Предыдущая глава https://poembook.ru/poem/2472922

____________________________________________________________________________________

Наверное, Хольга спасла её в тот странный и страшный день, за который ураганный ветер и холодный дождь столько раз сменяло тёплое, так похожее на летнее солнце: да, в то, что великая богиня позволила несчастной девушке выжить, вполне верилось. Но может, это и было началом перехода на новую дорогу, — кто знает? Весчанка благодарила бы божиню за чудесное спасение, облечённой даром госпоже следовало понимать, что спасла она себя сама, собственноручно выбрав свою новую жизнь… Но вот женщина, обычная влюблённая женщина, потерявшая в тот день всё, что в тайне уже считала своим, частенько задумывалась — а спасение ли это было?.. Может, просто злая шутка богов? И не лучше было бы тогда просто утонуть или замёрзнуть?

 

Но ни на то, ни на другое она не имела больше права, ибо так или иначе была в мире уже не одна, и потому думать об этом как правило себе не позволяла. Да и помнила всё очень плохо: с того самого момента, как почувствовала себя пойманной в силок птичкой, там, в грязной и сырой подворотне маленького и спокойного северного городка и до того, как очнулась в утлой лодчонке посреди штормящего простора, забылось почти всё.

 

В памяти отпечатались лишь фрагменты, страшные, но мгновенно затухающие вспышки, и были в них огромные, как горы, волны, обступившие со всех сторон, солёные брызги, от которых насквозь вымокли и некогда красивое тёмно-зелёное платье, и растрепавшиеся косы — а они всё не прекращались, врезаясь в тело как острые осколки камня вместе с ледяным ветром! Запомнился и непрерывный, оглушительный, вызывающий дикий, животный ужас гул огромной воды — и осознание того, что небо и земля неотличимы друг от друга, берега нигде даже не видно, а рядом никого нет. И сколько ни зови его, того, что всегда появлялся так вовремя и спасал её — он не придёт. Не вынырнет из глубины и не спустится с небес: его попросту нет, а может, и не было никогда… Когда она поняла это, сознание снова померкло.

 

А потом были сильные руки — она даже не поняла, чьи, но были они тёплые и надёжные. Эти руки подхватили её и вырвали из объятий солёного и холодного простора.

 

Очнулась она много позже, в уютной комнате, застланной коврами, убранной шелками, но отчего-то раскачивающейся, подобно судёнышку в том странном и страшном сне. И гул тоже никуда не исчез — он лишь немного стих, но грозное море всё ещё было слишком близко, чтобы выбросить его из головы, а значит, сон был совсем не сном.

 

Дверь скрипнула, и на пороге появился человек, высокий черноволосый мужчина, по-дворянски статный, но отчего-то при этом жутко похожий на морского разбойника пирата — с серьгой в левом ухе, с повязанной цветной косынкой головой, с обветренным лицом и глазами, смотрящими вдаль. Пахло от мужчины тоже морем — или это везде теперь так пахло?

 

Так или иначе, он заглянул в отведённую ей каюту сначала очень осторожно, словно боясь потревожить, но увидев девушку сидящей на кровати, радостно улыбнулся и, закрыв за собой дверь, направился к ней. Карие глаза его излучали участие и доброту.

 

— Проснулась? — ласково спросил он, присаживаясь на кровать. — Ну, как ты?

 

Голос был скорее приятный, но она всё продолжала молчать и смотреть на мужчину расширенными от ужаса глазами.

 

— Меня зовут Яромир. Ты на моём корабле, — сообщил он. — А ты кто? И как оказалась в той лодке?

 

Она, кажется, хотела что-то сказать, но голос не слушался: вместо слов получался только кашель вперемешку с рыданиями. Да и не смогла бы она ответить на его вопрос, ибо не помнила ни своё имя, ни кто она, и даже не понимала, что значит слово «лодка», не знала, где и почему оказалась… Она забыла всё, интуитивно чувствуя лишь одно: с ней случилось что-то очень и очень плохое.

