Белое безмолвие северной Фиваиды. Сбежать ото всех, чтобы посмотреть в глаза Одигитрии, которой ты молился...
Пройти твоими путями.
И выжить.
Да, мне проще, чем тебе в твоем шестнадцатом веке. Но ты думаешь, просто осознавать, что мои ноги сейчас ступают по тем местам, где возможно пролилась твоя кровь? Понимать, что толпы туристов топают по кровавым ручьям, даже об этом не задумываясь?
Билеты в Вологду, в Кириллов. Положить в карман. Заплести косы в дорогу. Никому ничего не сказать. Промолчать. Обмануть живого мужа, чтобы пройти по следам давно ушедшего человека, чтобы заглянуть в глаза той Одигитрии, которой он молился...
Восемь часов в поезде туда, восемь - обратно. Я ненавижу автобусы, но влюблена в поезда. Пьянею, как только вижу длинный серый состав, синие полки, слышу звон подстаканников... Сразу становлюсь сама не своя. В этот раз, правда, чувство тревоги портит картину.
Ничего....Главное - поезд и дорога. Сладко.
Дорога на север.
Небо должно быть выше. А при этом, я чувствовала как оно падает и сжимается... Как деревья горбятся в темноте.
Позади остаются Александров и направление на Залесский...
Долго понять не могла, это хмарь, но потом изнутри пришло "дорога в один конец". Для многих. Не только для Фёдора.
Небо выше, а горло - уже...
Что можно притащить с собой из Александрова, я уже поняла. Что можно прочувствовать в Переславле поняла (спасибо судьбе за Переславль), что можно уловить в Кириллове - даже думать не хочется. Немного страшновато.
Или мне только кажется, что я выжила, на самом деле разрушив себя до основания? Отдав весь свой слабый поэтический голос тебе, моя опричная Жар-Птица, угаданная мной на шаг раньше открытия очередной части терры-инкогнито... Не надо заваливать мою жизнь мистикой. Я давно услышала тебя. Я - эгоистка, живых-то не всегда так слышу, как тебя. Два эгоиста всегда друг друга услышат. Два зимних - тем более. Февральский водолей-кравчий льёт по нашим чашам одинаковый мёд и яд. Не верю в гороскопы, знак зимнего водолея - единственный, в который я верю. Знак сумасшедших и гениев. Убийц и поэтов. Опричников, бунтарей, революционеров... Знак всех, кто не вместился в остальные одиннадцать. Кому тесно в одиннадцати.
Не важно, что кто-то живой, кто-то не очень... Мы же знаем, после Переславля, что... Смерти нет. Есть только ты и Плещеево озеро...
Странный пазл, сложенный из раздробленных кусков вселенной, из кусочков души человека, погибшего несколько столетий назад. Человека, о котором много пишут, даже гении, но никто не пытался услышать его самого.
Три ножа под лопаткой - Переславль-Александров-Белозёрье.
Переславль-Залесский - точка рождения, любви и чистоты.
Александров - точка порока, слома и падения.
Белозёрье - точка смерти.
И все-таки, я их соединила.
Как минимум в себе. Но может быть и в тебе тоже. Сколько раз за пять веков, тебя приглашали с собой в путь, по местам твоей жизни и смерти, гении или не гении?
Я нагло уверена (как и положено таким наглым, как ты и я ), что я первая.
Вологда...
Не обглодать..
Обглодает тебя. Вроде и светлая, изящная, да холодная. Опричный город. Грозный любил здесь бывать. Хотя именно в год смерти Фёдора, строительство вологодского кремля было приостановлено, так как царь увидел плохой знак. Едва не пришибло каким-то упавшим с колокольни камнем. После чего, Грозный строительство вологодского кремля надолго забросил.
Тебя... выписывали божественно и совершенно отвратно. Так, словно бы хотели отыграться на давно умершем опричнике за что-то своё. Просто не понимая, что на самом деле творят. Точнее, над КЕМ творят...
