Амели, или недолгая прогулка со слепым
Всё отрочество ринулось в карман:
кроссворды, бигуди и серьги мамы,
слова вульгарноватой серенады
под окнами соседской проститутки,
и провод, что разлаживал канал
любителя футбола. Почему ты
не знаешь, что в Париже каждый лодырь,
как мать, бросает с мостика в канал
единственного друга - "кашалота?*
Мой "кодак" был особенным, и с ним
округа понималась мной сильнее.
О, если б ты увидел - как синеет
предпраздничное небо над Парижем,
то, может, и сложил бы длинный стих
о том, как я почти что ненавижу
соседа, что признался поэтапно,
сказав мне еле слышное: "Прости!
Ни боингам, ни мне, ни поездам, ни
Диане, что разбилась под мостом -
я врал! - не наносила ты ущерба".
На это было сказано: "Ух, - щедрость!
Не зря мной теребился старый кабель!"
Мне всё казалось - время подошло,
и нужно брать заветное рывками.
Как часто вспоминался год, где за′ день
нахлынуло сквозь слёзы: подлость - зло,
но это зло с соседскими глазами.
Прошедшее, конечно же, - не твердь,
а некое подобье сладкой ваты.
Париж не отличает староватых
от юных прожигателей юдоли.
Нам всем предуготовлено мертветь,
как некогда правитель наш -Людовик.**
Теперь всё почему-то маловесно:
гниющий в клумбе плюшевый медведь,
а вместе с ним - остатки малолетства;
и мамины укоры, и метро;
"Две мельницы"*** с прекрасным крем-брюле и
папино незлое "ты болеешь,
поэтому учиться будешь дома!"
Пространство не болит, оно мертво.
Любовь без понимания дешева,
а все предубеждения чреваты.
Порой слова, что пишутся мелком
намного долговечнее, чем клятвы.
*имя аквариумной рыбки
**Людовик шестнадцатый. Был казнён
*** название кафе