 

Плавание продолжалось, наверное, дня четыре — этого она тоже не запомнила, валяясь по большей части в полузабытьи либо борясь с дурнотой, усиливающейся от морской качки. А потом божиня смилостивилась: штормовой ветер стих, прекратилось беспрестанное раскачивание странной комнаты, где её поселили, ужасающий гул постепенно сошёл на нет, а затем корабль наконец-то причалил. Далее запомнилось, как Яромир нёс её на руках, от причала до своего дома — прямо до самой кровати в отведённой ей комнате, а она, уткнувшись ему в плечо, прятала от моря взгляд и дрожала всем телом.

 

Дом её гостеприимного спасителя стоял прямо на высоком морском берегу, на краю утёса и был по сути не домом, а огромным древним замком. Море плескалось совсем рядом, у подножия скалы, что служила замку фундаментом, замковый двор, как и само побережье, укрывала ни капельки не потускневшая с приходом осени южная зелень с яркими вкраплениями цветов, небо радовало чистой лазурью да белыми барашками лёгких облаков, а над всем над этим снова надрывались чайки.

 

Небольшой провинциальный город, расположенный у подножия замка, был вотчиной Яромира, имением его рода на протяжении почти двух столетий. В год первого объединения Савринтарского тсарствия и замок, и сам город прапрадед Яромира получил во владение от тсарицы Мираны Полуденницы за военную доблесть — так с тех пор и назывался: Миранин Дар. Много позже он показался буквально близнецом Ледоумерца, его странной южной копией… однако до ещё этого было далеко. Пока новая жительница города днями и ночами пряталась в своей комнате, носа на улицу не высовывая.

 

…Воспринимать реальность, хотя бы просто разговаривать с другими людьми девушка смогла только через месяц после прибытия в город, хотя ещё раньше поняла — она не помнит ничего: ни свою прежнюю жизнь, ни саму себя. Дни потянулись для неё бесконечной бессмысленной чередой, сменяя друг друга и уступая место бессонным и жутким ночам, в которых почти что не было ни сна, ни хоть какого-нибудь покоя, а были лишь слёзы и непонятная, непроходящая тоска. Шум близкого моря никак не давал несчастной девушке вспомнить хоть что-нибудь из своего прошлого, не оставляя ни на щепку днём, прокрадываясь в сны, обволакивая сознание страхом и грозясь снова забрать к себе, утянуть в свои смертельные объятия.

 

Не раз и не два к ней вызывали лекаря, но прописанные им отвар горьких трав и горячие ванны мало помогали: после всего этого получалось лишь ненадолго провалиться в тревожное забытьё, да голова потом болела по полдня. Немного полегче ей становилось лишь тогда, когда хозяин замка был рядом: он приходил, садился у постели, брал за руку, гладил по волосам и говорил, что никому и никогда больше не позволит обидеть её. Вцепившись в его ладонь обеими руками, слыша его спокойный голос, она ненадолго засыпала — чтобы вновь проснуться, услышать шум близкого прибоя и разрыдаться от страха.

 

В одну особенно страшную ночь, когда над морским побережьем бесновалась не по-осеннему яростная гроза, а море сильно штормило где-то совсем рядом, ей не удалось не то, что взять себя в руки и хотя бы попытаться заснуть — она места себе найти не смогла! Каждый раскат грома, каждая вспышка молнии, от которой в комнате становилось на миг светло, словно днём, каждый удар волны о скалы заставляли её вздрагивать и хвататься за сердце. Ванна, противный отвар да оставленный непогашенным масляный светильник не возымели никакого действия, и оставшись в комнате одна, когда все слуги уже отправились спать, несчастная снова горько разрыдалась, и не было этому конца.

 

Встревоженная служанка, а по сути, сиделка, что была приставлена к ней с самого приезда и обитавшая в соседнем смежном помещении, услышала, что происходит за стеной и тут же прибежала в комнату, где долго утешала и уговаривала рыдающую девушку. После, отчаявшись, решилась-таки, не смотря на глубокую ночь, разбудить господина.

 

Прожив в замке уже больше месяца, девушка привыкла к Яромиру и стала ловить себя на мысли, что почти рада его видеть — всякий раз, как только он приходил, плакать и безотчётно бояться она почти переставала. В этот раз случилось так же: господин утешил гостью гораздо успешнее слуг, как обычно присев рядом у постели, погладив её по волосам и позволив снова вцепиться в свою ладонь. В его присутствие доносящиеся снаружи жуткие звуки уже не так пугали, а вскоре и вовсе стихли: гроза ушла, забрав с собой порывистый ветер, волны немного улеглись, и даже молнии перестали так ярко сверкать. Стало темно и очень тихо.