Его делали делали бесом порока, царским фаворитом и любовником, отцеубийцей, чёрным вороном, воплощением зла, падения и чувственного блуда... Придворным скучающим интриганом, дьяволом представляющем лицо всей опричнины, подвинув на задний план действительно маститых людей, советников, служащих, сделавших гораздо больше.
Кем только его не делали.
Люди любят в тебе свои пороки. Для людей это хорошо. Легче станет.
Для погибшего человека - не очень. Ему очень много досталось.
И только один единственный художник (если не считать оборванных попыток Эйзенштейна, которые увели гения в другую сторону - сторону божественного бесовства), увидел тоже, что видела я, глядя на воду Плещеева озера..... Спасибо ему огромное за тот свет, редкий свет, с которым он изобразил на своём полотне Фёдора Басманова.
Капризно вздернутый нос, ослепительно белый сафьян, насмешливые, полные жизни глаза. Печать убийств на щеках, почти детских щеках. Самоуверенную и нагловатую,но добрую своей природе улыбку. Увидел и показал то, что многие никак не хотят увидеть. Так это не похоже на блудливого развратника или опричного дьявола.
Белозёрье. Кириллов.
Автобусы на Кирилов уходят от Вологды рано утром. Два часа от Вологды. Холод почти ноябрьский. Окна в автобусе - запотевшие.
По обеим сторонам - серые полосы неба.
Это был всего лишь обычный русский мальчик. Взрослый для службы и "мечом помахать", психологически - не так уж и давно вступивший во взрослую жизнь.
Почти самый обычный.
Повезло родиться с золотой ложкой во рту. Именно повезло. Просто повезло. От рождения. Получить невероятную силу Переславля-Залесского. Иметь любящего отца, который всем его обеспечил. Отца очень благородной души, чтобы о нем не шипели Курбские и прочая нечисть. Воеводу, что построил в селе Елизарово храм в память о своих павших воинах и попросил молиться за них вечно...
Но не повезло, что этот любящий отец, обеспечивший его благами, обеспечил ещё и страшным финалом... Тоже по определению. Ибо был близок к самому сложному и неоднозначному царю России. Подобный финал ожидал многих. Но это большинство, всё-таки не сбрасывали со столь высоких колоколен в столь юном возрасте. После любви, доверия, восхищения.
Обычный русский мальчишка - умный, талантливый, яркий, с характером, сильный, с прошибающей даже через пять веков энергетикой. Мощной, невыносимой энергетикой, сметающей всё на своём пути. Да и сам сметающий. Привык, получать что хочет, вышибая дверь ногой в расшитом сапоге. Разбегайся, кто может!
Чудесный материал в руках взрослых, из которого можно было слепить что угодно, если вспоминать историю о том, как они с отцом блестяще защитили Рязань от татар, находясь практически в изоляции, отрезанные от регулярного войска...
Слепили - опричника. Одного из молчаливых царских элитных убийц. Такие били тонким опричным ножом под лопатку, подойдя сзади в церкви. Дабы жертва умирала без покаяния. Жертвы - изменники Родины, государя... Хотя, бывало всякое. Жизнь.
Мальчишка - объект зависти по определению. Изначально. Ибо всегда так бывает. Таких людей или любят или ненавидят. Много дано - много будет злобы за спиной. Окруженный шипением змей, ослеплённых белыми мехами рынды и напуганных чернотой его опричных одежд. Давящихся от злобы и собственного яда, глядя на то, как юноша, не самого высокого происхождения (как и отец), получает одну должность за другой, а царь всюду таскает его за собой. Не понимающие природу ни этой любви, ни этого влияния и вынужденные объяснять происходящее так, как объяснить завистникам положено.
Сколько ему было, когда за спиной и в лицо ему швыряли обвинения в "содомии"? Царь там кого-то за это задушил. И правильно сделал. Я бы тоже задушила бы. Он бы и современных пошляков с их эротическими артами передушил бы. И тоже правильно. Не всё так легко и просто, но было или не было не важно. Дело не в том, что творится в запертых спальнях, а в том, что под замочными скважинами ночуют только подлецы.
