[Отрывок]

 

...Угол я снимал у пожилой арауканки Ампаро Торрес. Она беспрестанно курила, лёжа в гамаке, свою расписную глиняную трубку. А в промеж этим врачевала болячки и немочи, снимала порчи, толковала Библию для неграмотных индейцев, искала и находила супругов и мачос для богатых старых дев, скупала и продавала краденое, гадала на костях, бобовых зёрнах, на воске и молоке сдавала комнатку для тайных любовников. К ней приходили за советом, пожаловаться на судьбу, поведать о тайных грешках. Индейцы называли её «мамита» [мамочка]. Была насмешлива и злоязычна, не боялась ни властей, ни бандитов. Её знала вся округа от мала до велика, на улице почтительно раскланивались, однако, пройдя, опасливо крестились, а иные и вовсе плевали вслед.

 

Мне тётка Ампаро гадать поначалу вовсе отказалась. Тёмный, говорит, ты какой-то, от таких, как ты лучше вообще подальше держаться, как от араукарии, пожжённой молнией. Как я ещё терплю тебя у себя, непонятно.

 

Я тогда не сильно расстроился, потому как ни черта не верил во все эти гадания и прочую хмарь.

 

Но вот однажды, когда я под вечер пересказал свои злоключения и напасти, мамита Ампаро вдруг перебила меня, по обыкновению, на полуслове да и отложила свою трубку.

 

«Погоди-ка, Чапе. Сядь вот сюда. Сядь и не пяль на меня зенки. Мне глаза твои вовсе не нужны. Глаза всегда врут. Даже у праведников. А уж у греховников вроде тебя, того подавно врут. Руку давай. Да не ту, левую. Правая знает явное, левая — скрытое».

 

И вот тут она свободной рукой сделала какой-то такой жест, этакий финт, будто нож метнула. Я аж вздрогнул. И, не поверите, у неё — из рукава что ли? — вылетела колода карт и так ловко выстелилась на столе ровнёхоньким полукругом. Ага. А потом сразу другая. Карты поменьше, и те тоже легли ровно, только не полукругом, а крестиком, вроде как буквой «X» и рубашкой вверх. А рубашка — цвета колёсного дёгтя, да с какими-то круговыми разводами. Потом тётка Ампаро взяла карту, ту, что посерёдке того крестика была, и перевернула. Пиковый король, как сейчас помню.

 

Что-то ещё поворожила, побормотала на своём тарабарском наречии, да ещё чётки свои из змеиного дерева перебрала трижды.

 

«В общем так: на сестру свою зла не держи. Она тебя прогнала? Она решила, что так будет лучше для семьи. И пусть думает так, Господь с ней. Может, и права. Она тебе зла не сделала? Не сделала. А доброе сделать может. Злая она к тебе, да. Но когда вокруг зло и бесчувствие, помощи жди от зла. Что ты о её жизни знаешь? А ничего. У каждого своя дорога, но есть такие дороги, где и Господь спотыкнётся.

 

Теперь тот разбойник, Кайман. Не сдох он тогда, выжил. Это точно. И сейчас ещё живой. Правда, не ходит и ссыт под себя, ну так это дело житейское для таких, как он. Так что грех смертоубийства с себя сними.

 

Теперь про ту mestizo [метиска] Жаклин. Говорить про неё много не стану, ты сам про неё знаешь. Скажу одно: дитя она в утробе носит. Твоё дитя. Девочка будет, даст Бог. Эта твоя Жаклин баба добрая, жалостливая, но глупая и порченая. А такие долго не живут. Ты сыщи её, парень, дочку-то, потому как мамаша у неё непутёвая, и это, как я понимаю, слабо сказано, по всему видать, плохо кончит. Беда может случиться с девочкой. Родное дитя это дар божий. Пренебречь таким даром — Бога обидеть. А Господь её отметил, по всему видать. Сыщи её…. Как?!! Ты меня спрашиваешь, как?! Ты, здоровый, крепкий мужик, спрашиваешь меня, немощную старуху, как найти своё единственное дитя?! Пошёл тогда прочь, Чапе. И больше не досаждай меня по пустякам. Прочь пошёл!»

 

Тут я вспылил, хотел встать да и уйти. Да куда там. Ноги — как сорокафунтовые ядра. Тётка Ампаро только усмехнулась.

 

«Посиди-ка ещё. Ишь, зенки выпучил, ноздри раздул, щетину вздыбил!»

 

Гадалка махом смела карты, те, что поменьше, перетасовала их в два щелчка и снова выстелила на столе, только на сей раз не крестом, а треугольником, взяла карты со всех трёх углов. Помню, то были две дамы. А третья — маска какая-то с высунутым языком. Покачала головой и снова запалила свою трубочку.

 

«О-хо-хо. Не всё так просто у тебя, Чапе. Но Бог тебя не оставит. Мне вообще кажется, что Бог тебя любит. Не пойму, правда, за что. Но временами ты его бесишь. Так что постеречься тебе надо. Хотелки свои дурные угомонить до поры. Покудова Бог на тебя рукой не махнул…Ты чего хочешь-то вообще, парень? Сам-то знаешь?»

 

«Знаю, — брякнул я в ответ, хоть и не знал ни черта. — Чего все хотят, того и я хочу. Вот».

 

«И чего все хотят?»

 

«Ясно чего, — я расхрабрился. Свободы, вот чего. Вот и я тоже».

 

«Ух ты! — тут старуха залилась трескучим своим смехом. — Ты хоть знаешь, что это такое, свобода, а, Чапе? Не знаешь. Ну так я тебе скажу. Свобода — это, вроде как, вино. Сладкое такое, пряное. Но — чертовски крепкое. Потому его на пустой желудок никак нельзя. Свобода и голодуха — это верная беда.

 

А вот что дальше ждёт, про то сказать не могу, не взыщи. Говорю же, тёмный ты какой-то. Вот и карты как будто взбесились…»

 

Тут она сняла карту с той, большой колоды и перевернула.

 

Передо мной была пустая, белая карта. Разве ж бывает такое?..