 

— Не уходи, пожалуйста, — попросила девушка, сворачиваясь калачиком. — Я почему-то очень боюсь: боюсь уснуть, а потом опять проснуться в море одна, — наконец-то озвучила она свой страх.

 

Яромир не ушёл — так и сидел с ней, что-то негромко рассказывал, а потом, так как время было за полночь, попросил подвинуться и просто прилёг рядом. Но как только он улёгся, подложив под голову руки, девушка придвинулась ближе и пристроила голову у него на плече, обвила руками: впервые за долгое время ей стало по-настоящему спокойно. Она уже почти заснула, и все её действия были скорее бессознательны, как воспоминания о чём-то… Она по-прежнему ничего не помнила да и не пыталась больше вспоминать: ей просто хотелось тепла и покоя, а находящийся рядом мужчина уже успел стать для неё тем, кому можно доверять; она не боялась его, и поэтому, наверное, обняла и прижалась.

 

Мужчина обнял её в ответ — девушка прижалась теснее, всем своим дрожащим и горячим телом, доверчиво позволив ощутить каждый его изгиб. Но Яромир то ли истолковал её действия по-своему, то ли просто не смог спокойно выдержать близость уже ставшей такой желанной девушки — неважно. Он просто начал ласкать её и целовать, и сопротивления не встретил — наоборот, она ответила на всё с готовностью.

 

Проснувшись утром в объятиях Яромира, она пару лучин боялась даже пошевелиться. Впервые за долгое время в голове теснились какие-то образы… События… Люди, лиц которых она не видела, но знала: это было. Было. Но не здесь. Где-то далеко и давно. И пришло осознание: её выбросили. От неё отказались. Вот почему она оказалась в лодке посреди моря. А значит, никому она не нужна, никто её не ищет и никто нигде не ждёт.

 

Яромир проснулся с такой счастливой улыбкой на лице, что девушка совсем смутилась. Она ещё слабо соображала, но смекнула, что делать так, как она сделала, было нельзя.

 

— Я люблю тебя, — были первые его слова в то утро, — полюбил с первого взгляда. Прошу тебя, стань моей женой. Я сделаю так, что ты будешь самой счастливой в мире!

 

Она вздохнула.

 

— Как я могу быть счастлива? — спросила она, — я даже не помню, как меня зовут.

 

— Это не страшно! — снова улыбнулся мужчина. — Лекарь не раз говорил, что со временем ты всё вспомнишь, и я уверен, что так и будет. А пока… имя можно и придумать! Если ты не против, я буду называть тебя любимая, а потом что-нибудь решим.

 

Свадьба состоялась уже через неделю — пышная, красивая, с огромным количеством гостей, столами, накрытыми прямо на главной площади и угощением для всего города. Платье, которое Яромир заказал для своей невесты, стоило целое состояние. Он накупил для неё подарков, с ног до головы обвешал драгоценностями и… не добился ничего. Всё, что последовало с её стороны — это холодная благодарность.

 

— Спасибо, ты очень порадовал меня, — всё что сказала она новоиспечённому мужу и ушла в свои покои сразу после праздника, невежливо закрыв дверь прямо перед его носом. За то, что произошло между ними, ей было стыдно: что бы ни случилось, порядочные девушки так делать точно не должны.

 

После той ночи с Яромиром страх близкого моря внезапно отпустил, но несмотря на это, к нему как к своему мужу она привыкала долго. К тому времени, как она снова пустила его в свою постель, зима, короткая и тёплая здесь, в южной части Ринтара, уже готова была уступить место весне. Но и теперь измученный ожиданием мужчина о любви мог лишь помечтать: его молодая супруга была беременна, и это уже невозможно было не заметить.

 

Малышка родилась в конце весны, и впервые взяв ребёнка на руки, она вспомнила всё… Вспомнила родную веску, хутор, Жара, кражу коровы, дорогу через всю страну на север, Саврию, тсаревну… Вспомнила всех людей из своей прошлой жизни. Вспомнила забытые события. И, конечно, вспомнила его, человека, найденного ею в теле крысы, высокого белокосого воина, того, кого любила больше жизни. Того, кто был настоящим отцом её маленькой дочки.