Да и кого записали в "гении порока"?
Он мог лишь быть столкнутым и изломанным, а не толкать или ломать. Это - не эйзенштейновский воплощенный порок....
Обреченный на любовь в любом её виде, но с одним единственным финалом. Любовь таких громадин как Иван Грозный, даже самая чистая и самая искренняя, самая светлая и невинная и то губит.
Мальчик, обреченный служить при дворе и быть опричником.
Обреченный убивать в царских подвалах. Обречённый отлично обращаться как с мечом, так и с удавкой.
А дальше... Куда пошлют. Служба!
Обреченный, ввиду своей природы, быть любимцем многих.
Обреченный быть объектом ненависти многих.
Обреченный смотреть на царя как на Бога.
Обречённый ему служить. И обречённый быть в этом всём рыбой в воде.
Обреченный погибнуть так, как чаще всего гибнут такие люди. По доносу, клевете, попав в руки бывших "своих".
Кириллов зловеще усмехается.
Как же они все радовались, когда тебя, молодого, тонкого, гибкого, после полугода расследования по новгородскому делу, сдёрнув с плеч сафьян и меха, увозили этой последней вологодской дорогой в "в один конец"...
Казнив перед этим отца и брата, оторвав от сыновей... Как они потирали руки, в предвкушении от того, что будут писать мемуары "казнили колдуна Федьку!", "казнили любовника и потаковника царя"... "Опричнина пала, ликуем! Аллилуйя! Это потому, что колдуна Федьку, опоившего царя, казнили! Федьку - отцеубийцу"...
Главное зло на Руси - двадцатилетний придворный мальчишка с девичьей улыбкой.
И вот...
Добралась. Внезапно.
Знаешь, иногда мне кажется, что ты на самом деле был колдун. Причём очень сильный. Со середнячками, я уже давно научилась справляться ))
И вот... Передо мной громада.
Одно из возможных (и наиболее вероятных) мест, где могла оборваться жизнь моего исторического любимца. Место, которое пришло в мои сны, раньше самого человека.
Тишина и покой. Туристов в это время совсем мало, утро. Серое, но высокое северное небо. Чуть дальше - Белозёрье.
Здравствуй, русская северная Фиваида!
Я никогда не думала, что приеду сюда.
Кирилло-Белозёрский монастырь вырастает почти над головой. Стены мощные - тугой обруч по берегам Сиверского озера.
Русская северная Фиваида. Историческая громада...
Единственное стихотворение из басмановского цикла (если не считать святочную снежную Русь из начала поэмы), где у меня есть зима - это "Билет до Кириллова". Надеть свитер и сбежать... Нет, не в Питер. В этот раз не в в Питер. В Кириллов, причем по первому снегу. В зиму и чем больше льда - тем лучше... Чем было обусловлено настроение в стихотворении - сказать не могу. Пришло. Просто. Ничем. Как и всё в цикле "Фёдор Басманов". Просто пришло.
Больно.
Упасть лицом в снег, который выпадет
В этом году раньше срока.
Не оставив после себя ни крупинки лета.
Или купить билет
На скорый
До Кириллова?
До Белозёрска?
Кому сценарий такой выгоден
Твоего озорства и моего позёрства?
Там озеро – зеленей берилла,
Там под ногами – иней (раньше - ил).
Кусты кизиловые...
Там, где-то ты,
потерявший крылья.
И я.
Не нашедшая их.
Добрести до воды, когда та промёрзла…?
Дойти босиком до самого тонкого места
Пока не проломится!
Для тебя?
Для себя?
Загрустит Богородица,
Превращенная в голубя,
Скорбеть не скорбя,
А только ноги, любя,
Изрезать об лёд,
Искать тебя, хоть по прорубям
Всю жизнь напролёт.
Если близким становится тот,
Кто умер отнюдь не вчера…
Если душат (не лечат) осенние вечера,
Став пылью на старых рамах,
Подожди до зимы.
