Дуэль
Зима, январь 27-е.
У Чёрной речки, близь холмов,
Стрелялись по барьерам двое
На расстоянии шагов.
Один — француз, другой же — русский;
Один — посол, другой — поэт.
Хотя и промежуток узкий,
Сжимает каждый пистолет.
В судьбе поэт не видит рок —
Плохой приметой смотреть ввысь…
Ну вот последовал кивок,
И секундант сказал: «Сходись!»
Для русских ни Париж, ни Прага
Не станет городом родным.
К чему же Пушкин вся отвага,
Зачем ты жертвуешь своим?
И да, мы знаем: вам отрада
Плясать на лезвии клинка,
Но смерть порою очень рада
Схватить поэта «за рога».
И вот тогда рукой Дантеса
Она свершит не добрый суд,
И жизнь печальная, как пьеса,
Из сердца вынет изумруд.
И так француз свершает месть,
В раздумье полный без конца…
За имя он стрелял, за честь
И за приёмного отца.
Упал поэт — посланник верный,
Свинцовой пулей поражён.
И засыпает дух бесценный,
Душа из плоти рвётся вон!
Все бросились к нему в спасенье:
Два секунданта, сам стрелок,
Но в это чуткое мгновенье
Он взял у воздуха глоток
И молвил тихо, хмурил бровь,
Как будто вечности судья,
Пока текла из раны кровь:
«Стрелять, пожалуй, буду я».
Вздохнул Дантес, пошёл к борьеру
В объятьи бледности немой,
Посол надеется на веру,
На жизнь и промах роковой…
А рана Пушкина знобит,
Но нет предсмертного конфуза!
Хотя рука его дрожит,
Он смело целится в француза.
А тот стоит над Чёрной речкой,
На сердце руку, положив.
Раздался выстрел, но с осечкой,
И пуля, руку не пробив,
Застряла в мягкой костной ткани.
Что ж… веселись: ты будешь жить!
Противника наш Пушкин ранит,
Он не палач, чтобы убить.
Течёт река между холмами,
И брег её всё также сух.
И всё по-прежнему под нами
Два долгих века дремлет дух.
Дух эполетов и дуэлей,
Где честь, как будто жизнь нужна,
Дух Пушкина и новых целей —
И этой древности стена
Потомкам не спроста дана.