 

А ворот над перекрёстком дорог смогла не только вспомнить, но и вопреки всем прогнозам, снова ощутить. Даже вернее будет сказать, что когда в голове всё встало на место, она поняла: дар и не уходил никуда, просто, как и её память, на время уснул. Она ведь и не переставала видеть образы, снова наполнившие сознание — просто долго не могла до них дотянуться — а теперь снова могла! И хотя раньше она прямо-таки мечтала избавиться от дара, сейчас неожиданно обрадовалась, почувствовав себя невероятно сильной.

 

Она без стеснения и страха рассказала Яромиру всю свою жизнь до момента их встречи и призналась, что ребёнок не его — впрочем, это было и так яснее ясного.

 

— Решай сам, что делать, — сказала она в конце своего повествования. — Я тебя не обманывала. Теперь можешь выгнать меня вместе с дочкой — это твоё право.

 

Яромир, естественно, весьма и весьма раздосадованный, стоял отвернувшись к окну. Однако выгонять девушку, которая так запала ему в душу у него и в мыслях не было — его просто жуть брала, когда он думал, что может остаться без неё! Ну, и в самом деле, она была с ним честна.

 

— Раз ты всё вспомнила, — со вздохом произнёс он, словно не слыша её реплики, — то может быть, и имя своё теперь мне скажешь?

 

— Меня зовут Рыска. Можно Рысь. Я наполовину саврянка. Выросла в дремучей веске, а кто мой отец, не имею ни малейшего представления, — кратко рассказала она. — Тебе такая нужна? — спросила она, подводя сказанному итог.

 

Яромир повернулся и посмотрел на жену тоже с горечью, но и с великой нежностью.

 

Роды меняют женщину — может быть, это осознание материнства так влияет, но любая, оправившись от связанных с появлением на свет младенца жутких страданий, вдруг расцветает и раскрывается, подобно самому красивому цветку. И это невозможно не видеть, ибо это во всём: в аккуратных движениях, когда она берёт на руки новорождённого, в мягкой улыбке, которая озаряет счастливое лицо, в голосе, в глазах. Изменилась и Рыска, став для Яромира ещё более прекрасной и желанной.

 

— Очень нужна. — проговорил он в ответ. — Ещё больше, чем раньше… Я люблю тебя. И буду любить её, — с этими словами он взял ребёнка у жены. Девочка уставилась на него удивлёнными глазками, такими светлыми, жёлтыми, похожими на кошачьи. — Она будет мне и дочерью, и наследницей, как и все остальные родившиеся у нас дети.

 

 

 

***

 

 

 

В тени замка было прохладнее, чем на просторе полей. Однако город был грязный, и никаких положительных эмоций не вызывал, а тем более сейчас, когда Рыска так устала. Единственной её мечтой была прохладная комната и такая же ванна. Вот только бывала она уже в этом замке, хоть и давно, но вряд ли здесь что-то могло измениться. И хотя старый хозяин давно умер, новый — его родной сын, и наверняка всё здесь по-прежнему. Однако в замке, выстроенном из камня, хотя бы дышалось легче, чем на улице.

 

Яромир тем временем сердечно обнялся с братом и поспешил вместе с ним в кабинет: они давно не виделись и хотели поскорее выпить за встречу, пообщаться, поделиться новостями. Жену и дочь он поручил заботам служанки, обязавшейся проводить и разместить госпожу.

 

Комната, которую выделили Рыске оказалась небольшой, но вполне уютной, на втором этаже, близ северной башни. Придирчивая госпожа осталась довольна. Отдав слугам распоряжения по поводу ванны, она вышла на балкон и осмотрелась. Платье, в котором она пойдёт на сегодняшний ужин, можно выбрать и позже, а пока следует вымыться и отдохнуть до вечера.