И в свитере старом,
Барахтаясь снова в чёрном и алом,
Домашним отрезав «надо!»,
Между собственным раем и адом,
В собственных мыслях путаясь,
Иди босая до Белозёрского храма...!
Чтобы просто сказать «ты – самый».
Забудь об Иване,
Забудь о пыточных и подвале,
Забудь о доносах.
Забывай, что ранен.
Помни одно -
«Ты – самый».
Стихотворение зимнее. Но написано оно в сентябре. Еще даже по поездки в солнечный и золотой Переславль-Залесский. Хоть кто меня разбери и раздери, но не собиралась воплощать свои же стихи. На зиму глядя. Зачем? Холодновато и серовато. Одним свитером не обойтись )) Полный комплект нужен.
Но. Сбежать, оставив всех. Только бы увидеть Одигитрию в храме, где он молился.
Другие люди называют это "выгулять сумасшествие", я называю это "выгулять внутреннего опричника".
Стены моих снов, вода из моих снов... Теперь я услышала её в реальности. Привет, мрачная водичка.
Зачем... ? Чтобы приехать еще осенью, пройтись по зеленому берегу Сиверского озера, услышать, что оно звучит совсем не так ласково и нежно, как Плещеево. Нет в нём любви. Зато много тревоги.
А поднявшись на колокольню, увидеть север...Простирается этот север вокруг и над.... Режет глаза от белого. Зима?!
Увидеть, как за пять минут наступила зима. Такой волшебный первый снег.
Увидеть русское зимнее безмолвие с высоты птичьего полёта. И проступающие на его фоне чёрные купола.
Снег?
Странно, но всё-таки я приехала сюда именно по снегу.
Чтобы поднять взгляд, стоя у подножия башни и увидеть эти страшные холодные стены, за которыми оборвались следы многих ярких людей грозненской эпохи и его в том числе...
Вспомнить ощущение вкуса крови во рту, когда я писала первые стихи и ужас ледяного каменного пола из самого первого стихотворения, когда ко мне постучался монолог умирающего, замученного человека, чья имя, я тогда даже идентифицировать смогла не сразу, а потом, долго не могла произнести.
Который раз пообещать себе:
" больше ни строчки о...
Ни слова. Никогда. Я не могу о тебе - я не Цветаева. У меня нет и не хватит голоса, чтобы сказать о тебе и о твоей смерти. Я никогда не смогу рассказать о том, что ты, ненавидимый завистниками при жизни, оболганный после смерти, презираемый не пойми за что, даже некоторыми современными историками, был настоящей русской опричной жар-птицей. Я скорее задохнусь или сорву тот единственный слабый голос, что у меня есть, после не смогу сказать никогда, никому, ничего. Я скорее измучаю и себя и других и даже тебя. Тебе - не ко мне. Ищи гениев. Это только они могут. Хотя никто из них не поедет в В Кириллов, чтобы посмотреть в глаза твоей Одигитрии...Но придётся тебе выбрать, что уж делать... "
... И не сдержать слово. Опять написать. Как могу.
И совсем не потому что, после каждой моей попытки забыть о тебе, достается моим близким. Не нужно скидывать иконы, ломать свечи и присылать кошмары. Угомонись. Среди моих близких слабонервных нет. Сколько таких раз было? Но мы поняли друг друга тогда, в Переславле. В золоте самого светлого города, на самой невероятной вечерней службе в Даниловском монастыре, где догорали две последние свечи и я осталась наедине с настоящим русским мраком, выпавшем из углов самого мистичного монастыря Переславля...А после, показался в синеве Плещеева озера настоящим собой. Тебе так идёт намного больше.
Есть вещи посильнее страха, мой капризный друг. И не страх, гонит за много-много километров, посмотреть в глаза Одигитрии, в которые смотрел ты.
Я могу шарахнуться лишь от ледяных огромных стен северной Фиваиды, врастающих в серое небо, ощутив, как где-то здесь, много-много-много лет назад, изломали и уничтожили умного, талантливого, способного человека. Ни беса, ни предателя, ни клеветника, ни отцеубийцу.
