. Под ступенями базилики увалень в расстегнутом пальто торопливо докуривал сигарету.

 

-- Куба! Куба! С каких пор ты посещаешь мессу, почему ты здесь? Тебя выгнали из семьи накануне Вигилии, что ты натворил, сознавайся? -- Агнешка была рада Кубе, его старомодному одеколону «Арамис» и Бог знает чему еще радуешься в опьянении полной свободы.

-- Любимые, я ожидал увидеть вас где-нибудь и даже рассчитывал на вечер, собирался позвонить, не успел! -- при попытке всех обнять Куба поскользнулся и крепко сел на пятую точку, -- аййй! Матка Боска… завтра улетаю, хотел начать прощаться с Чеслава, но Крипта закрыта…

-- Повернись спиной, Лёлек, куда летишь? -- Зося наотмашь отряхивала его синий драп от влажнеющей пыли с вкраплением снежной крупы.

-- В Монголию, куда ж еще-то?.. -- Гося с улыбочкой вернула на Кубину бритую голову нелепую ушанку.

-- В Россию, девочки, в Ленинград! Буду преподавать польский при обществе польско-российской дружбы, у кого каникулы, а у кого занятия! Хорошо, что очки не разбились, я не взял другие… Так мы поужинаем вместе, правда? -- Куба сунул Госе свою сумку и стал придирчиво осматривать и протирать дурацкие круглые очки с пружинящими дужками, они удобные и никогда не слетают, вот только если самому не хряпнуться как следует.

-- Мы же хотели дома… -- Агнешка скривилась только на секундочку… никогда никогда ничем ничем.

-- Нет! В 8 вчера в МамаЛыге, подробней договоримся после мессы! – Куба первым забежал вовнутрь и скрылся за колонной.

 

Кажется, последний раз он мелькнул во время рукопожатий, больше девочки его не видели.

 

-- Может, ему Крипту открыли, пойду посмотрю, -- по дороге Зося встретила клирика с ключами, он и правда открывал замок, но следом никто не входил. -- Лёлек! тебя не закрыли тут?! Лё-леееек!

-- Мы замерзнем. Уже замерзли, -- Агнешка вздохнула… никогда ничем…

-- Пошли домой, пусть посидит до вечера, если надо, -- Гося почувствовала, как устала за этот год, надо успеть вздремнуть, чтобы к Вигилии самой родиться заново.

-- Лёлек, кричи, если что! А то на самолет опоздаешь! Счастливого Рождества! -- Зося не знала, чем ободряют людей, закрытых в усыпальнице в сочельник, -- Хорош святочный рассказик, прямо Андерсен!

-- Да никуда он не опоздает и никуда не улетает, он все врет, вечно врет, -- Гося даже не сердилась.

-- Зачем?

-- Чтобы всегда оставаться одному.

-- Так ведь и ты к этому стремишься! -- Агнешка обняла девочек и повлекла к выходу.

-- Наверно, да, но через правду. Или то, как я ее понимаю, -- Гося перекрестилась еще разок и оглянулась, -- Веселых свят, пан Чеслав! Не околей, Лёлечек, твоя сумка с документами у меня!

 

 

Пребывание в том городе походило на сон.

И сон продолжался много лет.

 

Мне, правда, мало что было нужно,

Пока слышал голос, диктующий стихи.

 

Такой изобрел способ жизни,

И так совершалась моя судьба.

 

Иным казалось, что я обитаю с ними,

Слишком уж доверяли они моим увёрткам.

 

Забрасывал себя упрёками, желая быть другим:

Правдивым, храбрым, благородным.

 

Со временем отвечал: так высоки пороги,

а я был и останусь хромым, и кому до этого дело?

 

(Чеслав Милош, «Пребывание», перевод Малгожаты Влодарчик)