 

Балкон выходил на северную же сторону, и тоже находился в глубокой послеполуденной тени, и так приятно было постоять на сквозняке после пяти дней утомительной дороги. Конечно, муж предлагал ей путешествие морем, с помощью которого они добрались бы до Подзамка за пару дней в уютных каютах, ничем не уступающих замковым покоям, и оставалось бы только совсем немного подъехать в карете, но Рыска наотрез отказалась. Прошлого плавания ей было вполне достаточно, и она давно решила, что к морю больше и близко не подойдёт. А вот замок этот пришлось таки посетить — тот самый, первый в жизни увиденный ею замок, кладезь различных воспоминаний…

 

Рыска стояла и смотрела с балкона вниз. Перед ней был внутренний двор замка, к свадьбе хозяина чисто выметенный и украшенный, но… всё равно какой-то серый и тусклый. Гости начнут прибывать только завтра, сама церемония назначена на завтрашний вечер. Сейчас появляются лишь те, кто как и они, прибыл издалека, чтобы успеть отдохнуть с дороги.

 

Интересно, а тот путник, что встретился им по дороге, тоже появился в городе по случаю предстоящего события? Наверняка же его пригласили, чтобы ничего неожиданного не произошло, не мимо же он проезжал?.. Да какая, к Сашию, разница: путник, не путник, будет он на свадьбе, не будет! Ей-то что с того? Сейчас надо заняться собой: главное, успеть привести себя в порядок до того, как ей принесут обед, иначе сложно будет после трапезы взять себя в руки и не рухнуть в постель прямо как есть — слишком уж устала…

 

Она оторвалась было от созерцания замкового двора, намереваясь вернуться в комнату, но в этот самый момент, створки ворот начали открываться.

 

— Сию щепку, господин путник, мы вас так рано не ждали! — послышалось услужливо с той стороны. — Я пойду доложу господину. Подождите тут, пожалуйста!

 

— Быстрей, давай! — недовольно бросили в ответ. — Не ждали они! Так я и уехать могу, — въезжая во двор и спешиваясь, буркнул путник, и, услышав этот голос, Рыска неожиданно для самой себя повернулась обратно и застыла на месте. Отвести взгляд у неё не было теперь сил.

 

Белокосый путник уже спешился и стоял к ней спиной, перебирая содержимое седельной сумки. Внимания на стоящую на балконе девушку он не обращал… Сначала не обращал. А потом вдруг обернулся, словно почувствовав взгляд. Или не взгляд: скорее, он почувствовал облечённого даром… И тоже замер.

 

Так они и стояли, неотрывно рассматривая друг друга: он — посреди замкового двора, а она — на балконе, просто смотрели, не веря глазам и при этом всё понимая. А потом где-то хлопнула дверь, и во двор выскочила маленькая светловолосая девчушка. Выскочила — и побежала.

 

— Не хочу мыться и отдыхать! Хочу гулять! — кричала она пытающейся её догнать служанке.

 

— Но Аделина! Мама так сказала! Она будет меня ругать, если я тебя не вымою и не уложу… — и, увидев Рыску на балконе, поскорее присела в некоем подобии реверанса и зачастила: — Простите, госпожа! Аделина совсем не слушается. Убегает и не даётся мне!

 

Девочка, продолжая держаться на безопасном расстоянии от служанки, показала той нос.

 

— Аделина! — отмерев, строго прикрикнула на дочь Рыска, — тебе что сказали делать? Быстро иди и выполняй! — велела она.

 

— Но мама! Я не хочу отдыхать! Я не устала! — возразила малышка.

 

И тут же в поле зрения девочки попал нетопырь, которого слуги так ещё и не увели в стойло, и… хозяин вышеозначенного скакуна.

 

— Вот это… да-а! — девочка замерла с открытым ртом. Не умея выразить охвативший её восторг словами, она только переводила взгляд с одного на другого. Что удивило её больше — огромный крылатый зверь или мужчина с двумя косами? — было не понять, но впечатление однозначно было сильное, ибо Аделина даже не заметила, как служанка, пользуясь её замешательством, сумела подойти и взять за руку.

 

— Пожалуйста, пойдём со мной, Аделина, — ласково попросила девушка.

 

— Подожди… — рассеянно произнесла девочка, снова убирая руку, но больше не пытаясь убежать. — Здравствуйте, господин путник! — проговорила она и присела в реверансе — совсем так, как её учили и получилось это намного лучше, чем до этого у служанки.

 

— Здравствуй, Аделина, — улыбнулся белокосый, слегка склонив голову.

 

— А для чего вам косы? — с детской непосредственностью тут же спросила она.

