Месть
"Киномания"
Волчьим солнцем разбужена старая жажда клинка.
Ночь, пропахшая дымом, тревожна, полынно-горька.
Маслянисто блестит и чуть слышно бормочет река.
Раз-два-три — ты же спрятался, враже? — пойду-ка искать.
Помнишь, тени метались в оранжевом свете костра…
Год прошёл — но видения живы, как будто вчера:
тонкой сломленной веткой лежит у порога сестра,
рядом, раненый в грудь, я оставлен тобой умирать.
Позабыли в гордыне обычаи наших отцов —
мы не вешали трав у дверей и не сыпали соль,
оберегов не прятали в илистый вязкий песок,
а, беспечные, жили от гибели на волосок.
На призыв твой откликнувшись, вышли из сонных болот
те, кого вожделение крови горячей ведёт.
За обиду пустяшную вызрел чудовищный счёт —
рвутся демоны к людям, приманены лунным лучом.
Мы вдвоём — сохранившие знания древних времён —
ворожим, укрепляя едва уцелевший заслон.
Много сильных мужей и отчаянно-яростных жён
бьются храбро, но город ослаблен, почти что сражён.
Нам бы вымолить время, взбодрить угасающий дух…
Но не скоро победно споёт о рассвете петух.
На губах замирают слова, что не сказаны вслух,
мир от боли застыл, эманацией смерти набух.
И когда ослабели, себя исчерпали до дна,
подобраться сумел ты — и первая пала она.
За сестрой не ушёл в колыбель вековечного сна.
Враг мой, скоро вернусь, и озвучена будет цена.
Рунный ряд на клинке плоть пронзит и оставит печать,
заставляя, как только задремлешь, опять и опять
в бесконечных кошмарах тонуть, сотни раз умирать,
испытать и бессилия бремя, и горечь утрат.
Невесом и невидим, проникну за грань забытья —
любоваться, как гибнет в мучениях сущность твоя,
прислонившись к стене, за которой туманная гладь,
ждать.