Да, убийцу и опричника, но... куда более страшно преданного вчерашними друзьями..сброшенного с колокольни жизни на ледяной тюремный пол на взлете всех жизненных энергий и программ.
Вот, что на самом деле страшно.
Иоанн... Приказал ли ты сам или недосмотрел... Есть ли разница? Как хорошо, что тебе плевать на моё мнение. Я - пылинка во вселенной, щепка в мире живых, пылинка для мёртвых.
Я бы простила тебе костры по всей Руси... Но никогда бы не простила тебе одного единственного мальчишку, который мог стать чудесным русским воином. Вот такая у меня чёрная душонка, которой закрыла бы его, если бы могла...
Но, отрезанный от света и солнца Переславля, обреченно свалился в разлом Александровской слободы и серный ад придворных игрищь.
В совсем не эффектный по киношному порок. Тяжелый, муторный, липкий.
Монастырь "холодный", точнее "замерзший". Давно не действующий. Жизнь - не молитвенная (действует одна церковь), а туристическая.... Но Одигитрия всё же смотрит на тех, кто заходит в храм...Как и Плещеево помнит всё и всех.
Как и много веков назад.
....
Уже уходила, пристала местная дворняга. Скормила ей единственное, что у меня было - кусок торта. Радость такая, какой у людей при виде всех земных благ не бывает. Много ли живому существу для счастья надо?
- Покажи лучше, где наш Фёдор Алексеевич - говорю ей, уходя. Нужно возвращаться. Автобус скоро. Пропущу его, будет "не айс". Дворняга меня догнала, думала начнёт опять выпрашивать. Кроме яблока уже ничего нет. Но нет, схватила за шарф. Дёрнула за собой. Пытаюсь отвязаться - не получается. Тянет и тянет. То за шарф, то за штаны. Так и пошли дальше.
За территорией монастыря не оставила. Ещё и озиралась, как бы я не свернула. Чуть что - за шарф опять и за собой.
Привела меня на Сиверское. На то самое место, где я дольше всего стояла, перед тем, как пойти в монастырь. Единственное место, где при взгляде на воду у меня закружилась голова и по спине пробежала дрожь. Уж очень знакомо она плескалась.
Стоит, смотрит на меня. Хвостом виляет.
-Да знаю, я знаю. Поняла всё уже давно. Спасибо.
Гавкнул, прыгнул несколько раз вокруг меня, убежал. Больше не вернулся.
...А мы обязательно вернемся в Переславль, Фёдор. Мы обязательно вернёмся в Елизарово. И ты, соединившись с Переславлем, снова будешь бродить по берегу Плещеева озера, сверкая солнечной улыбкой и белым сафьяном....Боль есть, гибель есть, но смерти нет.
Это разные вещи.
И точка гибели, точка боли, остаётся здесь, в северной Фиваиде, где бы она ни была. Какая разница?
В Кириллове, на Белом озере, в Белозёрске... Пусть её засыпает снегом. Пройдет зима и за зиму её опять заметет. Который год и который век. Но каждый век что-то должно меняться и меняется. Приходят новые поэты, говорят новые слова, совершают новые безумства.
Возможно, кто-то шагнёт дальше меня, сбежавшей из дома, чтобы посмотреть в глаза Одигитрии, перед которой ты молился, возможно стоя за плечом Иоанна... И сделает еще больше. Возможно, кто -то сможет рассказать миру о том, какой ты был намного лучше меня.
Какая разница. Главное, что есть Переславль.
Там нет Одигитрии, но есть твой небесный покровитель Феодор Стратилат и пять монастырей охранного залесского кольца.
И там есть ты. Живой и веселый мальчик. Сероглазый и русоволосый. В кольчужном блеске, в белом сафьяне.
Хвастливый и осознающий и свою красоту и свою силу. У которого всё только начинается и еще не написаны доносы, положенные царю на стол. За которым ещё никто не подсматривает по царским покоям...
А за эту поездку ты меня прости. Я чувствовала как тебе тяжело.
Но мы оба должны были это пройти.