 

— В моей стране все мужчины носят косы, — ответил он, продолжая улыбаться, при этом успев бросить ещё один быстрый взгляд на Рыску. — У нас такая традиция.

 

— Мне не нравится, — сморщив носик, решила Аделина. — А нетопырь ваш очень нравится! Я бы хотела на нём прокатиться. Вы позволите?

 

Саврянин рассмеялся.

 

— Ну, это только если мама разрешит, — развёл руками он, показывая, что без маминого слова помочь тут ничем не может.

 

— Мамочка, пожалуйста! Можно?! — обратилась девочка к Рыске, сложив руки словно в молитве.

 

— Не думаю, — холодно произнесла та, нахмурившись и скрестив руки на груди, — Господин путник наверняка очень устал с дороги. Может быть, в другой раз?

 

— Но мама!.. — взмолилась Аделина.

 

— Ничего, госпожа, я совсем не устал, — проговорил путник, — Разрешите ей. Я ручаюсь, что ничего страшного не произойдёт.

 

— Нет. — отрезала Рыска, усилием воли заставляя себя отвернуться.

 

— Пожалуйста! — пустив слезу, продолжала умолять её дочка.

 

Рыска глубоко вздохнула и вдруг сделала то, что привыкшую к вздорности и упёртости госпожи служанку крайне удивило: вдруг изменила решение после ей же самой сказанного «нет»!

 

— Ладно… только недалеко и недолго. Кстати, Аделина, ты разве забыла, что прежде всего с человеком следует познакомиться?

 

— Но ведь господин путник уже знает, как меня зовут! — пропела девочка, прыгая от радости.

 

— А ты? — привычно занавесившись гордо-надменным взглядом, спросила Рыска, — ты знаешь, как зовут его? Или поедешь кататься с совершенно незнакомым человеком?

 

— Ладно… Позвольте узнать ваше имя, господин путник? — Лучше уж спросить у путника, что требуется, как мама велит, а то она сейчас запросто на счёт катания на нетопыре передумает!

 

Путник снял с плеч ножны с мечами, отдал их как раз подоспевшему слуге, при этом снова посмотрев на Рыску. Ей показалось в тот момент, что в его взгляде промелькнула обида.

 

— Альк Хаскиль, — произнёс он, обращаясь к девочке. А потом подхватил её на руки и посадил в седло.

 

— Прошу вас, будьте осторожны, — бросила Рыска ему вслед.

 

— Я понял, — уже без всякой учтивости ответил он, даже не обернувшись, и повёл своего изрядно уставшего скакуна под уздцы обратно, в сторону ворот.

 

Рыска вернулась в комнату и тут же велела служанкам оставить её одну. Сердце бешено колотилось, руки тряслись. Она чувствовала себя так, словно на миг попала в другой мир, в ту, прошлую жизнь, где не была госпожой, была просто Рыской, юной весчанкой. Туда, где она впервые узнала любовь, такую сильную, что сравнится с ней не могло уже больше ничто и никогда в этой жизни. Вспомнились те несколько недель, проведённый с Альком в доме у моря, — вот когда она была действительно счастлива… Вот когда по-настоящему жила, а не играла каждую щепку роль стервозной госпожи, чтобы никому и никогда не дать повода о чём-то себя расспросить и вывести на эмоции.

 

Однако именно теперь, впервые за столько лет Рыска понимала: она ещё жива! Она ещё не разучилась чувствовать, как ей давно стало казаться.

 

Дверь скрипнула за спиной. Яромир подошёл к супруге, сидящей на стуле и смотрящей в никуда, как всегда, трепетно обнял её. В его объятиях было привычно и уютно, а направленную на неё любовь, такую истинную и нерушимую, она буквально ощущала кожей… но это, от слова совсем, не радовало её.

 

«Ну почему?.. — подумалось Рыске, — Почему я за столько лет так и не смогла полюбить его? Ведь он хороший, добрый, красивый, богатый. Он принял и полюбил мою дочь, осыпал меня роскошью. О таком муже можно только мечтать, так почему же я не люблю его? Почему продолжаю вспоминать свою прежнюю жизнь? О, Великая Хольга, зачем ты вернула мне память? Лучше бы я так ничего и не вспомнила…»

____________________________________________________________________________________

Продолжение https://poembook.ru/poem/2472949