Храм разрушен.

 

Впервые ли?

 

Переиначат и сложат другой храм из сколотых блоков, щели между которыми толщиною в палец? Как новую мечту, попроще, из осколков былого грандиозного замысла? Как шаткий компромисс, из обломков триумфа прошлого?

 

Или оставят как есть, сокрытые пылью веков блоки и барельефы, чтобы через тысячелетья и эпохи никому не нужные историки пытались вдохнуть жизнь в то ненужное, что погибло вместе с ушедшей культурой, нравами и народами?

 

А может, построят свинарник из обломков безупречного мрамора, чтоб свиньи ходили, похрюкивая, между колонн, врастающих в небо, чтобы гадили в обители бога?

 

А есть ли там бог?

 

Но там только древние каменные колонны и грязные свиньи.

 

Может быть, он в голове священника, что пасет свиней?

 

Но нет, мозги священника, разбрызганные по каменной мостовой под высокой колокольней, такого же цвета, как мозги еретика, что под давлением пыточных машин вытекают из его ушей в подвале храма-свинарника, который заняла инквизиция.

 

Да и мозг свиньи, зарубленной для рождественского пира, точно такого же цвета.

 

Здесь больше нет бога.

 

Здесь нет бога.

 

Нет.

 

Он ушел вместе с зодчим.

Он спит, словно младенец в его сумке.

Он спокойно спит на остриях его тёсел, в его молотках, в его карандаше и блокноте.

 

Он отдыхает после тяжелой работы в его глазах и в его сердце.

 

Ноги зодчего отмеряют шаг за шагом, он идет дальше, оставляя прошлое тем, кто не умеет жить настоящим и без страха смотреть в будущее.

 

А когда дорога и зодчий придут к новому незримому храму, бог просыпается и в этом месте расцветает новым каменным цветком, который еще прекраснее прежнего.

 

Новый храм воздвигнут.

 

Теперь зодчий снова идет вперед.

 

А в его небольшой сумке снова спокойно спит маленький бог.

 

И богу нечего бояться.

 

Ему не нужно бояться лжи и религий.

 

Его храм становится реален на острие тесла лишь тогда, когда оно выводит линию на камне, отражая образы любви и бесконечности из глаз зодчего.

 

Этот храм невозможно разрушить или извратить.

 

Он вечен, как сам путь.