Наш мир - одна большая стагнация
Наш мир - одна большая стагнация.
Отдельный человек - это холокост.
За государственным флагом
Истекает кровью целая нация,
Пока художник глазами разбитыми
Смотрит на не закрашенный холст.
На привокзальной продрогшей улице
Смотрит глазами стеклянными
На тарелку зажаренной курицы
Продрогший бомж. Оловянными
Солдатами выстроен ряд Из живых мертвецов.
Каждый день похож на обряд.
К нам Никто не повёрнут бледным лицом.
Холодно. Дрожь. Мёрзнут руки,
Белеет в окошке рассвет.
Кашель сжимает рукою продрогшей
Осипшее горло. Будто нет иной науки,
Кроме как вынимать из-за пазухи пистолет.
Из него не стрелять, а пугать
Прохожих.
Он служил журналистом, у него под опекой
Было три маленьких, как Акакий,
В пальто и зимою, и летом,
Шляпы снимающих перед начальством
Немолодых человека.
Да не имел выдающихся способностей.
Что в итоге случилось с ним -
Он докатился до непозволительных вольностей.
Он себя разрушал на остатки молекул.
Он убил в себе душу. Теперь он - моральный калека.
Так, как он, сгубила себя не единая фракция.
Всё оттого, что мир - одна большая стагнация,
Где даже самый маленький человек - сам себе Холокост.
Вспомню об этом, когда увижу, как маленький
Человек покупает себе папирос.
Отдельный человек - это холокост.
За государственным флагом
Истекает кровью целая нация,
Пока художник глазами разбитыми
Смотрит на не закрашенный холст.
На привокзальной продрогшей улице
Смотрит глазами стеклянными
На тарелку зажаренной курицы
Продрогший бомж. Оловянными
Солдатами выстроен ряд Из живых мертвецов.
Каждый день похож на обряд.
К нам Никто не повёрнут бледным лицом.
Холодно. Дрожь. Мёрзнут руки,
Белеет в окошке рассвет.
Кашель сжимает рукою продрогшей
Осипшее горло. Будто нет иной науки,
Кроме как вынимать из-за пазухи пистолет.
Из него не стрелять, а пугать
Прохожих.
Он служил журналистом, у него под опекой
Было три маленьких, как Акакий,
В пальто и зимою, и летом,
Шляпы снимающих перед начальством
Немолодых человека.
Да не имел выдающихся способностей.
Что в итоге случилось с ним -
Он докатился до непозволительных вольностей.
Он себя разрушал на остатки молекул.
Он убил в себе душу. Теперь он - моральный калека.
Так, как он, сгубила себя не единая фракция.
Всё оттого, что мир - одна большая стагнация,
Где даже самый маленький человек - сам себе Холокост.
Вспомню об этом, когда увижу, как маленький
Человек покупает себе папирос.