Василий тяжело заболел, слёг.

Ему ещё и шестидесяти нет, жить бы да жить...

 

Женился он на Наташе сразу по возвращении из армии.

Рослый, приятной внешности, чубатый с озорными глазами.

 

По селу шёл молодцом! Сердца девчат замирали от вида

парня в ладно сидевшей на нём военной форме. А внимание своё

он обратил на Наташу.

Скромная, тихая, но запели девчата на берегу их тихой речки,

и взвился её серебряный голос в небеса, душа парня взлетела за ним

и опустилась только посмотреть на его обладательницу. Увидел.

Понравилась ему эта девушка. Трёх раз не проводил

её, трёх вечеров не постоял с ней, а уж прислал сватов.

И согласилась Наташа стать женой такого бравого парня.

 

Жили сначала в лесу на кордоне: сразу жильё предоставлено, подсобное

хозяйство можно держать в количестве большем, чем в селе, лес

для строительства дома по тарифу положен - года за два-три заработать

на свой дом очень даже можно.

Так и случилось: денег заработали, скот и птицу распродали, лес завезли,

дом в селе построили, двоих детишек к этому времени нажили.

 

Василий стал работать на тракторе, Наташа свекловичницей.

 

И вот теперь Василий прикован к постели, лежит в ожидании конца своему не такому уж и долгому жизненному пути.

 

Не многие спешат проведать Василия - вредный был, неуважительный.

И прозвали его Козлычом. Сначала Козёл Козлович, а потом просто - Козлыч.

 

Как-то пришла Анна, жена двоюродного брата Натальи.

Сроду не пошла бы. Её сын работал сменщиком у Козлыча. Ох измывался этот Козлыч

над молодым сменщиком! Как только не вредил. Терпел Петя. Да и бригадир сказал,

что сработается Пётр с Козлычом, проверку пройдёт, его уважать будут, любой с ним в огонь и воду

пойдёт.

 

Прошла Анна, присела на стул у кровати, смотрит на Василия - плохой на вид.

Поздоровалась с ним, ищет слова утешения. А он застонал от боли,

терзавшей его.

 

И заплакала Анна, так, по жалостливости своей душевной, хотя понимала,

что нельзя плакать, это больного лишит всякой надежды.

 

Наталья подошла к кровати, стала поправлять одеяло, подушку.

 

- Вась, болит? Плохо тебе? Давай Марью приведу. Может тебе полегче станет, -

участливо, почти с нежной заботой предлагает она.

 

- Какую Марью? - еле переводя дух спрашивает Василий.

 

- Какую Марью... - да ту, которой ты крепдешиновую кофту подарил.

Ох, хороша была кофта! Знать Марья умела угодить, ты на такой подарок

расщедрился. Я, прям щас и сбегаю, полежи, а Анютка посидит с тобой.

 

Василий покосился на супругу - эх, где ж ты, силушкаааа, Наташка

не дерзнула бы на такое.

 

- Не надо. Никакой Марьи.

 

И отвернул голову, даже зубами скрипнул не понять от чего:

больно или от обиды.

 

- Вася, вот как ты страдаешь! Это я так, не нужна никакая Марья,

я за Алёнкой схожу.

 

- Какая ещё Алёнка?..

 

- Ой, какая?! Забыл? А какую ты на кордон в наш дом привёл,

а я вернулась раньше времени из села, да детей наших от мамы привела

крошечных. Ты меня за это до полусмерти избил, из дома выгнал и ночевала я в лесу

под деревом, с детьми. Виновата я, такой радости лишила тебя и разозлила.

Приведу эту Алёнку сейчас, исправлю свою тебе обиду. Её Иван такой же, как ты, лежит, да уж она не откажет: всегда не умела тебе отказать, придёт. Вот тебе и станет полегче.

 

- Замолчи. Не нужен тут никто...

 

Анна сидела ни жива, ни мертва. Такого она сроду и в анекдоте не слыхивала.

 

А Наталья за своё:

 

- Вася, не буду, не буду. Вижу, что не тех зову. А вот Ольгааа...

Ох, как тебе с ней хорошо-то было, ты уж сойтись с ней хотел,

меня с детками оставить.

Гришка её наперебой пошёл. Как он тебя тогда испинчиииил.

Ты так же лежал стонал. А теперь Гришки нету, некому вам помешать.

Сходить?

 

Василий молчал. Головы не повернул, только слышно, как он тяжко дышит.

 

Через несколько дней преставился Василий.

 

Наталья не отходила от гроба, плакала не переставая, надрывала

сердца присутствующих причитаниями:

 

Ох, да опустели наши хоромушки, да вылетел из них мой сокол ясный!

Улетели за ним солнце тёплое, день светлый, зорюшки румяные,

погасли на небе звёздочки частые. И остались

мне денёчки серые, ночки тёмные, непроглядные, тоска неизбывная.

 

Ох, да опустились мои крылышки! И теперь я неприкаянная, сиротинушка беззащитная!

Прилетят наши детушки, а не встретит их отец родной, не утешит,

не посоветует. И не выйдет к ним, не встрепыхнётся, от радости не засмеётся...

 

Как же буду я одна теперь? Без тебя ведь мне не час часовать, не год годовать,

а тосковать по тебе пока закроются мои глазоньки...