Амели, или недолгая прогулка со слепым

Всё отрочество ринулось в карман:

кроссворды, бигуди и серьги мамы,

слова вульгарноватой серенады

под окнами соседской проститутки,

и провод, что разлаживал канал

любителя футбола. Почему ты

не знаешь, что в Париже каждый лодырь,

как мать, бросает с мостика в канал

единственного друга - "кашалота?*

 

Мой "кодак" был особенным, и с ним

округа понималась мной сильнее.

О, если б ты увидел - как синеет

предпраздничное небо над Парижем,

то, может, и сложил бы длинный стих

о том, как я почти что ненавижу

соседа, что признался поэтапно,

сказав мне еле слышное: "Прости!

Ни боингам, ни мне, ни поездам, ни

 

Диане, что разбилась под мостом -

я врал! - не наносила ты ущерба".

На это было сказано: "Ух, - щедрость!

Не зря мной теребился старый кабель!"

Мне всё казалось - время подошло,

и нужно брать заветное рывками.

Как часто вспоминался год, где за′ день

нахлынуло сквозь слёзы: подлость - зло,

но это зло с соседскими глазами.

 

Прошедшее, конечно же, - не твердь,

а некое подобье сладкой ваты.

Париж не отличает староватых

от юных прожигателей юдоли.

Нам всем предуготовлено мертветь,

как некогда правитель наш -Людовик.**

Теперь всё почему-то маловесно:

гниющий в клумбе плюшевый медведь,

а вместе с ним - остатки малолетства;

 

и мамины укоры, и метро;

"Две мельницы"*** с прекрасным крем-брюле и

папино незлое "ты болеешь,

поэтому учиться будешь дома!"

Пространство не болит, оно мертво.

Любовь без понимания дешева,

а все предубеждения чреваты.

Порой слова, что пишутся мелком

намного долговечнее, чем клятвы.

 

*имя аквариумной рыбки

**Людовик шестнадцатый. Был казнён

*** название кафе