Утром разлила молоко и растерянно смотрела на радужно-жемчужное пятно, абстрактно рисующее по столешнице. Странный оттенок. Наверное, виноват запоздавший апрельский рассвет, утонувший в нежно-сиреневых облаках.

 

На плечах вместо шарфа непривычное чувство рассеянности. Ты научил меня слабости и теперь мир кажется незнакомым. Даже сейчас мёрзну, грея ладонь в твоём кармане, а на термометре моргает смешное число — минус четыре. Зимы до тебя не пугали, когда к четвёрке добавлялась семёрка, а воздух на пути к лёгким становился льдинками... Не смотри осуждающе, даже север уступает чувствам.

 

В лицо неласково брызжет река, страдающая вечной бессонницей. Никогда не спит сама, только убаюкивает других. Вот и юноша, неторопливо шедший впереди, услышал свою колыбельную — внезапным рывком перебрался на ту сторону перил и рухнул вниз. Как и сотни до него, в последний момент оглянулся, но Ангара уже распростёрла стылые объятия. Всплеск спрятался в шёпоте течения.

 

Не успеваю удивиться, когда ты без сомнений прыгаешь следом, отвешивая воде звонкую оплеуху — во все стороны летят тёмные капли. Ладони утопают в мехе сброшенной куртки. Мне жарко от бега. Знаю, как делать искусственное дыхание, но... Нет, не страшно. Ты веришь, что смогу и я не боюсь его бледнеющих губ — ласковые пальцы северной реки дотягиваются и до берега.

 

Пронзительно-синее мерцание кареты скорой едко вливается в зрачки и плещется в глубинах разума, смывая логику вопросов фельдшера. Да, перестаралась, хрустнуло, признаю, не раскаиваюсь, не знакомы, очнётся и скажет сам...

 

Вот только жизни — его и наши — текут дальше, соединяя ручейки силы и слабости, распыляя морось случайностей.