Летнее утро после ночного ливня все-таки оказалось добрым и солнечным. И ребятишки, от мала до велика, гурьбой носились по лужам взад-вперёд, оставляя свежие мокрые следы на асфальте.

Откуда ни возьмись появился Вовка на велосипеде и с разгону проехался по самой глубокой луже! Две большие красивые волны разбежались зеркально из-под заднего колеса в разные стороны. А так как скорость была все-таки приличная, то брызги от этого неожиданного «шторма» разлетелись радужным веером и попали в туфельки самой крохотной участницы дворового «заплыва». Двухлетняя, без малого хвостика, Соня от восторга тоненько заверещала: «Мама! Вода!!!»

– Ай, Вовка! Ай, охламон! – раздался зычный голос откуда-то сверху. – И скока я могу тебе капать на мо’зги за малышей?

Как по команде, все головы поднялись вверх, и раздался дружный радостный смех, а кто-то даже зааплодировал. Еще бы! На балконе второго этажа стояла та, которую двор не видел уже почти месяц, но которую очень ждали. И просто не верили, что болезнь посмеет не выпустить её из своей жёсткой хватки. Было только совершенно непонятно, почему никто из соседей, которые по очереди навещали её в больнице, не знал о том, что она уже вернулась.

 

Это была Фира, вездесущая тётя Фира!!! Вообще-то, её звали Эсфирь, но так уж повелось, что для всех она была или тётя Фира, или Фира Борисовна. Она так привыкла к этому, что даже подписывалась «Ф.Б.Рохман», чётким почерком, без всяких там финтифлюшек и загогулинок. Фира знала всё, про всех и всегда. Ни одно, даже самое маленькое событие, не проходило мимо её внимания. Наверное, вот это сочетание инициалов и стремление «быть всегда в курсе» и стало причиной того, что за ней прочно закрепилось прозвище «ФБР». Фира прекрасно знала об этом (а разве могло быть иначе?), но нисколько не была в обиде. Скорее, даже гордилась столь своеобразным признанием. Обычно с самого утра она занимала свой пост у подъезда. Со скрипом открывалась старая деревянная дверь, и сначала выплывал роскошный бюст. Следом появлялась сама Фира – высокая, необъятная, ступая чуть вперевалочку распухшими ногами в носках и широких туфлях или войлочных обрезанных валенках, в зависимости от погоды. Она основательно умащивала свою, как сама же её называла, «мадам сижу» на давно некрашеную скамейку, пристраивала на внушительный еврейский нос очки, по-хозяйски оглядывала двор, а потом доставала из кармана жменю «семачек». Голуби и воробьи тут же появлялись из ниоткуда в ожидании своей птичьей доли. Начинался день.

– Щикарный вид, Лена Пална! Мои глаза говорят мне, шо у вас новая палочка. Опять до неврипитолога?

Собственно, Фире не нужен был даже ответ того, к кому она обращалась, потому что рядом появлялся уже новый объект для беседы.

– Я сильно извиняюсь… вы не до Шуры на третий? Так скажите ж ей, пусть запарит внуку подорожник. Он так бухикает, аж не слышно, шо там в радио про здоровье говорят!

– Вик! Я шо-то не поняла, школа отнынче с десяти часов работает? Как не в школу? Техникум? Ай вей! Как дети растут…

– Серожа! Поди сюдой, милый. Ты ж добрый – сбегай до меня на второй этаж, принеси с креселка шальку… штой-то сквознячит.

Самое интересное, что дверь в квартиру тёти Фиры не закрывалась практически никогда. И если её спрашивали об этом, презрительно смеялась: «Та шо у меня брать? Драгоценнее пианины и Фиры в том доме и нет ничего! Пусть попробуют вынести кого-нибудь из нас!»

Фира и правда была достопримечательностью нашего двора. Кто, как не она, знал дни рождения всех без исключения соседей? Кто готов был поделиться всеми известными кулинарными секретами и тонкостями? Она была щедрой натурой – щедрой на шутки и подколы, щедрой на свой, особый психоанализ. На неё никогда не обижались, несмотря на то, что её нос лез порой туда, куда совсем и не следовало бы… Без неё жизнь становилась пресной, «без изюма». Потому-то все были так рады её долгожданному появлению.

 

Вот и теперь Фира после долгого перерыва продолжала вещать с балкона.

– Галь, ну, и шо стоим? Таки давно Соньку от кашля спасали? – трубила она. – А ну, шевели ходулями, сымай с девчонки обутку!

Галя, молоденькая Сонькина мама, расхохоталась:

– Да ладно тебе, тёть Фир! Когда то было? Зимой! А сейчас – вон какая жарища, не простынет.

– Я вас умоляю! Жарища ей… А об дите только Фира за вас думать будет! От малохольная… Бекицер, я сказала! Не портите мне воспитание.

 

Больше всего на свете Фира не любила вечера – самое пустое время суток. Фира, ироничная Фира-советчица, Фира-«еврейская мамочка двора» (чтобы всем было хорошо!) – боялась вечеров. Фира уже давно жила одна. Так случилось. Но рассказывать и жаловаться кому бы то ни было на своё одиночество она не собиралась. Как бы бодро и уверенно ни звучал её голос днём, в сумерки наползала неизбывная тоска. А мысли и воспоминания порой всё равно налетали и бились, как бабочки о фонарное стекло. И, наверное, единственным спасением в такие вечера становилась толстая потрёпанная тетрадка, в которую Фира записывала… нет-нет! не то, что привлекало её внимание днём, не сплетни и услышанные разговоры. Она записывала в неё расписание дворовых party и меню для них!

***

Party… Это сейчас только и слышишь: у нас завтра party! ты пойдёшь на party? Макс устраивает крутое party… А тогда, в 60-х, и слова-то такого не знали. Но собирались и веселились ничуть не хуже! Да, были, конечно, свои трудности (продуктовые, например), зато жили дружно и открыто.

Компания в нашем дворе сложилась как-то быстро и сразу. Заводилой был дядя Виля Крамской – директор. Директор чего – я до сих пор так и не знаю. Но то, что он директор, ни у кого не вызывало сомнений! Высокий, внушительный, с очками в тонкой золотой (или нет?) оправе и громогласным голосом. А вот его жена, тетя Нила, была полной его противоположностью – спокойная, немного медлительная, с очень тихой и такой же замедленной речью. У них было трое детей – Саша, самый старший и обстоятельный (мы, малышня сторонились его и старались не мешать), Ленка – худючая нескладная девчонка, и Серёга – закадычный друг, готовый на самые невообразимые шалости.

Помню, что мне, пятилетней, ещё безумно нравилась тётя Женя! Блондинка с пышной шевелюрой и мужем по имени Стас. Очкарик Стас сам по себе моё детское воображение никак не трогал, но имя – не Стасик, не Славик, а именно СТАС – было притягательно. А еще у тёти Жени была какая-то совершенно волшебная улыбка! Когда она смеялась, голова её запрокидывалась назад, волосы развевались по ветру и сверкали ровные белые зубы… Вот написала и задумалась: какие все-таки неожиданные вещи из детства хранит наша память…

А ещё полноправным членом этого сообщества была семья Ярошевских ( у них тоже было двое детей – Танюшка и Юра). Вот к кому я любила ходить в гости – так это к ним. Они жили не в нашем дворе, а рядом с маленьким рынком в общем дворе с одноэтажными маленькими домиками и крохотной территорией перед ними. Но за всем этим одноэтажным царством была горка, на которой рос дикий душистый горошек, сиреневый колченогий цикорий и, как мы их называли, «бешеные огурцы». Здесь, на этой горке, открывался бескрайний простор для всяких игр, пряток и хранения тайн и секретиков!

Ну, и, конечно же – наша семья. Мама, папа и я – иногда «бука» и скромница, а иногда маленькая хулиганистая девчонка с волосами-пружинками и таким же пружинистым характером. Сестрёнка появилась позже… Мама, молодая, шебутная, весёлая звонкая певунья, и папа, который очень её любил и готов был поддерживать все начинания.

 

Так вот. Вся эта молодая компашка, обременённая разновозрастными чадами, позволяла себе пару раз в месяц устраивать эти самые party. И назывались они – «Субботы», каждый раз – разные, а название определяло продукты, из которых наши родители собирались закатить пир. То мясная, то яичная, то грибная, то фруктовая… и много-много других. А еще непременно определялось место, где должно было происходить это радостное действо: морская, горная, винная с танцами или рыбная на катере – благо, что жили мы у моря, в замечательном уютном Судаке. Ясное дело, что всё это гораздо позже мне поведала мама. А вот я из этих суббот помню совсем другую программу!

 

Всё начиналось в трехкомнатной квартире Крамских. Дядя Виля считал своей святой обязанностью до того, как все взрослые начнут отрываться и куролесить, собственноручно перекупать всех детей, обязательно накормить сырниками или оладышками с малиновым или смородиновым вареньем, сдать всю малолетнюю когорту с рук на руки маме (она в то время жила с ними), и только потом отправиться с остальными в кратковременный загул.

Ну, загул – это, конечно, громко сказано. Пока мы, ребятня, под присмотром бабушки играли, читали, беззлобно наделяя друг друга тумаками, где-то в другой реальности, вернее в другом месте, начиналось нереальное кулинарное шоу – приготавливались фантастические блюда из минимума продуктов, звучали песни, шутки, анекдоты и всё это запивалось молодым крымским вином, которого в те времена было вдосталь.

А вот приготовление из одних овощей или обычной картошки целой кучи разных вкусностей, причём руками исключительно мужчин, решивших давать по Субботам отдых своим любимым жёнушкам – это была заслуга исключительно Фиры! Рецепты ведь были от неё!

Уж и не знаю, может, она когда-то работала поваром в шикарном ресторане, а может, просто в какой-то момент просыпалась историческая память «еврейской мамочки»… но вкуснее этих суббот трудно что-нибудь придумать!

 

Вы спросите, откуда мне знать это, коли в те времена я была маленькой девочкой, ни разу не присутствовавшей на этих «субботах»? Отвечу – мне повезло, очень повезло! Однажды, когда эта маленькая девочка стала взрослой, при очередном переезде ей попала в руки старая потрёпанная тетрадь, на которой было написано «Поваренная книга ФБР для вечеринок» (ох, сколько же потом было из неё приготовлено!).

А тогда мама просто рассказала мне о Фире, о субботах и о том, что когда Фира сильно заболела, она отдала эту тетрадку моей маме и сказала: «Я вас умоляю, не теряйтесь, ребята, встречайтесь хоть иногда и пусть эта тетрадка станет заманухисом вам и вашим деткам. И я имею тебе сказать, шо не надо мне тут твоих глаз на мокром месте, и не маши руками… Лучше лови ушами моих слов. Главное – были бы все здоровы. А Фира Будет Рядом».